Оставить свой след на Земле...
Как-то я спросила у заместителя главного врача краевого онкодиспансера Гамлета Арминаковича Арутюняна: "Вы армянский язык знаете?" "Нет. Да я и не совсем армянин, матушка моя русская, а сам я родился в деревне Каргино. Так что я по национальности не армянин, а сибиряк". Мы продолжили разговор с онкологом Гамлетом Арминаковичем на медицинские темы, но потом снова вернулись к судьбе его отца. И мне показалось, что об этом нужно рассказать поподробнее.
Так совпало, что мы поехали в Енисейск, к почетному гражданину этого города Арминаку Оганесовичу Арутюняну 24 апреля. В день, когда отмечалась 85-я трагическая годовщина турецкого геноцида.
Мой интерес к армянской истории и культуре начался почти 20 лет назад в Москве. Я пошла на могилу Высоцкого на Ваганьковском кладбище, а по дороге обратно заблудившись, и зашла в какую-то церковь. И хотя я прочитала на табличке, что это армяно-григорианская церковь и знала, что армяне -- православные, там ничто не напоминало русский храм. Я не понимала армянского языка, но то, как говорил священник, настолько потрясало, что я уже не могла уйти -- завороженная, присела на скамейку и стала слушать. Длинный красно-черный плащ, накинутый на плечи священнослужителя, выразительные жесты, страстная речь дополнялось многоголосием церковного хора. Приходили новые люди, их голоса вливались в общий хор, но голос каждого все равно был явственно слышен. Драматический рассказ священника о страданиях Христа венчался божественной гармонией торжества воскресения через страдания.
Может быть, служба так разительно отличалась от русской, потому что русскому христианству тысяча лет, а армянскому - полторы тысячи. И армяне сохранили все эти годы свою веру неизменной, так же, как созданный полторы тысячи лет назад Месропом Маштоцем армянский алфавит. Хотя не было за эти годы у армянского народа ни одного года, не омраченного страданиями. Небольшой православный народ жил в месте, где пересекались интересы мощных империй.
Самая большая трагедия случилась в годы первой мировой войны. Сейчас много говорится о геноциде евреев в годы второй мировой войны, но при этом очень редко вспоминают, что не только этот народ подвергался сознательному уничтожению. Германия принесла покаяние. Турция не признала своей вины за страшную резню, учиненную в 1915 году, в период правления младотурок, когда было убито полтора миллиона армян. 800 тысяч армянских беженцев нашли убежище в 42-х странах мира.
Очевидцы невиданной бойни писали: "Армян привязывали за обе ноги вниз головой и разрубали топором, как туши на бойне. Палачи жонглировали недавно отрезанными головами и на глазах у родителей подкидывали маленьких детей и ловили их на кончики своего тесака. Армян калечат медленно, размеренно выдергивая у них ногти, ломая им пальцы, татуируя тело раскаленным железом, снимают с черепа скальп, под конец его превращают в кашу, которую бросают на корм собакам. У других ломают понемногу кости, иных распинают или зажигают, как факел. Вокруг жертвы собираются толпы людей, которые развлекаются при виде этого зрелища и рукоплещут при каждом движении пытаемого.
У армянина отрезают конечности, затем его заставляют жевать куски собственной плоти. Удушают женщин, набивая им в рот плоть их же детей. Другими вспарывают живот и в зияющую рану проталкивают четвертованное тельце ребенка, которого те несли на руках".
К сожалению, покой не пришел в Армению и в конце ХХ века. На нашей памяти армянские погромы в Нагорном Карабахе, Баку, Степанакерте. Потом было страшное землетрясение в Ленинабаде. И снова потянулись армянские переселенцы во все концы света. В Армении сейчас живет около трех миллионов человек. Разбросанных по всему миру армян почти в два раза больше. Но они ничем не могут сегодня помочь родине, которая отрезана от мира религиозными и национальными распрями.
В Красноярске армян довольно много. Есть беженцы, есть люди, потерявшие все, что у них было во время страшного землетрясения. Все они чувствуют связь со своей родиной, но не многим суждено туда вернуться. А мы приехали к армянину, который разделил судьбу миллионов советских людей разных национальностей, будучи осужден по пресловутой статье 58.10.11 в 1946 году.
Енисейск по сибирским меркам древний город, ему 380 лет. И история его, как практически у всех наших городов связана с ссыльными. Через Енисейск прошли староверы, декабристы, революционеры, репрессированные. Многие потом вернулись в родные места. Арминак Оганесович, пройдя сталинские лагеря, остался в наших каторжных местах навсегда. В Енисейске его зовут на русский лад Григорием Ивановичем. Мы сидим с ним в его уютном доме на улице имени пламенного революционера Лазо и он рассказывает, каким ветром его, южного человека, занесло в эти края.
В 1946 году я начал заниматься на третьем курсе Тбилисского железнодорожного института. 7 сентября часа в три дня мы с приятелем собрались в баню, но на лестнице нас встретили два человека. Спрашивают: "Вы Арутюнян? Мы из Еревана, у вас мать сильно заболела, просила приехать". Вижу -- во дворе стоит черная машина, а там овчарка и два человека, вооруженных автоматами. Мне скрутили руки, надели наручники и привезли в тюрьму НКВД, к министру грузинской госбезопасности. Он несколько раз сильно ударил, разбил лицо и говорит: "Сопляк, как ты смел на Сталина руку поднять!"
Мой отец во время войны был машинистом паровоза. Когда он вел состав, груженный военной техникой, предатели сообщили фашистам точные координаты, и поезд ночью разбомбили. Остались у меня мать, младшие брат и сестра. Мать у меня была женщина прогрессивная, родом из итальянских армян. Она говорила, что преодолеть все можно только образованием: вся надежда на тебя, если ты станешь инженером, мы поднимем остальных детей. Сама она работала в нашей школе уборщицей, зарабатывала по 60 рублей в месяц.
В 1943 году, когда обучение юношей и девушек стало раздельным, в классе осталось семь ребят. Все были талантливые (трое из них потом стали академиками). Стояла проблема, как сохранить класс. Потому что за 9-10 класс надо было платить по 200 рублей. Моя мать заплатить не могла. Помогли родители моего друга Жоры - его отец был директором Механического завода. Я навсегда им за это останусь благодарен. Хотя именно с Жоры начались все мои несчастья.
В 1942 году, в восьмом классе, мы написали Сталину письмо о том, что он уничтожал народ, о лагерях, что придет время, "когда вас посадят в железный ящик и будут по всем миру возить, а люди на вас будут смотреть и плевать". Это письмо я сбросил в почтовый ящик в 1942, а нас арестовали в 1946. Обнаружилось все в общем-то случайно.
Жора часто бывал дома у Тамары, там проводились литературные вечера, говорили о музыке, о театре. Эта девушка училась в нашей школе классом старше. У них с Жорой был роман, и он рассказал ей про письмо, которое мы написали Сталину. Потом Тамару арестовал НКВД. Как-то к Жоре пришел мужчина с письмом от Тамары: "Я тебя люблю, почему же ты меня бросил, почему ни разу не навестил в тюрьме?" Жора был из богатой семьи, девушек у него было много, и он написал в ответ: "Пошла ты к чертовой матери!"
Тогда Тамара из тюрьмы послала ему такое письмо: "Жора, если я захочу, ты тоже будешь здесь". Это письмо перехватили в НКВД и Жору сразу взяли. Тамара на допросе сказала, что он говорил о каком-то письме против Сталина. Когда Жору начали бить, он сразу рассказал, кто участвовал в написании письма. Арестовали 11 человек из нашего класса.
Я оказался в подвале Ереванской тюрьмы, в одиночной камере, где стояла только железная койка без матраса, но с клопами. Водили на допросы, били так, что я по 10-15 дней не приходил в сознание. Помню, как очнулся в обшей камере, а старичок в очках льет мне в рот кислое молоко и слезы капают из глаз его.
Со мной в камере недолго находился "турецкий шпион", он уже четыре года сидел, был опытный. Говорит: "Это надо пережить. Как только начнешь говорить, они потребуют сказать даже то, чего ты никогда не делал". И я отвечал на все обвинения: не знаю и все.
Меня изломали так, что на пятый этаж на допросы носили на носилках. Допросы начинались в 12 ночи и продолжались до утра. Потом бросили в карцер. Бетонная камера в подвале и вода на полу. Я навсегда благодарен той женщине, которая тайно бросила мне в воду селедку, когда охранник открыл дверь, чтобы посмотреть, где я там. Потому что 10 дней без еды был.
Была очная ставка с Жорой. Перед этим его пропустили через прессовальную машину, которая сдавливает грудную клетку так, что из человека дух выходит. Жора всех выдал.
Следователь на очной ставке курит "Казбек" и говорит мне: признавайся. А сам смотрит на меня и на него. Никто предателей не уважает. И он не уважал. Говорю Жоре: я вообще не знаю, кто ты такой.
Потом был суд. Верховный суд, особый. Прокурор потребовал смертной казни мне и Жоре. Когда мне предоставили последнее слово, я сказал: "У меня нет слов, я презираю вас всех, кто тут есть. Какой будет приговор, мне безразлично".
Сидел два месяца в камере для приговоренных к расстрелу. Потом приходят и говорят: с вещами собирайся. В Астрахани погрузили на баржу, в трюме сидели друг на дружке, света не видели. Привезли нас на Новую Землю. Выгрузили жмых, которым коров кормят и косточки от хлопка (как бы масло) -- это был наш паек. Когда разгрузили баржу, поднялся ветер, снег, я был в чем взяли -- в одной рубашке и брюках. У конвоя спрашиваю: что мы будем делать? Он говорит: рыбачить. Я-то по наивности подумал: значит, жить можно. А какая там рыбалка... Просто белое безмолвие.
Люди начали умирать, особенно академики, летчики, атомщики, военные. Привезли 1600, а остались в живых 22 человека. Так и валяются их останки на Новой Земле, никто их не хоронил...
Я построил себе ледяной домик, умерших раздел, затащил в свою нору тряпки, нашел жмых, чтобы питаться. Так и выживал там. Однажды вдруг прилетел маленький самолетик. Мы уже не ходили, ползали на четвереньках. Кричат: "Арутюнян здесь есть?" Взяли меня за руки, забросили в самолет, привезли в Воркуту. Лежал там сначала в больнице. Одна девушка тайком принесла мне витамин С и говорит: пей три раза по ложечке, чтоб никто не видел. Постепенно у меня сошла цинга. Но если бы охрана увидела, девушку повесили бы за связь с заключенными. Но она спасла мою жизнь.
Оказывается, НКВД не хватало специалистов по железным дорогам. А тогда по Сталинскому проекту строилась железнодорожная линия из Воркуты в Игарку. Мне выдавали кусочек карты, и надо было держать ее так, чтобы "враги народа" не увидели, где трасса проходит.
После того, как мы закончили свой участок стройки, нас привезли в Москву в Краснопреснинскую пересылку. Это огромная девятиэтажка, где тысячи камер и в каждой - по 60 человек. Мой пятилетний срок закончился, я ждал обещанного за ударный труд освобождения. Но меня перевели в Бутырскую тюрьму, потом вызвали в особый отдел и сообщили, что решением особого совещания я еду в Красноярский край. Мне дали еще 20 лет каторжных работ. Это был 1951 год, ноябрь месяц. В Красноярске нас погрузили по 30 человек в машины ЗИС-5 и повезли в Казачинск, где сдали конвою НКВД. А потом пешком через Енисей нас отправили в Степановский леспромхоз.
Я был реабилитирован только в 1959 году, после того, как мои товарищи написали прошение в Верховный суд. Сам я никуда не писал, обида у меня была страшная: за что со мной так поступили?
В то время я уже был директором леспромхоза в Каргино. Места здесь был глухие, люди необразованные. А я любил театр. В Ереване можно сказать был национальный культ Шекспира. Даже в самые голодные годы мы с товарищем постоянно посещали драматический театр, знали, кто играл Гамлета, кто Отелло, кто короля Лира. Жили этим.
Построил я в Каргино клуб и в 1953 году поставил там "Отелло", сам тоже участвовал. Потом наша труппа поехала в Красноярск на фестиваль в театр имени Пушкина. Нас за успехи наградили зеркалом для гримерной.
Арминак Оганесович в 1954 году впервые после лагерей приехал в Армению. Встреча была радостной, двери дома не закрывались. Пришел и Жора, но Арутюнян выгнал его. Он знал, что кроме предательства друзей, Жора потом предал и мать, и своих детей, бросив их без помощи.
Друзья детства занимали большие посты, один даже стал министром. Они предлагали Арминаку Оганесовичу пойти работать замдиректора атомной электростанции, возглавить леспромхоз. Но все это было далеко от Еревана. И он решил, что незачем из тайги в тайгу ехать. У него уже была семья, подрастали дети.
В Сибири Арминак Оганесович встретил свою будущую жену - Евдокию Дмитриевну. Она была тоже из репрессированных, как сама говорит: за то посадили, что жива осталась. Родилась в деревне Княгинино Брянской области. После окончания десяти классов осталась в деревне, преподавала литературу и язык в школе. Во время оккупации трижды угоняли в Германию, убегала. После освобождения попала под статью, была сначала в Уральских лагерях, потом в Ужуре, где и встретилась с будущим мужем.
В 1949 году у них родился старший сын Анатолий, потом Гамлет, дочь Ася, младший Володя. Старший сын стал инженером, остальные дети - врачами.
Арминак Оганесович всю жизнь строил. После Каргино переехал в Енисейск, сносил лагерные бараки, а вместо них построил Дом культуры, школу. Мы прошли с Арминаком Оганесовичем по Енисейску, он показывал нам то, что построил.
Большинство документов и фотографий семьи уже переданы в Енисейский музей. Дома нашлась только фотография, на которой запечатлены молодые Арминак и Евдокия. Она еще были тогда спецпереселенцами. За плечами - тюрьмы и годы лагерей. Они еще не знают, что у них родятся четверо детей, что у них будет большой и светлый дом, что они навсегда останется в Сибири. Они молоды, любят друг друга и верят в лучшее. С тех пор прошло 52 года. Конечно, они изменились. Но осталось в их глазах та же нежность и вера в том, что они победят...
На прощание мы снова заговорили с Арминаком Оганесовичем о будущем Армении. "Наш народ по миру ездит, а в Армении мертвые земли. Одну дороги турки закрыли, другую, с Грузией, абхазы. Сейчас в Армении проводят митинги, чтобы воссоединиться с Россией. Я считаю, что правильно. Защиты православной Армении больше не у кого искать.
Были гости не прошены,
И ушли по-хорошему,
И ушли по-хорошему.
Выйдет из дому матушка
Скажет: "Где вы, ребятушки?
Было в доме вас много,
А теперь я одна...
Нынче в поле метелица,
Снег поземкою стелится,
Снег поземкою стелится и гудят провода.
Почему вы не пишите?
За поземкою слышатся
Ваши детские, юные, давних лет голоса.
Наша бедная родина,
Как под снегом смородина,
А оттают ли корни?...
На беду -- холода.
Выйдет из дому матушка,
Скажет: "Где вы, ребятушки?
Было в доме вас много,
А теперь я одна..."
Наталья Ольхова
Комок, 2000 г.