С 16 по 18 февраля в музейном комплексе на Стрелке ученые, общественные деятели, члены общества «Мемо риал» из Красноярска, Новосибирска, Иркутска на «круг лом столе», посвященном 65-летию Норильлага, осмысливали горький опыт освоения Таймыра и создания в Заполярье «форпоста цивилизации» — города Норильска.
Богатства таймырских недр привлекали россиян с незапамятных времен. С 1600 года начинается история острога Мангазея, построенного нашими предками. В 1610 году Кондратий Курочкин добрался до озера Пясино, пытаясь начать освоения залежей. В XIX веке купец первой гильдии Яков Сидоров, член 25 научных обществ, послал Александру III докладную записку о необходимости разработки полезных ископаемых Таймыра. В ответ получил послание от генерала Зиновьева, что подобная мысль может прийти в голову сумасшедшему.
Братья Сотниковы, Куприян и Петр сумасшедшими не были. Именно они застолбили в районе нынешнего норильского месторождения медную жилу. Плавили медь. Из-за отсутствия кирпичей разобрали местный храм, перевезя оттуда необходимые для производства кирпичи. На его месте позднее построили деревянную церковь
Пытался работать на отдаленных северных месторождениях сын Куприяна Сотникова Александр. А внук его, Александр Сотников, студент Томского университета, собрал на Таймыре образцы пород и по знакомил с ними своего друга и однокашника Николая Урванцева, который впоследствии сыграл огромную роль в разработке норильских недр и строительстве комбината. Надо отдать должное Сотникопу младшему: в разгар Первой мировой войны он сумел сна рядить и организовать дали кую северную экспедицию А в 1919 году своим проемом освоения таймырских недр ааинтересовал адмирала Колчака. Но, как вы понимаете, из этого ничего не вышло.
Сам Александр Сотником был расстрелян в 1920 году по приговору ревтрибунала за отказ расформировать казачьи сотни (в двадцать лет он был атаманом Енисейского казачьего войска).
В 1922 году полярный исследователь, ученый, геолог Николай Урванцев предпринял еще одну экспедицию в район норильских месторождений. Но в 1925 году работы были свернуты. А в 1925-1926 годах Павел Аллилуев, поддержанный Феликсам Дзержинским, отправился р экспедицию по этим желанным местам. И здесь кончается этап частного предпринимательства в попытках прорваться к глубинам богатых медью земель Таймыра. Второй этап освоения норильских месторождений — государственный — это уже история создания самой уникальной в мире рабско-потогонной системы принудительного труда. "Форпост цивилизации" на Крайнем Севере — город Норильск — строился и развивался на крови и костях сотен тысяч людей, оторванных от родных мест. Лишенные всех прав, человеческих бытовых условий, люди построили нынешнее чудо, прекрасный город, который и сегодня играет решающую роль в экономике края и России.
Старшее поколение помнит, наверное, крылатую строчку букваря: "Мы не рабы. Рабы не мы". Бритоголовые мальчишки- первоклашки, девчонки с большими бантами на протяжении десятилетий повторяли ее, не догадываясь, что их родители, бабушки, дедушки, старшие братья и сестры уже с первых лет революции были отнесены к категории бессловесных рабов, живущих только ради одной цели — приумножать богатства первого в мире социалистического государства. История Норильлага — живой пример этому. Если с 1929 по 1934 год проблемами норильских недр ни шатко ни валко занимались Главсевморпуть и трест «Союззолото», то с 1935 года все они были переданы в ведение НКВД. И это понятно: архипелаг Гулаг рос и расширялся с каждым годом. Успехи достигались подневольным трудом тысяч репрессированных. Освоить богатства Таймыра с наименьшими затратами было возможно только одним путем — нагнать туда дешевую рабочую силу. Так и решил Сталин и его приближенные, издав летом 1935 года указ об образовании норильских лагерей. Первым директором строящегося Норильского комбината стал Владимир Матвеев, впоследствии тоже репрессированный и приговоренный к расстрелу за «саботаж». Имя это менее известно, чем то, которое носит сегодня комбинат — Авраамия Павловича Завенягина.
При Завенягине строительству комбината было придано, как говорят сейчас, «ускорение».
...По Северному морскому пути и Енисею в трюмах пароходов и барж, почти без пищи и воды, утопая в зловонной параше, следовали на строительство северного «форпоста цивилизации» заключенные, осужденные по пресловутой 58-й статье как враги народа. «Враги» эти в контингенте Норильлага занимали немалое место — в разные годы от 50 до 70 процентов. Всего через Норильлаг за 21 год его существования прошло свыше 274 тысяч человек.
В первые годы (как ни странно) смертность среди норильлаговцев была самая низкая в сравнении с другими гулаговскими зонами СССР.
Людей высаживали в голой тундре. Они сами натягивали колючую проволоку, сколачивали бараки. Их под конвоем (шаг влево, шаг вправо считается побегом) водили на разгрузку вагонов. С приездом в Норильск Завенягина работы стали более каторжными. Заключенные рыли котлованы, прорубали тоннели, работали в шахтах. Труд становился все тяжелее. Питание было минимальным, не соответствующим затраченным силам. Люди, страдая от голода, становились дистрофиками. Многих настигала страшная голодная болезнь — пеллагра, когда человек гнил заживо и кожа струпьями сваливалась с его костей. Смертность увеличивалась.
Конвоиры имели полное право при малейшем подозрении на побег стрелять без предупреждения. И наказания за это им не полагалось. Наоборот, поощряли вне-очередными отпусками. «Либеральный» начальник Завенягин с контингентом не считался. Без тени сомнения бросал голодающих и измученных людей на самые тяжелые работы. На пайку хлеба полагалась норма, которая сегодня была бы не под силу откормленному, привыкшему к тяжелому труду рабочему.
Завенягина до сих пор считают добрым начальником строительства. Нет, не добрыми чувствами, а соображениями прагматической пользы руководствовался Авраамий Павлович. В конце тридцатых годов в Норильск прибыл большой этап заключенных из Соловков. Среди них — специалисты в геологии, химии, минера-логии — инженеры, ученые. По приказу Завенягина их снимали с общих тяжелых работ. Давали более сытные пайки, чуть улучшали бытовые условия. Возникали так называемые «шарашки», учреждения, где репрессированная интеллигенция (на положении рабов) занималась умственным трудом на пользу великой социалистической стройке. В норильлаговских «шарашках» разрабатывались инженерные и научные проекты, позволявшие создавать чудо-город и комбинат в Заполярье.
Многие из норильлаговских узников окончили свои дни на голых досках барачных нар или в больничках. Трупы сбрасывали в общую яму и засыпали землей.
Некоторые престарелые правоверные коммунисты-сталинцы до сих пор бубнят себе под нос, что это клевета. Благородная дворянка Ефросинья Керсновская, врач-ветеринар, работала медсестрой в больничке Норильлага. После освобождения издала книгу с собственными рисунками. Процитирую некоторые строки. «Первое, что я услышала от бригадира, — грязное оскорбление». «Избитую до полусмерти и к тому же раздетую, меня отвезли в «холодную». Сквозь незастекленное окошко в камеру намело много снега. На улице в тот день было 54 градуса мороза». «Трудно описать, на что был похож этот юноша-каторжанин. У него отказали обе почки. Моча не выделялась, он распух и весь наливался жидкостью. Кожа на боках, бедрах и голенях лопалась, из них сочилась сукровица».
Читая это, трудно лить слезы умиления о доброте товарища Завенягина и ему подобных.
Ну и как? Мы не рабы? Рабы не мы?
После окончания Великой Отечественной войны в норильские лагеря стали поступать не совсем обычные (даже для этих гиблых мест) заключенные. Фронтовики, чудом уцелевшие в фашистских концлагерях, бойцы националистических отрядов Украины и Прибалтики. Народ тертый, на кривой козе не объедешь, даже самым строгим режимом не запугаешь.
Историки считают, что именно из таких заключенных внутри Норильлага образовалась еще одна гулаговская структура — так называемый Горлаг с каторжными зонами. Там норма выработки была более высокой, а пайки уменьшены. Зеки носили на спине и груди номера. На окна бараков навешивались решетки. Письма, посылки запрещались. Ад кромешный. Все самые гибельные работы были уготованы в Норильске этим каторжникам.
В 1953 году они забастовали. Этот период в истории Норильлага назван «Норильским восстанием», хотя восстания как такового и не было.
Один из охранников выстрелил в колонну безо всяких на то оснований. Несколько человек было убито, группа людей тяжело ранена. Контингент прошлых лет наверняка снес бы подобное издевательство. Но горлаговцы оценили эти действия «вертухаев» как беспредельные.
Горлаг забастовал. На бараках были вывешены черные флаги. Заключенные отказывались выходить на работу до приезда специальной комиссии из Москвы. По ряду лагерей прошли разборки со стукачами. Некоторых заводили в темный угол, накидывали на шеи удавки и вспарывали ножами животы. Уголовнику оставшиеся в живых, притихла. Но горлаговцы на этом не успокоились.
Они написали от руки и раз'множили воззвание, в котором, считая себя полноправными строителями коммунизма требовали улучшения условий содержания, разрешения на получение почты и посылок.
Комиссия разбиралась с забастовщиками. Часть требований удовлетворили. С заключенных сняли нагрудные номера, разрешили переписку и получение посылок. Им обещали не мстить за эту забастовку. Но в 1954 году Горлаг был расформирован, а его зоны вновь влились в систему Норильлага. Особо активных забастовщиков все-таки этапировали в другие лагеря или закрытые тюрьмы.
История Норильского восстания еще не до конца изучена, требует кропотливой исследовательской работы.
Как-то мне довелось слышать мнение, что якобы в лагерях труд был хорошо организован и потому производителен. Действительно, без рабского труда заключенных промышленные объекты довоенной и послевоенной эпохи в СССР вряд ли были бы построены.
Но те, кто прошел пытки лагерных зон и дожил до наших дней, знают, что такое производительный труд подневольных рабочих.
Люди (даже в неволе) должны есть. Не только рабочие, но и высокое начальство, бригадиры и нарядчики. Норма дневного пайка зависела от нормы выработки. Допустим, тянут сквозь тундру железнодорожную магистраль. Должны пройти определенное количество километров. Но по разным (в том числе и климатическим) причинам это не удается. А нарядчик и бригадир, не моргнув глазом, закрывают «липовый» наряд. Вышестоящие начальники прекрасно сознают, что им вместо реально закрытого наряда подсунули туфту. Они спокойно подписывают все документы. Наверх ушел рапорт о выполнении и перевыполнении. А это — премии для вольнонаемных и лишний кусок хлеба для зеков. Очередной орден для начальника стройки и лагеря.
Однажды в Норильске закрывали наряды по очистке объектов от снега. Написали такую цифру, что понимающие люди ахнули: столько снега не выпадало за последние десятилетия на всем Таймыре.
Туфтовые рапорты о производственных успехах стали достоянием не только лагерной, но и вольной советской жизни. Все мы знаем цену качества возведения домов, строительства заводов, фабрик к какому-либо сроку — очередной годовщине революции или Первомаю. Победные рапорты уходили в Москву, а когда смолкали бравурные марши духовых оркестров, продолжались работы по «доведению объектов до нужных кондиций». Зачастую это были не доводки, а многообъемные продолжения строительных циклов.
К чему это привело — все мы знаем. Урок Чернобыльской АЭС, наспех сданной к очередной дате, до сих пор вписан в нашу жизнь неоконченной трагедией.
Когда ликвидационная комиссия работала на закрытии печально известного строительства тундровой железной дороги Салехард—Игарка, она обнаружила в местах компактного проживания мужского населения... две с половиной тонны пудры, вагон женских лифчиков. Наверное, какому-то снабженцу проще было заказывать для своей супруги не коробку пудры или один бюстгальтер, а партии этих почти не нужных в Заполярье предметов (тем более в столь гигантских количествах).
Можно, ли было производительно трудиться не будучи свободным человеком, да еще немытым-некормленным, в обстановке всеобщего вранья и незаслуженных «трудовых побед», реальных лишь на листе бумаги? Конечно же нет. А посему миф о строгой и эффективной организации труда в зонах живет и здравствует сегодня лишь в среде бывших конвоиров и начальников лагерей, чей возраст перешагивает восьмидесятилетний рубеж.
Плохо, что некоторые далеко не молодые люди и теперь убеждены в необходимости «твердой руки», насильно загоняющей ни в чем неповинных людей в концлагеря.
«Форпост цивилизации», как называют до сих пор Норильск, построенный на принципах насилия, по здравому смыслу таковым считаться не может. Цивилизацией в Норильлаге и не пахло. Этот термин никакого отношения к царству Завенягина и его сподвижников по Гулагу не имеет.
Одним из абсурдных наследий Гулаговских времен можно считать сегодня... нашу повседневную речь, куда вошло немало слов из лексикона заключенных. Мой шестнадцатилетний сын может, например, запросто попросить папашу «следить за базаром» (разговором). В компании восемнадцатилетней дочки начались «разборки» между подругами по поводу действия какого-либо легкомысленного кавалера. В печати к месту и не к месту употребляется широко используемый в уголовной среде термин «беспредел». Бандитов, если помните, необходимо «мочить в сортире». Однажды, к ужасу своему, услышал от восьмиклассника, что их учитель физкультуры — настоящий «вертухай» (охранник на зоновской вышке). «Ты с пайкой или без пайки?» — спросил меня приятель, когда мы собирались в складчину отметить в кругу друзей одно событие.
Таких примеров можно привести немало. Языком своим мы выражаем мысли того времени. А они — следствие нашего восприятия, того образа жизни, который с нами и в нас. Иногда возникает странное чувство: не так далеко ушли мы в начале XXI века от кошмарных гулаговских времен.
Ментально мы все еще не можем отойти от эпохи, которая вписана в историю России доносительствами, необоснованными арестами, приговорами без суда, каторжным трудом в гулаговских зонах.
Низкие заработные платы, не обеспечивающие сегодня огромной части населения России «потребительскую корзину», — это ведь тоже гулаговское наследие? Привычка по самой дешевой цене эксплуатировать наемный труд неистребима и по сей день.
А огромные сроки предварительного заключения, когда правоохранительными органами ведутся следствия по делам, чья судебная перспектива весьма сомнительна? А люди, долго сидевшие в тюрьме до суда, заболевают и даже умирают.
Да, «форпост» гулаговской «цивилизации насилия» во многом разрушен. Но, к сожалению, не до самого основания. И об этом тоже шел разговор на «круглом столе» по Норильлагу, в котором принимали участие наши гости из Новосибирска — доктор исторических наук Сергей Папков; председатель координационного совета Новосибирского общества «Мемориал», кандидат географических наук Леонид Трус; аспирант Иркутского университета Олег Афанасов; кандидат исторических наук начальник аналитической службы Красноярского представительства РАО «Норильский никель» Анатолий Ильин; председатель Красноярского общества «Мемориал» Владимир Сиротинин; председатель Ассоциации культурных связей «Сибирь — Польша» Ольга Подборская — инициатор «круглого стола»; активист Виктор Зберовский и другие.
Виктор ЕВГРАФОВ.
Вечерний Красноярск 20.02.01