Бывший
узник Гулага Леонид Соломонович ТРУС, проведший в норильских лагерях свыше трех
лет, считает, что люди должны помнить об эпохе репрессий и делать все возможное,
чтобы эти времена никогда не возвращались.
— Жизнь бывшего узника Гулага — как разбитая ваза с надломленным цветком. Склеишь, но не обновишь. Надломленный стебель цветка не омолодится.
Леонид Соломонович задумывается ненадолго. В памяти всплывает пережитое.
В общежитие к двадцатипятилетнему студенту Уральского политехнического института пришли чекисты с обыском. Сын одного из организаторов Советской власти в Белоруссии, большевика Соломона Труса, давно был на подозрении у «компетентных» органов. Наверное, кто-то донес на Леонида, который всегда честно и откровенно делился с товарищами своими мыслями. Его допрашивал молодой следователь, пытаясь инкриминировать ему антисоветскую агитацию или саботаж. Не получалось.
Но неожиданно следствию повезло. На Леонида донесла собственная жена, рассказав в МГБ, что ее супруг якобы задумывал покушение на товарища Сталина, а она познакомилась с ним лишь для того, чтобы изобличить Труса как «врага народа».
Студента судил военный трибунал. Приговор — расстрел. С заменой на срок заключения в 25 лет.
Вскоре Леонид Трус был этапирован в Красноярск, откуда по Енисею в трюме теплохода «Мария Ульянова» вместе с другими бедолагами-зеками его перевезли в Дудинку, после чего он и был переправлен в лагеря Кайеркана, неподалеку от Норильска.
На этапе Леонид был самым молодым.
— Я в зоне жил нормально...
Приглядимся к этой «нормальной» жизни.
Леонида определили на работу под землю, в шахту — добывать уголь. Кайлой и буровым инструментом студент «строил коммунизм». Смертельно уставал. Хотелось есть. На сердце камнем лежала глубинная тоска.
Однажды. Леня нарисовал на валенках большую шестиконечную звезду.
— Зачем она тебе? — спрашивали зеки.
— Чтобы вы не перепутали меня, — сверкнул улыбкой студент. Заключенные рассмеялись. Ни один из них не попрекнул парня национальностью.
В зоне Леониду удавалось брать книги из небольшой лагерной библиотечки. Там оказалась книга Лившица и Ландау «Квантовая механика». Трясущимися после восьмичасовой работы в шахте руками в короткие часы отдыха он доставал учебник, читал и конспектировал его. Эти занятия помогали юноше не падать духом, поддерживать полученные в институте знания.
В 1956 году Леонида расконвоировали. Влиятельный в Норильске человек, недавний заключенный, энергетик Исаак Ионович Байтер добился, чтобы Труса перевели работать наверх, на центральный шахтный вентилятор, как электрика.
Здесь и случилась с Леней беда. Он попал под шахтный электровоз. Потерял сознание. Очнулся, видит — никого вокруг. Стиснув зубы, пополз к балку, где отдыхали заключенные. Кровь лилась ручьем. Одной ноги как ни бывало. У другой расплющена ступня. Терял сознание, очухивался и снова полз. Чуть живой добрался до балка, оказавшегося закрытым. Ну все. Это уже смерть.
К счастью, его заметили. Втащили в балок. Вызвали врача, наложили жгут и отправили в норильскую больницу.
В горбольнице Леонида приготовили к операции, наладили систему переливания
крови. Но узнали, что он заключенный.
— Немедленно забирайте! — потребовал врач.
Уговоры не помогали. Истекающего кровью юношу повезли в лагерную больницу.
Хирург лагерного медпункта приговорил Труса к смерти. И поскольку шансов на
его выживание было мало, разрешил своей жене-терапевту попрактиковаться на нем
в хирургии.
К всеобщему удивлению, эта женщина прооперировала Леонида удачно. Он выжил — без одной ноги и без двух пальцев на уцелевшей. «Я ваш земляк. Нога моя навсегда осталась в Норильске», — грустно шутит Леонид Соломонович.
Он с трудом приходил в себя. А в Норильске в это время работала комиссия по реабилитации. Леня с нетерпением ждал вызова на комиссию. Врачи не пускали. Считали, не дойдет он до лагерного управления.
Однажды Трус взял костыли и, опираясь на них, кое-как прошел три километра до помещения, где работала комиссия. Его дело рассмотрели. Решили ограничиться отбытым сроком, снять судимость и отправить домой. О реабилитации речь и не шла. Трус не стал добиваться большего. Освободился из мест заключения и уехал в Свердловск восстанавливаться в Уральском политехническом, где и получил через год диплом инженера-энергетика.
С 1957 по 1962 год Леонид Соломонович работал в Челябинске, потом в Пензе в проектном институте вычислительных машин. Через несколько лет получил приглашение на работу в Новосибирск, в Институт ядерной физики, где требовались специалисты его профиля. Переехал.
Но разбитая Гулагом «ваза жизни» прочно склеиваться заново не желала. Кому-то из «компетентных» органов он снова не понравился. Времена хрущевской «оттепели» заканчивались. По всей вероятности, в конце шестидесятых годов отделы кадров институтов в Академгородке получали негласное указание — товарища Труса на работу не принимать. Кадровики и заместители директоров смущенно разводили руками, красноречиво показывая пальцами наверх. Мол, мы здесь ни при чем.
Наконец ему удалось устроиться в Институт экономики, которым руководил академик Аганбегян. В группу математического моделирования социальных процессов. Эту отрасль науки вела в то время в Новосибирске ныне известная всей стране Татьяна Ивановна Заславская.
Но вновь Трусу предложили подать заявление «по собственному желанию». И он решил выяснить отношения с райкомом партии и местным КГБ.
— Ничего к вам не имеем, — ответил ему майор. — В вашем институте сидят перестраховщики.
С этим мнением, высказанным офицером КГБ, он направился в райком партии. Оттуда позвонили в Институт экономики и «сняли» наконец, как тогда говорили, все вопросы по персоне Леонида Соломоновича.
В семидесятых годах в столичном Институте географии он защитил кандидатскую диссертацию, разработав модели миграции населения. Этот труд рождался на стыке социологии и географии. Столичные академики поддержали новосибирского коллегу, организовав без всяких проволочек защиту.
С тех пор «разбитая ваза» жизни вроде бы склеилась. Леонид Соломонович Трус стал в Новосибирске уважаемым человеком. Много лет занимался наукой и педагогикой. Сейчас ему 73 года, он возглавляет координационный совет общества «Мемориал». Архивные изыскания, конференции, сбор материалов об узниках Гулага — все это отнимает время и силы, но Леонид Соломонович об этом не жалеет. Зла на тех, кто безвинно держал его в Норильлаге, тоже не держит. Ездит по городам Сибири в поисках новых архивных материалов, справедливо считая, что люди должны помнить об эпохе репрессий и делать все возможное, чтобы эти времена никогда не возвращались. И «вазы жизни» ни в чем неповинных людей не разбивались о колючую проволоку лагерных зон.
Виктор ЕВГРАФОВ.
Вечерний Красноярск 21.02.2001