Оленька Шаповалова родилась в Нахвалке. Это ее родина, здесь ее родственники и друзья. Но как далеко от этих мест берет начало ее род! Бабушка Оли, Александра Ивановна, и ее дед, Александр Федорович, были коренными ленинградцами.
В городе на Неве они познакомились и полюбили друг друга. Светловолосая и стройная гимназистка Шурочка не устояла перед золотыми погонами офицера. Как любили они, как бережно относились к своим чувствам! Александр был постарше своей молодой жены, успел еще в белой гвардии Юденича послужить. Александра Ивановна рассказывала, как она в гражданскую войну, оставив троих детей на руках няни, ездила в Гельсингфорс, где против Красной гвардии держал оборону ее муж. Дорога, правда, была недальней. Сразу за Чудским озером начинались окопы армии Юденича. Вскоре финская кампания была свернута, остатки белогвардейцев спешно отбыли за рубеж, а Александр Федорович вернулся в Ленинград, к своей семье.
Смутное революционное время перевернуло весь уклад прежней жизни. Их большой дом на Невском проспекте с окнами на площадь Восстания стал дня них непозволительной роскошью. Так решили не они - так решили революционеры. "Кто был никем" - тот выселял из родных домов "буржуев", располагаясь по-хозяйски в красивых гостиных. Штыками вспарывали паркет и драгоценными фолиантами из библиотеки топили буржуйки.
Тревога навсегда поселилась в семье Верич. Видный офицер, как тогда называли, "золотопогонник" понимал, что неприятие им революции и участие в белой гвардии не пройдет незамеченным. Но поначалу все вроде складывалось хорошо. Его как перешедшего на сторону "красных" пригласили для работы в городской военный гарнизон. Семье стало немного легче жить. В доме появились хлеб и молоко. Но помаленьку уже накатывалась волна репрессий. С приходом к власти Сталина самого маленького пятнышка на биографии достаточно было для того, чтобы человека просто не стало. А Александр Федорович как военный никак не мог мириться с тем положением в армии, которое к тому моменту было. Промолчи он тогда, махни, как другие, рукой, и не привлек бы к себе внимание, не заставил "охранку" вспомнить, что он изначально белый офицер, да еще с нерусской фамилией.
Заявление Александра Федоровича в Генштаб Красной Армии о существующих непорядках и злоупотреблениях явилось началом разыгравшейся впоследствии трагедии. Когда ночью в дверь постучали люди в кожанках и с портупеями на боку, уже все было понятно - прошлое ему не простилось. И не столько прошлое, сколько непримиримая позиция к произволу и глубочайшей безграмотности среди военачальников нынешней власти. За то и поплатился. Ушел в чем был. Навсегда. Успел заплакавшую Шурочку обнять на прощание, а дети так и не узнали, почему опустел и затих их некогда веселый и счастливый дом.
Семье с этого дня тоже не стало покоя. Предупредили о том, чтобы через сутки были готовы к высылке из Ленин-града. Навалилось разом все: неизвестность в отношении мужа, дальняя дорога в чужие суровые места. Успела Шура лишь сообщить родственникам-ленинградцам о том, что она с детьми уезжает. Родные собрались на минутку - печальным было расставание. Успели небольшую иконку Николая Угодника - святого, оберегающего путешественника в пути, - в баул сунуть. Пусть сбережет он несчастных и обездоленных по дороге в места ссылки.
Уезжая, Шура наказала своей сестре Анне Ивановне, что жила недалеко от Ленинграда, чтобы попыталась узнать что-нибудь о судьбе Александра Федоровича. Не один раз пришлось Анне съездить в Ленинград. А во сколько дверей довелось постучаться, сколько натерпеться обиды и выслушать оскорблений! Шел 1936 год. Год повальных арестов военачальников всех рангов и званий. Сталинский режим одного за другим вычеркивал из жизни всех, кто имел ум, свое мнение, гордость и достоинство. Владимирский централ ненадолго стал местом их пребывания. Всех арестованных одного потока строем привели на берег Невы. Спешно погрузили на баржу. За город далеко не повезли - затопили на виду у каменных кварталов. А тех, кто еще выплыть пытался, - расстреливали из пулемета.
Спустя много лет рассказала об этом Шурочке сестра, Анна Ивановна, в те страшные дни поберегла ее силы, для Сибири необходимые, спасла тем самым и ее, и детей от неминуемой гибели. Поиски зятя не прошли и для семьи Анны Ивановны бесследно. Ни за что ни про что по сфабрикованному делу арестовали мужа Анны - Николая. И отправили еще дальше свояченицы, аж на Колыму. Целых двадцать пять лет отгорбатил мужик по разным колымским шахтам и лагерям. Неузнаваемым вернулся оттуда. Лагерный отпечаток навсегда остался на облике некогда красивого человека.
Вернувшись в свое родное село Бутырки, что под Ленинградом, Николай уже не мог жить, как все, - в оконные рамы дома вставил решетки на манер тюремных, запор на ворота - один к одному, как в лагере. Горе и в этой семье поселилось навсегда.
А Шура с детьми оказалась волей судьбы в Нахвалке. Сама никак не могла понять, то ли переселенка она, то ли каторжанка. Одно было точным - нищая. Единственное богатство - дети. Еще сразу по приезде из Ленинграда было кое-что из вещей хороших и добротных, небольшой денежный запас. У каждого из детей на золотой цепочке был нательный крестик. Узнали односельчане: невиданное дело, чтобы у детей золотые кресты почитались, как зеница ока хранились. Стали шушукаться, донесли кому следует. Пришлось Александре цепочки с крестиками в бочонок с квашеной капустой прятать. Авось не докажут, что были, а искать станут - так не найдут. Так она спасла это последнее, дорогое, что осталось у нее от жизни ленинградской. Правда, несколькими годами позже все это было обменено на продукты, проелось, ну хоть ее же детям последнюю службу сослужило.
Между тем дети выросли. Дочка Валентина закончила педучилище и приехала в Нахвалку работать. Началась война, но школа продолжала учить детей. Днем учились, а потом шли на поле собирать колоски. Голод был жесточайший. Валентина Александровна, как могла, поддерживала своих учеников. Голодные обмороки детей стали обычным явлением. Каждый день грела она на печке бачок воды, отмывала болезненных и завшивленных деревенских ребятишек.
Эта фотография 1942 года с детьми и Валентиной Александровной чудом сохранилась. Ей более полувека. Сегодня уже нет в живых ее матери - Александры Ивановны, так до конца своих дней и не полюбившей холодную Сибирь. Остался только в памяти ее внучки Оли пихтовый веночек, который ежегодно в родительский день опускала Александра Ивановна в холодные енисейские воды. Долго стояла на берегу. О чем она думала? Конечно, о любимом, о том времени, когда тоненькая рука гимназистки ложилась на золотой аксельбант офицера, и медленный танец кружил и кружил их, не предвещая впереди ни слез, ни разлук. И тихонько набегала енисейская волна на берег, шурша гладкими камушками, смывая и глуша боль за отнятую любовь, за загубленное человеческое счастье.
Е. ХАЛЕЕВА, зам. редактора газеты "Сельская жизнь". Сухобузимское.