Митяй по прозвищу Кривовяз родом был с Черниговщины. Еще в прошлом веке бросил он свою Украину, польстился на обещание властей дать переселенцам земли немеряно. С той мечтой и прибыл на Алтай. Между двух лесных массивов, Кулундинским да Космолинским, в обширной степи на жизнь обосновались. С алтайской тайги на подводах лес возили, избы ставили. Они как грибы-боровики получались: крепкие, темнобокие. К одной улице другая прибавлялась - выросло село. Одну половину села украинцы заселили, другую - пришлые люди с Воронежа. А название ему дали Украинка, в память об оставленной родине. Ни реки, ни ручейка рядом не было. Сельчане воду из колодцев брали, в каждом дворе «журавль» кивал. Обжились. На хохлацких плетнях кринки на солнце бока грели, на воронежских заборах лапти лыковые сохли. Дружно жили. Ребятня на крошечном озерке Ягодном пропадала. Клубники вокруг него было тьма-тьмущая. Мужики распахивали степную целину, сеяли пшеницу на будущие блины и шаньги.
Дед Митяй был силы невероятной. Хоть сыновья и были ему под стать, но с отцом справиться и вдвоем не могли. Однажды за малую провинность ухватил Митяй за полы овчинной бурки старшего, приподнял угол листвяжной бани, да и опустил на злосчастные полы: «Посиди, сынок, подумай». Впятером вагами высвобождали бедолагу друзья-приятели. А дед в окно им кулаком грозил: «Погодите ужо, и до вас доберусь!» За двадцать километров в церковь да на ярмарку каждое воскресенье ездил. Запряжет кобылу в дрожки, односельчан насадит, а сам рядом бежит, никогда и на минуту не присядет. А как пахал, как косил! Ничего ему не стоило во время обеда, когда косцы в теньке квас попивали, за шесть верст к своей Марье «на блинцы» сбегать. Мужики еще по второй самокрутке начнут сворачивать, а Митяй уже назад возвернется.
Боевой, надо сказать, старик был. Неполный стакан самогона ни за что пить не станет. Сто четырнадцать лет на земле прожил. Успел еще и сыну-партизану, что в отряде Мамонтова пулеметчиком был, добрую службу сослужить. Когда колчаковцы до Алтая добрались, старый Криво- вяз на подпольный партизанский заводик свинец с рудника возил, из которого пули лили.
Хоть Митяй за советскую власть всегда был, а в начале тридцатых, когда раскулачивать крепких мужиков начали да в коммуну сгонять, упрямый хохол наотрез отказался коммунаром стать. Полгектара земли да пара коров так и остались у него. Видно, власть годы его пожалела, ведь почти восемь десятков уже было. Не тронули его, хозяйство не отобрали и не сослали, как тринадцать деревенских мужиков, что настоящими хозяевами были да о своем доме да пашне радели. И сына его старшего, Якова, в том числе. Мужиков повырвали из семей, на север, в горы уральские, на рудники отправили. А в Украинке по дворам скотину собрали да какой-никакой инвентарь сельскохозяйственный - плуги да бороны. А все одно - ненадолго. Поджег кто-то коммунарское подворье, скотина по домам разбежалась, а коммунары снова середняками да голытьбой деревенской стали.
Пока Яков на Урале «перевоспитывался», в Украинке колхоз организовали. Коней стали разводить. Новую" породу на Алтае вывели. От немецких битюгов да орловских рысаков таких красавцев получили - любо-дорого поглядеть. Их и на аукционе не стыдно было продавать. Вернулся Яков - стал коневодом. Так всю жизнь бы на конеферме и отработал, если бы опять не власть народная. В 37-ом году повезли по осени мужики из Украинки пшеницу в Алейск на элеватор. Обозов тридцать собралось. 120 километров в один конец для добрых рысаков - не путь. Думали за день обернуться. Не вышло. Когда на элеватор прибыли, встали в очередь - народу - уйма была. Что всем у обозов толкаться? Кусок сала, каравай у каждого с собой был. А чай горячий? Вот она, чайная, - рядом. Зашли, сели - не успели и двух раз отхлебнуть, как люди военные пройти с ними приглашают. Что за дела? Спасибо, хоть объяснили, что все сидящие в чайной - истинные, враги народа, раз обозы с пшеницей бросили на произвол судьбы. Так стал Яков социально вредным элементом. Статья СВ называлась, по которой разных гуляк да тунеядцев собирали. А какой Яков гуляка или тунеядец? Но с «тройкой» не поспоришь. Спасибо, два года всего дали, а могли, как другим, десятку влепить.
Осталась жена Александра Николаевна с пятью ребятишками мал-мала меньше да стариками-родителями горе горевать. Два года разрывалась между домом и работой. То дояркой, то свинаркой, изо дня в день ломалась, все больше за трудодни-палочки, а чтоб какую плату за свой труд - о том и речи никогда не было. Сиди, помалкивай, - жена социально вредного ссыльного. Срок Якова уже к концу подходил, когда в Украинку пришло письмо, на куске оберточной бумаги карандашом написанное. Просил Яков жену справку ему выправить, что не бездетный он и колхозник до мозга костей. Выходила кое- как Александра эту бумагу, мужу отправила. Вскоре он и домой вернулся. Снова на конеферму устроился.
В семье малышня подрастала. Старший - Гриша уже в пятый класс пошел. Не было, что называется, ни скинуть ребятне, ни надеть. В холщовой торбе через плечо носил он книжки да тетради, да бутылочку с чернилами из сажи. Научил его как-то дружок, Ванька Ковшик, над учительницей подшутить. Мол, как вызовет она Гришку к доске, пусть наберет в рот чернила, да на ее белую блузку дунет. Тот так и сделал. Выставили озорника из школы без права возврата. На том все обучение и закончилось. Отец крут был - отходил Гришку вожжами. А назавтра поднял спозаранку и на работу отправил - молодых жеребцов объезжать. Один Бог знает, чего это Гришке стоило. Исполосованный зад еще горел огнем, а ведь рысаку не скажешь, чтоб тот не брыкался да скакал потише. Вот и терпел Гришка, проклиная своего дружка, и свой поступок непутевый.
Недолго с отцом поработал - ушел. Устроился к геодезистам -рейку полосатую носить. Посмотрели они на парня - старательный, исполнительный. Отправили его на учебу. Выучится - ладным геодезистом станет. А как учиться? Без гроша в кармане долго не научишься. Гришка и дал деру. Только домой вернулся, запрос пришел с распоряжением. За то, что самовольно место учебы оставил, трудоустроить беглеца и четыре месяца высчитывать по половине заработанного в пользу родного государства. Что и было сделано. Как только рассчитался, решил из деревни уехать, в других краях счастья попытать. Подался в Среднюю Азию, куда дядя его, Василий Коланда, был отправлен на борьбу с басмачами. Помотался Гришка с чекистами по пескам-барханам. Впервые услышал, как пули свистят, узнал, как от жажды губы трескаются. Не на жизнь, а на смерть бился с басмачами Коланда. Пока одну банду гонял, другая его жену да сына малолетнего зарезала. Страшно стало Гришке, решил в другие края податься, чтобы здесь, в песках, голову свою бедовую не положить.
С одними метриками в кармане, то на крыше вагона, то на тормозной площадке, отправился на Дальний Восток. В дороге друзей себе нашел, таких же, как он, по стране мотающихся. За какие-то полгода где только не пришлось Гришке поработать. В Золотой поляне - бывшем Демидовском заводе с бурильщиками водоносные слои искал, в Амурской области узкоколейку в тайгу прокладывал, в Шимановской -финские домики для рабочих собирал. Чего только не перевидел за это время. Наконец добрался до Иркутска. Здесь паспорт получил, а заодно и повестку- пришла пора в армию идти. Рад был Отечеству послужить и горд, что матросом стал. Сразу на подводную лодку попал. Жаль, недолго пришлось на ней послужить. Напала на Гришку желтая лихорадка и списали подводника на берег. Перевели в морскую пехоту. Там тоже, надо сказать, доставалось по полной программе. Хотя в то время ни о какой «дедовщине» и помина не было. Все шутки и «приколы» безобидные были. Почти год прослужил Григорий, когда война началась. Хоть и тяжело, но военная машина разворачивалась, приводя в движение поток военнослужащих с востока на запад. Написал рапорт с просьбой отправить его на фронт и Григорий. Да сколько ни писал - непременно отказ получал. Была у него шальная мысль - сбежать на фронт, да останавливал разум, понимал, что вместо фронта как дезертира его в другие места запросто отправить могут. Из береговых моряков стали команды создавать на военные да торговые суда. Ладно, если несколько человек, таких, как Григорий, на один борт попадало, а то все пацаны 12-13-летние, для которых круглосуточная вахта непосильной была. Так и прослужил Григорий всю войну мотористом, ни разу ни стрельнув и не увидя ни немца, ни японца. А срок его службы затянулся. В 1946 году в управлении северного морского пути отобрали у него паспорт и военный билет, дали в руки красноармейскую книжку и отправили как мобилизованного на самый Крайний Север, в залив Креста. Новую жизнь на Севере строить. Пообещали, что всего на два года. Считалось, что человек дольше в северных условиях прожить не сможет.
Зачастую так оно и было. Но многих уже через год на материк вывезли. От цинги да болячек разных нетрудоспособными здоровые мужики становились. И только сибиряки оставались на вторую двухлетку, на третью. А к Григорию за все пять лет, что на Севере пробыл, ни разу ни цинга, ни другая какая болезнь не прицепилась.
Целый месяц добирался пароход «Волховстрой» до места назначения. Наконец, прибыли. На пустынном каменистом берегу белой краской вдоль огромного валуна слова: «Здесь будет порт Эгвикинот». И строить его придется ему, Григорию, и еще полутора тысячам таким, как он, бедолагам мобилизованным. На ледяной припай выгрузились, палатки поставили. А суда все подходили и подходили. Чего только сюда не везли! С чего бы это вдруг Чукотке такое внимание уделять стали? Оказывается, геологи руду «интересную» нашли, добыча которой стоила всех этих затрат. Одновременно пирс на берегу сооружали и трассу к будущему руднику пробивали. Прибыл караван с американскими грузовиками-«студебеккерами». Они, правда, всего месяца два- три в году работали, пока лето северное ненадолго снег растопит. Григорий с моторами разными легко справлялся, а вот ездить за рулем как-то не приходилось. Решил во что бы то ни стало шофером стать. Автоинспектор в то время на всю Чукотку один был, потому учеба шоферская предельно короткой была - один день. Урок считался усвоенным, если ученик между двух столбов проехать умудрялся. Не зацепил ни правым, ни левым крылом - значит вполне готов к работе за баранкой. Стал Григорий грузы разные до Иультина возить. Туда-обратно - полтысячи километров. Из рейса придет, за сутки отоспится и опять на трассу. Ездил, пока морозы не ударили. В кабине из фанеры запросто замерзнуть можно было. Поставил машину до будущего лета, а это почти на десять месяцев. Чем дальше заниматься? Тут сообщение пришло, что прибывает на Чукотку чудная машина - аэросани называется. Для того, чтобы начальству быстрее по тундре перемещаться. Григорий быстро освоил это чудо техники. Капризный, надо сказать, механизм был. Лишнего килограмма нельзя было взять. По влажному снегу совсем не тянули, а уж если чуть песок на пути, то и вовсе останавливались. Стал Григорий начальника управления по рудникам возить. Сменщика себе подобрал, парня толкового. Но все как-то не лежала у Григория душа к этим саням. Словно чувствовал, что все бедой обернется. Однажды отправилось начальство с проверкой в бухту Оловянную. Дело зимой было, с утра слегка метелило. Четыре человека помещались в аэросани. Они хоть в маленькой, но будке от ветра спасались, а у водителя только лобовое стекло стояло. Весь снег да ветер его были. Оловянная на другой стороне залива была. Решили напрямик поехать, путь почти втрое сократить. По льду замерзшей бухты аэросани славно бежали. Хоть и опасно было этим путем добираться, трещин и торосов на пути хватало, но все-таки чаще здесь ездили. Как будто сам Бог отвел Григория в этот день от поездки - поехал его сменщик. К вечеру должны были назад вернуться. Но ни вечером, ни утром, ни через два дня ни людей, ни саней не было. Неделю бушевала пурга, с ног валила, не давая выйти на поиски пропавших. А на седьмой день нашли чукчи на побережье водителя, привезли его в поселок. Он и рассказал, что перевернула пурга сани, выбросила его на берег, а остальных в открытое море унесло. Искали пропавших, да разве найдешь!
Григорий же на нарты пересел, каюром стал. В детстве когда-то по зиме запрягал свою дворняжку в салазки да катался. Вот и решил себя в каюрском деле попробовать. Пятнадцать собак вместе с вожаком пограничники выделили. От того, какой вожак в упряжке, очень много зависело. Хорошая собака тогда на Чукотке дороже лошади на материке стоила. Собак пограничники дали, да предупредили, чтоб Григорий осторожен был, так как предыдущего каюра вожак загрыз. Лишил жизни за то, что тот бил собаку нещадно да изгалялся. Два месяца понадобилось Григорию, чтобы приручить Гуляя, чтобы доказать псу, что не враг он ему. Зато каким умным и преданным оказался потом пес. Сколько раз спасал каюра от смерти. На его чутье Григорий всегда надеялся больше, чем на свои глаза и уши. От Эгвикинота до Маркове - 600 километров. Чего только возить не приходилось. И почту, и деньги мешками. Чаще всего и не знал, что за груз. Только когда дополнительно винчестер выдавали с обоймой патронов, то понимал, что груз особо важный или ценный. За все годы, пока каюрил, ни разу, правда, не пришлось оружие в ход пустить. Спокойно тогда на Чукотке было, несмотря на то, что народ разношерстный прибывал на Север.
Три года в Эгвикиноте женщин не было. На четвертый только стало начальство жен своих с материка привозить. Построили столовую, открыли торговлю. Приглянулся он Дусе, молодой жене начальника погранзаставы. Тот уже в годах был и, когда Дуся заявила ему о своем уходе, упорствовать не стал, отпустил с миром. Закончился пятый год пребывания Григория на Чукотке. Решил возвращаться на материк. Двухпалубная «Тохна» приняла на борт почти две тысячи отъезжающих. В их числе были и Григорий с Дусей. Она уже к тому времени под сердцем ребенка носила. Расстались с Чукоткой без сожаления. Поклажи и денег с собой было немного. Тайфун настиг «Тохну» в узком Курильском проливе. Можно было переждать непогоду, отстояться в Петропавловске. Но, как всегда, победил русский «авось». Проскочим, успеем. Не успели. Огромная волна смыла всех, кто был на палубе, а саму «Тохну» переломила как спичку и выбросила на прибрежные скалы. Первая же волна унесла Дусю за борт, а Григорий на паре надувных поясов десять часов в воде болтался, пока уцелевших не подобрал подошедший «Феликс Дзержинский» И трех сотен не набралось спасенных из тех, кто отправился на «Тохнё» с Чукотки.
Как пережить такое горе? Как не наложить на себя руки? Но остановился Григорий. Вспомнил про родину свою - Алтайский край да про родителей, которые тринадцать лет не знали ничего о нем. Решил домой ехать. Хватит счастье по дальним местам искать, да по чужим углам скитаться. Со временем душевная боль утихла.. Домой вернулся. Женился, стал стал своим домом жить. Девятый десяток разменял Григорий Яковлевич. Но на удивление он еще бодр и подвижен. Иногда только наплывают волной воспоминания, как кадры забытого кино. То одно появится, то другое. Чего только не пришлось пережить! А если бы смог начать все сначала, то ни одного дня бы не выкинул. Все бы их, счастливые и не очень, снова на себе испробовал. Хоть и тяжкий был груз, а все равно больше добром вспоминается.
Е. Халеева.
Сельская жизнь (Сухобузимское) 31.03.2001