Автор предлагаемых воспоминаний – Иван Титович Баранов – путеец,
проработавший всю жизнь на железнодорожном транспорте, обеспечивая надёжный
путь. Правда, было время, когда он «изменял» Транссибу. Это случалось в годы
действительной службы в Красной Армии и в годы, когда солдат Баранов защищал
Родину от фашистской агрессии.
На поле брани старший сержант Баранов за свои ратные подвиги был отмечен боевыми наградами – медалями «За отвагу» и «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов», орденами: двумя «Красной Звезды» и орденом «Отечественной войны II-й степени».
Вернувшись к мирному труду, Иван Титович продолжил работу на железной дороге в Козульской дистанции пути. Это был всегда надёжный, знающий своё дело, путеец. Подтверждением тому – награды мирных лет: «За трудовое отличие» и «Ветеран труда», а также – высшая награда МПС – нагрудный знак «Почётному железнодорожнику».
В далёком 1934-м году пятнадцатилетним пареньком пришёл он путевым рабочим в Козульскую дистанцию пути, а ушёл окончательно на пенсию с родного предприятия в 1995-м году. Общий трудовой стаж его на Транссибе – 46 лет.
Вот уже шестой год И. Т. Баранов находится на заслуженном отдыхе. Живёт он в деревне Жуковка, что просторно раскинула свои улочки с двух сторон станции Кемчуг.
Иван Титович – натура цельная, притягательная. Сколько раз ловил себя на мысли: вот бы надо встретиться с Барановым и узнать его мнение о том-то и том. В свои 82 года он имеет интересное и взвешенное суждение по целому ряду жизненных вопросов, включая и трагические периоды отечественной истории.
Настоящее воспоминание – вовсе не итог, скажем, нескольких бесед с работником газеты. Это раздумья зрелого человека, высказывания, собранные по крупицам в течение ряда лет.
Что они из себя представляют, есть ли от них польза – пусть решают сами читатели.
Бывают в жизни встречи, после которых всё в тебе как бы переворачивается, и в памяти, как в кино, начинают мелькать и сменяться картинки прошлого – лица родных и близких, картинки родных мест, которые сохранились только в памяти твоей. И от этих воспоминаний человеку невозможно отмахнуться. Угольки костра его воспоминаний всё ярче и ярче разгораются…
Так вот, последние два года перед уходом на пенсию в первый раз я работал начальником станции Кемчуг. Работа, хотя и ответственная, но не слишком сложная, если есть опыт. Главное – обеспечить и не создавать никаких задержек по отправлению и приёмке поездов, да не забывать о безопасности движения. И это правда. Ведь Кемчуг – промежуточная станция V класса. Кроме двух главных путей, на станции имеется три приёмо-отправочных; один – тупиковый для отстоя вагонов, ещё один подъездной путь, которым пользуются дислоцирующаяся в десяти километров от нас воинская часть и работники базы складирования балласта путевой машинной станции № 48 (ПМС).
Штат работающих на станции, естественно, небольшой. И поэтому всегда работал дружно и с полной отдачей. По крайней мере, в бытность мою начальником трудились без замечаний. Да и работа ещё спорилась – весело стучали колёса (с востока и запада) проходящих поездов. Спад объёмов перевозок на Красноярской магистрали ещё не набрал полную силу… Вот в ту как раз пору и произошла у меня встреча с земляком. Сам я этого земляка никогда бы не признал – ведь сколько десятков лет прошло с тех пор, когда мы в возрасте подростков виделись с ним. Да что там десятки лет, жизнь, почитай, вся прошла. Только я чуть освободился от будничных дел, подходит ко мне изрядно потрепанный жизнью пожилой мужчина и ласково так спрашивает: «А вы, случаем, не Иван Баранов? Сынок Тита Фёдоровича Баранова, что вёл единоличное хозяйство на хуторе Весёлый?» «Да, – подтверждаю, это я». Но вас, извините, не могу припомнить». «Да как же, Ваня, не признаёшь земляка? Я Степан Балашов. Мы же подростками не раз встречались…»
Мало-помалу начали восстанавливать в памяти события тех лет. Погоревали, посочувствовали друг другу, что время так безжалостно к нам. Да и расстались: земляк поспешил на электричку, которая направлялась в город. И, казалось бы, ну что тут такого – встретил земляка, забытого, почти незнакомого. Но, боже мой, как эта встреча меня всколыхнула! Ни днём, ни ночью не стало покоя…
Дом, в котором я жизнь доживаю, стоит на горе сразу за вокзалом. И с какой бы стороны ты ни подъезжал к станции, этот дом сразу бросается в глаза, а потом – и все вокруг постройки. Дом этот в расчёте на шесть семей был построен ещё в конце XIX века и сдавался вместе с первым (деревянным) зданием вокзала. Но в 80-е годы двадцатого века сгорел.
На фундаменте старого был возведён новый дом, только теперь уже на пять семей.
Здание в настоящее время бесхозное, с каждым годом хиреет без присмотра. Оно
оказалось ненужным ни руководству Козульской дистанции пути, ни Красноярской
дистанции гражданских сооружений № 2, которая вроде бы должна присматривать и
производить всякие там виды ремонта. Дело уже дошло до того, что никто из нас,
проживающих в нём, уже несколько лет не платит квартирную плату – некому. Ну, да
это к слову.
После упомянутой встречи с земляком всё чаще и чаще начал задумываться о
прошлом, и в первую очередь – о довоенном времени, когда мы всей большой семьёй
жили-поживали в своём хуторке с красивым названием Весёлый. Тогда в Сибири
только-только коллективизация набирала силу. И вроде бы поначалу носила
добровольный характер. Всё больше старались уговорами и разными там примерами
убедить крестьян вступать в коллективное хозяйство. Мол, хором и распахать любой
земельный клин легче, да и со скотом меньше будет хлопот. А противники, в том
числе и мой отец Тит Фёдорович, возражали и не менее убедительно: всегда, мол,
больше порядка в доме, когда в нём один толковый хозяин. Да неужели, рассуждал
отец, я с четырьмя сыновьями буду хуже вести хозяйство, чем в колхозе. И вовсе
нам ни к чему это колхоз. Буду единоличником. И стали мы на отшибе в хуторе сами
вести натуральное хозяйство – хлеб выращивать и всякий там рогатый скот
содержать. Неплохими помощниками были у отца мои старшие братья Константин и
Василий. От меня и младшего брата Андрея отдача была, конечно же, не та, но и мы
трудились рядом со взрослыми постоянно.
Беда нагрянула в 1932 году, когда выяснилось, что Тит Баранов, единоличник, не смог сполна рассчитаться с государством: продналог оказался непосильным. Отца судили, приговорили его к двум годам работы на строительстве Новокузнецкого металлургического комбината. Семья фактически осталась без кормильца. И нашей маме, Домне Каллистратовне, пришлось хлебнуть нужды сполна, хотя рядом с ней и остались дочь и двое младших сыновей. Константин и Василий сразу же после суда над отцом подались в чужие края искать свою удачу.
Уже как-то после войны я случайно услышал, как мой сын-школьник вслух заучивает стихотворение Александра Твардовского «Братья». Вслушался в его смысл и вздрогнул: да это же написано о нашей семье. Вот эти строки:
Лет семнадцать тому назад
Были малые мы ребятишки.
Мы любили свой хутор, свой сад,
Свой колодец, свой ельник и шишки.
Нас отец, за ухватку любя,
Называл не детьми, а сынами.
Он сажал нас обапол себя
И о жизни беседовал с нами…
Выходит, думалось, беда коснулась не только нас, но и тех же Твардовских. И концовка стихотворения по тем временам очень смелая. Даже удивительно, как мог 23-летний сельский парень – Александр Твардовский – сказать об этом во всеуслышанье в 1933 году:
…Лет семнадцать тому назад
Мы друг друга любили и знали.
Что ж ты, брат? Как ты, брат?
Где ж ты, брат?
На каком Беломорском канале?
Да, в те годы уже вовсю в стране шла индустриализация народного хозяйства. Требовалась дешёвая рабочая сила. Трудармия, над которой шефствовали чекисты вначале Ягоды, а затем Ежова, насчитывала несколько миллионов человек.
После возвращения из трудармии отец года полтора пытался найти постоянное
рабочее место. Но это было сделать не так-то просто: все, прошедшие через суд,
лагеря и трудармии, оказались на особом учёте у карающих органов, и за ними был
постоянный пригляд. А в разгар массовых репрессий 1937 года они стали первыми
жертвами. Я уже тогда сам работал на железной дороге бригадиром и точно помню,
как на станции Бадаложная в день ареста отца вместе с ним забрали ещё
одиннадцать человек. Отец наш, как «злостный» агитатор-контрреволюционер,
получил десять лет без права переписки. Теперь мы знаем, что его попросту
расстреляли после вынесения приговора. Сгинули где-то в застенках НКВД и все его
товарищи по несчастью.
Вскоре и меня вызвали в отдел кадров дистанции. Там мне открыто сказали, что я,
как сын врага народа, не имею права работать бригадиром пути: большая
вероятность диверсии. Доверили место старшего рабочего. Но ведь было уже
понятно, что органы меня в покое не оставят. К тому времени секретные сотрудники
дорожно-транспортного отдела НКВД уже шастали среди работников железной дороги.
У многих из них, как потом мы узнали из разных источников, были при себе образцы
протоколов допросов и памятки о том, что может совершить поездной мастер,
бригадир и что – рядовой путеец. Опасность росла с каждым днём. Надо было что-то
предпринять. И я надумал, используя свой призывной возраст, уйти заранее
добровольно на службу в армию.
Поехал в районный военный комиссариат Козульки, и при встрече с военкомом рассказал ему всё, как на духу. От отнёсся с сочувствием и обещал помочь. А в отделе кадров дистанции, ссылаясь на то, что до призыва моего года ещё тринадцать с чем-то месяцев, и спешить, мол, нечего, сказали: работай. Военком трижды звонил в дистанцию и настоял на своём. Так весной 1938 года я был призван на действительную службу в ряды Красной Армии. Курс молодого бойца проходил в одной из частей Забайкальского военного округа. Моя служба растянулась (в связи с началом Великой Отечественной) почти на семь лет. Воевал на разных фронтах вначале пулемётчиком, а затем командиром взвода разведки. В рядах знаменитой 67-й Гвардейской стрелковой дивизии. Победу встретил в Литве. Имею боевые награды…
Уже находясь на пенсии, решил вернуться на дорогу. Руководителям дистанции так и сказал: здоровье позволяет ещё поработать, а сидеть дома – просто невмоготу. посочувствовали и взяли монтёром пути. Два года чистил путевые стрелки восточной горловины на родной станции.
Не раз случалось, когда не спалось: выйдешь на улицу, осмотришься вокруг, бросишь взгляд на серебристые от лунного сиянья пути Транссиба, и задумаешься. Жизнь фактически прожита. И прожита, думаю, достойно. Я вырастил сына, имею внучат. И можно считать, что не обижен судьбою. Но как же тогда быть с теми родными, которые сгинули ни за что, ни про что. Почему моя память всё никак не может забыть наш хуторок Весёлый, стёртый уже давным-давно с лица земли. Во имя чего всё это на нас свалилось? Неужели мы в чём-то провинились перед небесами?
Иван Баранов.
Материал к печати подготовил Григорий Орлянский.
Фото Валерия Корчина.
Красноярский железнодорожник, № 13, 13.04.2001.