или попытка сохранить для истории города малоизвестные имена и находившиеся прежде под грифом «сов.секретно» некоторые подробности того, как в одной красноярской «шарашке» родилась платина «в рубашке»
«…сегодня парень
в бороде,
а завтра где?
в НКВД…»
(слова, которые и при новой жизни
из старой песни не выкинешь)
"Враг народа" Иван Яковлевич Башилов
прожил в Красноярске всего две сталинских
пятилетки. И не по собственной воле, а
только потому, что находился на
бесконвойном поводке ГУЛАГа.
Надо полагать, что именно по этой причине к городу своей трудовой ссылки Башилов, судя хотя бы по его сохранившимся письмам, не испытывал мягко говоря, особой привязанности. Но, работая честно и весьма плодотворно, он прилагал вместе с тем массу доступных в его положении, отчаянных, но совершенно бесполезных усилий, чтобы побыстрее распрощаться и с Красноярском, и с заводом № 169 НКВД СССР, как в период с июня 1941-го по январь 1953 года называлось нынешнее открытое акционерное общество "Красцветмет". Причем речь об этом Башилов повел лишь после того, как убедился, что предприятие твердо встало на избранный технологический путь. Увы, все его просьбы остались безответными. Свободу он обрел только после собственной смерти. Похоронен Иван Яковлевич на старейшем в Красноярске Покровском кладбище.
Ввиду специфичности положения за годы сибирской принудиловки ни сам Башилов, ни его дела не получили широкой известности. И только теперь становится все более очевидным, что жестоко репрессированный ученый относится к плеяде тех благородных пришлых на берега Енисея людей, которые сумели, каждый в своем деле, озолотить Красноярск. И в первородном, и в переносном смыслах этого понятия. Такой вывод правомерен, поскольку Башилов занимал ключевое положение среди тех "врагов народа", которые более десятка лет стояли у колыбели красноярской платины, и всех ее ближайших родственников по семейству платиноидов.
Чрезвычайно плодотворная "вражеская деятельность" доктора технических наук Башилова была нетрадиционно для тех трагических лет и оценена. Вместо 9 граммов сталинского свинца, которых с маниакальной щедростью органы НКВД удостаивали многих, независимо от их достоинств и недостатков, "врагов", Иван Яковлевич сначала был премирован прекрасными карманными часами швейцарского производства, потом — кожаным пальто. Позже ему, "врагу", вручили орден "Знак Почета". А еще примерно через полгода — медаль "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 г.г.". И, наконец, "враг народа" Башилов был удостоен звания лауреата Сталинской премии. Это произошло за пять лет до его кончины. Но более всего и без того больное сердце ученого не выдержало наката эмоций, когда ему был вручен и совершенно "чистый", без прежней отметки "спецпоселенец", паспорт. И он через 15 лет после своего ареста наконец-то узнал, по каким пунктам унизительно щедрой на разнообразие обвинений 58-й статьи советского Уголовного кодекса тех лет его заклеймили в качестве "врага народа".
В этом здании и размещалась
так называемая «шарашка», в которой работал
осужденные по 58-ой статье ученые и инженеры
Весьма своеобразным, как мне показалось, следует считать и отношение властей города, а также руководителей завода и к смерти Башилова. Во-первых, гроб с телом "врага народа" был установлен для церемонии прощания во Дворце культуры завода. Он и сегодня находится на улице Ползунова, как раз напротив дома, в котором проживал Башилов. Прежде этот "очаг культуры", в кратчайшие сроки построенный зеками в 1948 году, был известен как ДК имени 30-летия ВЛКСМ. Любопытно и то, что житель правобережья Башилов был похоронен не как все, "по месту жительства", а на центральном тогда городском кладбище, как в те годы называли Покровский погост, находящийся на левом берегу Енисея. Все это, а также врученные Башилову при жизни награды как бы принуждают сделать вывод, что где-то "наверху" уже известного в стране ученого-металлурга, одного из первооткрывателей советского радия и не считали вовсе подлинным, явным, стопроцентным "врагом народа". Он просто был очень нужным "товарищу ГУЛАГу" для становления завода специалистом, и по этой причине его держали там, "где надо", вопреки его устремлениям.
Можно и не быть особым знатоком сталинской летописи страны, чтобы признать случившееся с Башиловым по-своему уникальным фактом, когда ученый, объявленный от имени Сталина неизвестно за что "врагом", становится еще и лауреатом премии его же имени, то есть обладателем одной из наиболее высоких в стране, по тем временам, наград. Есть в этом что-то от дьявола. Не берусь утверждать стопроцентно, но мне кажется, что за годы политических репрессий в Красноярске, где и своих, и этапированных сюда "врагов" было тогда предостаточно, подобное произошло лишь единственный раз, и только с Башиловым. Иных сталинских "врагов-лауреатов" мне в истории Красноярска обнаружить не удалось. Впрочем, даже если кто-то, прочитав эти строки, назовет и другие имена, уникальная ценность деяний Башилова вряд ли от этого понизится.
Так что, если "отцы города", прочитав
этот очерк, вдруг почувствуют однажды
острую необходимость присвоить одной из
улиц Красноярска имя Башилова, то тем самым
они восстановят справедливость и по
отношению к памяти об Иване Яковлевиче, и к
подлинной истории города. По крайней мере,
как уроженец Красноярска, я намерен
настаивать на этом. Иначе намеченного
поворота от кривды к правде не произойдет.
Да и не требуется тому особые
доказательства, что ученый-невольник,
металлург от Бога и "враг народа"
Башилов принес родному для меня городу
заметно больше совершенно реальной пользы,
чем, к примеру, все "карлы-робеспьеры"
вместе взятые, чьи имена носят
расположенные в центре Красноярска
магистрали.
"Мы не должны забывать ничего. Мы должны знать свою историю, знать ее такой, какая она есть..." В работе над данным очерком мне более всего именно это и хотелось сделать. А закавыченная мной выше фраза взята из тронной речи, которую отставной полковник КГБ Владимир Путин, всенародно избранный президентом России, произнес 7 мая 2000 года, в день своего вступления в должность. Так что считать ее только добрым пожеланием главы государства вряд ли уместно. Это, скорее всего, весьма настоятельная рекомендация человека, который и до своего президентства обладал наивысшей в стране осведомленностью.
"Летом, как всегда, мы жили на даче всей семьей: папа, мама, моя сестра (на год старше меня), я и мой брат, которому только что исполнилось 6 лет. Мне было без двух месяцев 15. В ту теплую ночь — с 21-го на 22 августа 1938 г. - мы с сестрой спали на сеновале, а папа с братом — в доме.
Я проснулась оттого, что кто-то меня тихонько расталкивал. В полутьме я узнала нашу хозяйку, которая будила меня: "Ира, Ира, вставай скорее, тебя зовет папа", - говорила шепотом она. Леля, моя сестра, спала рядом, и я протянула руку, чтобы ее разбудить. В голове мелькнула мысль о том, что папа будит нас, чтобы пойти "по росе" за грибами. Схватив мою руку, хозяйка сказала: "Лелю не трогай, пусть спит, папа просил разбудить только тебя". От сеновала до дома было метров 20. Я побежала босиком.
Дверь в нашу комнату была закрыта, я рывком открыла ее и все поняла... Первым я увидела папу в одном белье. Он был бледен и взволнован, но, подойдя ко мне, спокойно сказал: "Ира, не волнуйся, произошла какая-то ошибка, и я завтра вернусь. Постарайся сделать так, чтобы не проснулся Володька". Я встала около кроватки брата. В комнате был чужой мужчина в штатском. В папиной комнате из платяного шкафа все было выброшено на пол, и двое мужчин еще что-то там искали.
Папа надел костюм, и я попрощалась... Последнее, что я слышала, был шум отъезжающей машины. Я легла на кровать и заснула. Я проспала почти двое суток, и мама решила, что я умерла или умираю. Но я, к сожалению, проснулась...
Москва.
Апрель 2000 года.
— Владимир Иванович, расскажите, пожалуйста, о своем отце. Каким он был?
Задав этот вопрос сыну Башилова, я включаю
диктофон и терпеливо жду. Стандартная для
России квартира находится в огромном жилом
доме на улице Удальцова. Она соединяет две
наиболее оживленных параллельных
столичных магистрали, проспекты
Вернадского и Ленинский. Худощавый
среднего роста мужчина энергично ходит по
комнате, потом, закурив очередную сигарету,
садится в кресло. Моему собеседнику 68 лет.
Он профессиональный геолог. Работает в
государственном научно-производственном
предприятии "Аэрогеология".
— Сама его внешность была не совсем обычна. Огромный лоб, очень красивое, с утонченными чертами лицо. Ошибиться в его интеллигентности и уме было невозможно. И еще одна деталь его внешности. Он был чем-то похож на Ленина. Борода, подвижность, отдельные жесты. Однажды в метро его остановили какие-то совершенно незнакомые ему люди и предложили сняться в роли вождя мирового пролетариата. Он отказался.
— Иван Яковлевич старался быть вне политики?
— Однозначно на этот вопрос ответить невозможно. В дореволюционное время, в годы своей студенческой молодости, он относил себя, как мне известно, к партии эсеров. Был знаком с Вячеславом Михайловичем Скрябиным, который позже стал близким к Сталину человеком и обрел известность как Молотов. Когда же произошла революция, отец полностью отошел от политики, погрузившись в научную деятельность. Кстати, он так увлекся ею, что сумел получить диплом политехнического института в Питере лишь через 10 лет после поступления в него. К тому моменту им уже были открыты первые в стране соли радия, а чуть позже — урана и ванадия. Он возглавил радиевый завод. А ученая степень доктора технических наук была присуждена ему без защиты диссертации. Это произошло в 1937 году.
— А что, на Ваш взгляд, могло стать поводом для ареста доктора Башилова?
— Элементарный донос. Это был весьма популярный в те годы "жанр". Очевидно, кто-то в окружении отца испытывал жгучую зависть к его успехам, к его стремительной карьере. Кто был автором доноса, к сожалению, навсегда ушло в землю. Позже отец мне рассказывал, как, уже став зеком, он мучительно перебирал в памяти факты собственной биографии, пытаясь найти тот, который мог быть использован недругами в качестве повода для доноса. При его кипучей жизни их было много. Скажем, могли припомнить, что в свое время он поддерживал позиции партии эсеров. Позже, наивно сославшись на большую загруженность наукой, он отказался вступить в ряды партии коммунистов-большевиков. Побывал за границей, значит, мог стать шпионом! Не захотел играть роль Ленина… Какой из этих фактов был использован в НКВД как повод для ареста он, разумеется, так и не узнал.
— В момент ареста отца Вам было уже 6 лет. Вы помните, как это происходило?
— Лишь отрывочно. Его взяли очень ранним утром 22 августа в деревне Никулино. Это в Подмосковье, между станцией Истра и Новым Иерусалимом. Здесь наша семья обычно проводила лето. Я проснулся от шума. Отец подошел ко мне и сказал: "Спи, спи... У нас просто проверяют паспорта". Такое иногда происходило. И только на следующий день я узнал, что отца увезли. Мы сразу вернулись в Москву и увидели, что в нашей квартире учинен настоящий погром. Помню, отец азартно коллекционировал бумажные деньги. Поэтому после обыска весь пол был усыпан различными купюрами. Многая мебель была поломана. Сохранились и следы взлома его ящиков. Какой ордер, какие понятые?! Тогда всего этого не требовалось, да и обыск происходил в наше отсутствие. Дверь просто высадили... Если судить по рассказам отца и моей мамы, то как ученый-металлург отец после ареста стал работать в одном из ухтинских лагерей лишь в начале 1940-го. До этого он долгое время был землекопом, сторожем, что очень тяготило его...
Ниже вы прочтете выдержки из дневника, который Иван Яковлевич Башилов вел достаточно регулярно. Однако полностью дневник прочесть уже не удастся. Как свидетельствует сын ученого, записи отца бесследно исчезли после смерти старшей дочери Елены. Будучи в почтенном возрасте, она одиноко жила в Москве и однажды умерла прямо на улице. Документов при ней не оказалось, и она долгое время неопознанной лежала в морге. А в это время ее квартира была разграблена. Вместе со многими вещами исчез и дневник Ивана Яковлевича. Но сохранились очень важные, на мой взгляд, его фрагменты.
"1/04-43. Получен пропуск за зону!
10/04-43. Бурдаков (нач. лагеря) сообщил о необходимости ехать в Москву на "большую" работу. Приказ: хорошо одеть...
12/04-43. Получил извещение, что освобождение откладывается до прекращения военных действий! Какой ужас!
20/04-43. В 7 часов утра в автобусе на Ухту. Густой мокрый снег. Путешествие по Ухте в поисках пересыльного пункта. В 7 часов вечера водворен в барак для этапируемых за пределы лагеря "вольных". Ожидание этапного, "столыпинского" вагона.
3/05-43. Посадка в "столыпинский" вагон, и — на Котлас!
5/05-43. Пересадка в вагоны на Киров.
6/05-43. Киров. Этап на пересылку, пешком с вещами... Полное изнеможение... Лагерная больница.
18/05-43. Этап из Кирова в Нижний (Горький).
19/05-43. Вечером в Горьком. Купе переполнено...
31/05-43. Москва! Ожидание в вагоне. Машина. Развоз спутников в НКВД. Бутырка, камера № 13, в помещении бывшей церкви...
1/06-43. Вывоз в 4-й спецотдел.
7/06-43. Перевод в "шарашку"! 7 часов вечера, встречи. Федоровский, Сергеев, Спутников, Чекин... Известие о смерти Зейде...
8/06-43. Изоляция. Отсутствие освобождаемых. Безнадежность. Подавленность, болезнь — слабость, пеллагра.
30/06-43. Вызов в спецотдел. Беседа с А.П.Завенягиным. Обещание и надежды.
5/07-43. Передан ответ А.П.Завенягину. Отказ от Норильска. Согласие на Красноярск. Условие — освобождение.
10/07-43. В 6 часов утра выехал из 4-го спецотдела. 10.30 — вышел из Бутырской тюрьмы. Две беседы с А.П.Завенягиным.
25/07-43. 14 часов 55 минут. Отъезд в Красноярск!..
— Я, Владимир Иванович, обратил внимание на то, что Завенягин предлагал Ивану Яковлевичу поехать в Норильск, но Ваш отец настоял на Красноярске. Так ли это?
— Думаю, что Авраамий Павлович Завенягин был прекрасно осведомлен о работах отца в сфере извлечения редких металлов. Тогда подобных специалистов, как говорится, можно было перечислить поштучно. И Норильский комбинат, и технологически связанный с ним Красноярский аффинажный завод относились к ударным объектам НКВД и были подконтрольны Завенягину. Он действительно очень хотел, чтобы отец поехал в Норильск, но к нашей общей семейной радости, если так можно сказать, его не пропустила туда медкомиссия. Он в лагерях Ухты так подорвал здоровье, что в Норильске не выдержал бы и двух лет. Так что, получив свободу, подлинной свободы выбора он не имел и вряд ли мог на чем-либо настаивать, даже будучи крайне нужным ГУЛАГу специалистом. Ему, к примеру, было запрещено проживать во всех городах областного значения. Либо Норильск, либо Красноярск!
Морозным днем 12 ноября 1996 года на старейшем в городе Покровском мемориальном кладбище в присутствии большого количества металлургов и просто жителей города был открыт памятник на могиле Ивана Яковлевича Башилова. Это произошло через 43 года после его похорон. Когда упало полотно, собравшиеся увидели на крупной из черного мрамора глыбе прямоугольной формы не только портрет усопшего, даты его рождения и кончины, но и прочли принадлежащую ему фразу, взятую из письма бывшему однокашнику В.М.Молотову: "ПОСМОТРИТЕ ЖЕ НА МОИ ДЕЛА..."
Выступая на скорбном митинге по случаю открытия памятника, генеральный директор "Красцветмета" Владимир Николаевич Гулидов, погибший через три года в очень загадочной для многих автоаварии, после чего по просьбе коллектива заводу было присвоено его имя, не скрывая волнения, сказал, что уже многие годы считал для себя делом чести увековечить память об этом прекрасном человеке и блестящем ученом, который, став жителем Красноярска в мрачные для страны годы, удивительно плодотворно работал здесь и обрел свой вечный покой на этой земле. "Если хотите, мы увековечиваем сегодня не только память о нем, — подчеркнул Гулидов, — но и обо всех тех, кто положил свои жизни и здоровье на алтарь науки, несмотря на то, что государство нанесло всем им тяжелейшую душевную рану, назвав их "врагами народа" и заставив работать в условиях репрессий..."
Вполне возможно, что тогда, в 1953 году, упоминать нечто большее об ушедшем из жизни человеке "не сочли" возможным, так как в течение предыдущих полутора десятков лет он жил под пресловутой 58-й статьей.
"Красцветмет", без сомнения, относится к категории тех предприятий общероссийского значения, которые за минувший XX век прочно утвердили себя и в списке выдающихся научно-технических достижений мирового класса, и в перечне покорителей неизведанных прежде вершин воплощенной инженерной мысли. Он, между прочим, обеспечивает сегодня два процента доходной части бюджета страны. За ним — 60 процентов мирового производства палладия и пятая часть платины. Дай ему больше сырья, и он в свои 60 лет легко покорит новые высоты производительности.
Это, разумеется, не говорит о том, что завод за свой трудовой стаж не встречал на избранном пути экономических ям и провалов, что движение его к намеченным целям всегда осуществлялось по "зеленому коридору", что он, как говорится, "баловень судьбы" или же просто везунчик. Все было! Однако успехи минувших лет "Красцветмет" не получал в подарок. Его коллектив, извините за банальность, обеспечивал их, прежде всего своим могучим интеллектуальным потенциалом, который был заложен здесь друзьями завода и "врагами народа" изначально, и той деловой хваткой, которая была приобретена им задолго до перехода в рынок и до реальных возможностей изучать "передовой зарубежный опыт". В связи с последним следует сказать, что до конца 80-х годов XX века все работники "Красцветмета" относились к категории "невыездных". Так что одно это принуждало их вариться "в собственном соку", поскольку и принимать у себя иностранных специалистов они не имели возможности.
Менялись поколения заводчан, руководители предприятия, менялась подчиненность завода различным ведомствам страны, неизменной оставалась лишь верность однажды избранным деловым принципам. Эта эстафета наиболее бережно пронесена через все "этапы большого пути". Но вот что удивляет: выпустив более чем за полвека для своей страны совершенно фантастические объемы всех известных человечеству драгоценных металлов, "Красцветмет" не получил от нее ни единого грамма в ответ в виде "правительственной награды".
Альберт Приор (Швейцария), коммерческий директор фирмы "Приор инжиниринг групп": "Российские технологии и сами инженеры вызывают у меня чувство уважения. Они занимают самое достойное место в мире ..."
Стюарт Мюррей, ведущий специалист фирмы "Импапа Платенум" (ЮАР): "Красноярский завод работает с теми же благородными металлами, что и мы, и делает это в лучших традициях, отвечая самым высоким требованиям и стандартам...»
Владислав Шинкоренко, вице-президент Международной академии информатизации (Москва), доктор философских и исторических наук: "Красноярский завод уникален. Он единственный в мире серийно производит все без исключения драгоценные металлы. Все! Так что лучшую базу для проведения первой в России конференции нам не пришлось долго искать..."
Вячеслав Радаев, главный "кладовщик" Гохрана (Москва): "Я постоянно ощущаю, что Россия не оскудела ни научным потенциалом, ни драгметаллами. Особенно в нашей "кладовой" заметны красноярские металлы. Их узнаешь по внешнему виду, а то и на ощупь. Особенно слитки платины. Поэтому так огромен и спрос на нее во всем мире..."
Одной из подлинных святынь "Красцветмета" является вознесенный на самый верхний этаж в новом здании заводоуправления архив предприятия.
Первые рукописные "Приказания", "Распоряжения", "Приказы" по строительству...
Приказание № 183
3.03.1941 г.
по отдельному лагпункту
Енисейлага НКВД
...за хорошее и добросовестное исполнение пьесы "Таланты из глубин" и муз. концерт 2.03.41 г. в клубе объявляю благодарность с занесением в личное дело (далее названы фамилии 11 з/к).
Распоряжение № 136
5.03.41 г.
1. За пьянство и половую связь с женщинами бригадира сапожной мастерской з/к Игнатенко А.И. с работы снять и перевести на общие работы...
Приказание № 233
21.05.41 г.
по 2-му строительному
району Енисейлага НКВД
Каждый лагерник, осужденный за какое бы то ни было преступление, должен не забывать, что он искупает свою вину перед Советским государством. Он должен помнить, что его ждет семья после честного отбытия срока, исправившегося, полноправного советского гражданина, а не разгильдяя, хулигана и бандита...
Приказание № 279
1.07.41 г.
Продолжительность рабочего дня з/к со 2 июля 1941 г. устанавливается с 7 час. 30 мин. утра до 20.30, перерыв на обед с 13 до 14 час.
Подъем — в 5.30, отбой в 22.30. В июле установить 2 выходных дня 13-го и 27 числа...
— Мне на всю жизнь запомнился день, когда нас из Назаровского района привезли на завод. Это было 3 декабря 1942 года. Из окон вагона мы увидели огоньки на пустыре. Нам сказали: "Это и есть ваш завод". Огоньки виднелись где-то вдали. Нас выгрузили на платформе, а рядом были наши бараки. Наутро, когда мы пошли на завод, то это оказалось совсем рядом, через полотно железной дороги. Завод наш — всего два здания, которые обнесены забором. В цехах еще ничего не было, только работали заключенные...
Платина — не хлеб, и без нее прожить можно. Как, между прочим, без золота, серебра и прочих благородно-драгоценных металлов.
Однако жизнь людская становится заметно надежнее, если они все же имеются. Факты, извлеченные из глубин истории человечества, свидетельствуют об этом весьма убедительно. Скажем, при возникновении тех же "хлебных проблем" во все времена и отдельные люди, и целые государства, обладая драгметаллами, решали их куда более успешно, чем при отсутствии таковых. Старая истина: между просителем и покупателем есть существенная разница.
Думаю, в этом и была одна из причин того, что в городе Красноярске во имя высших интересов страны и решили построить такой завод, который бы позволил получать все без исключения известные на Земле благородные металлы в больших объемах и в самом чистейшем их виде. Так что его возвели исключительно ради того, как говаривал А.С.Пушкин, "чтоб государство богатело".
"Начало строительства аффинажного завода в Красноярске следует считать прямым технологическим продолжением Норильского комбината. Если к его сооружению приступили в июле 1935 года, то постановление ЦК ВКП(б) и Совета Народных Комиссаров СССР о строительстве нашего завода было принято 7 апреля 1939 года". Так свидетельствует в своих воспоминаниях о былом Павел Иванович Рожков, ныне один из старейших жителей Красноярска. Он работал на строящемся Норильском комбинате, затем громил фашистов на фронтах Великой Отечественной войны, а в декабре 1946 года был направлен на Красноярский аффинажный завод. Эту "путевку в жизнь" ему "выписал" сам Авраамий Павлович Завенягин, заместитель, в те годы, наркома НКВД и один из первых начальников Норильлага и Норильскстроя. Павел Иванович проработал на заводе до 1974 года. Причем в течение 19 лет — в качестве его директора. По его и многих других специалистов свидетельствам, Норильский комбинат "просто был обязан иметь" свое технологическое продолжение. "Все дело в том, что когда здесь началась переработка первых партий местной сульфидно-полиметаллической руды, — вспоминает Рожков, — обнаружилось, что после извлечения из нее меди, никеля и кобальта остающиеся от процесса шламы в буквальном смысле начинены металлами платиновой группы, а также золотом и серебром". Понятно, пришедшее в руки людей такое богатство не могло быть упущено. Хотя тогда еще никто не знал, как к нему подступиться.
В России платина известна с 1821 года. Ее нашли на Урале, в долине реки Верхняя Нейва. Но это была россыпная платина. Норильская же относится к рудной, как бы "перемешанной" с другими металлами.
Как отмечают исследователи, к тому моменту опыт ее извлечения в чистом виде имела лишь Канада. В провинции Онтарио, близ города Садбери, добыча медно-никелевых сульфидных руд, аналогичных норильским, ведется с 1889 года, а извлечение платины было освоено лишь в 1919 году. Разумеется, понимая свой монополизм, канадцы ни с кем не собирались делиться технологическими секретами. Так что у разработчиков проекта завода в Красноярске НЕ БЫЛО:
— ни ясного представления о составе и качествах исходного сырья;
— ни технологии получения платиновых металлов из шламов;
— ни ясного представления об аппаратуре, которую следует применять.
Иными словами, отечественным ученым-металлургам было над чем поразмышлять. И поскольку финал этих размышлений нам известен, вернемся к воспоминаниям ветеранов.
Вот что написал специально для истории завода причастный к его созданию и становлению доктор химических наук, тогда один из ведущих специалистов Московского института общей и неорганической химии Академии наук СССР, профессор Орест Евгеньевич Звягинцев.
"В октябре 1939 года в Красноярск, где правительством было определено местоположение завода, из Ленинграда выехала группа инженеров института "Союзникельоловопроект" (СНОПа), состоявшая из В.В.Дроздова, В.П.Ципулина и Л.М.Кулижнова. В Москве к ним присоединился пишущий эти строки. Возглавил комиссию по выбору площадки М.И.Гутман, назначенный начальником строительства завода и выехавший в Красноярск несколько раньше. К ним присоединился также и представитель ГУЛАГа НКВД Н.Ф.Сидоров. По приезде в Красноярск члены комиссии посетили секретаря крайкома партии т.Панкова, председателя горсовета т.Котляренко и других руководящих лиц, у которых заручились содействием в средствах передвижения и рекомендациями со стороны архитектора и санинспекции..."
Ради выбора площадки под строительство завода, пишет Орест Евгеньевич, "в серое осеннее утро мы начали объезд различных районов города. Побывали в юго-западной части левого берега, но отказались от этого варианта, так как была ощутима удаленность от источников водоснабжения и могли возникнуть сложности при прокладке железнодорожных подъездных путей". Посетила комиссия и северо-западную часть, за рекой Качей. Но и этот район был отвергнут. На другой день, который также был серым и дождливым, проехали по правому берегу. Через Енисей переправлялись на пароходе, который пересекал реку, покрытую "шугой". Осмотрели несколько площадок недалеко от станции Енисей и станции Злобино, где потом, во время войны, выросли различные заводы. И, наконец, доехали до завода "Красмаш". За ним в северо-восточном направлении к реке Енисей были видны жилые дома, а левее — здание недостроенной ТЭЦ, первая очередь которой выпускала в небо черные клубы дыма. С противоположной стороны невдалеке проходила магистраль железной дороги. Поблизости от "Красмаша" была платформа, где останавливался пригородный поезд, именовавшийся народом кратко: "ученик". Между железной дорогой и ТЭЦ ничего не было...
С тоской и безнадежностью смотрел я на серое небо, серую грязную дорогу, на серые горы вдали и, казалось, не поблагодарят нас за это неуютное место люди, которым придется здесь работать. Но черные клубы ТЭЦ, водокачка соседнего завода, гудки паровозов вселяли другое настроение. Обжить это место казалось нетрудным делом, а побыстрее ввести в действие проектируемый завод именно здесь — реальностью..."
И если Орест Евгеньевич Звягинцев с календарной точностью не обозначил тот день октября 1939 года, когда была поставлена точка в выборе площадки, то поднятые из архивов документы совершенно определенно называют другую дату. 11 ноября 1939 года исполком Красноярского городского совета специальным постановлением оформил отвод земельного участка размером 15 гектаров для промышленного и жилищного строительства аффинажного завода...
Наивно предполагать, что это событие, как и все последующие, связанные с историей "Красцветмета", было как-то увековечено центральной или краевой прессой. Ни слова, ни строчки, ни даже косвенного упоминания о зачатии важнейшего для страны предприятия. Вошедший, как говорится, с первых пеленок в непроницаемую систему НКВД завод сразу же попал под плотное покрывало полнейшей неизвестности, и оставался "объектом не для печати" на протяжении еще нескольких последующих десятилетий.
И еще об одной, на мой взгляд, весьма существенной детали. Так принято у россиян, да и у некоторых других народов, обычно вскоре после рождения каждый младенец получает не только имя, но и право всю дальнейшую жизнь пользоваться именем того, кто стал источником его зачатия. Хотим мы того или не хотим, историю не перепишешь. Отцом рожденного в Красноярске завода был ГУЛАГ, а матерью стала Наука. Так что, как бы ни называли в разные времена "Красцветмет", по отчеству своему он навсегда — ГУЛАГОВИЧ. И слава Богу, что настало время, когда это не нужно замалчивать, хотя бы ради того, чтобы завод был признан вечным памятником тем, кто, находясь в зоне, бессчетно отдавал ему свои лучшие годы, а то и жизни.
"НКВД СПРАВОК НЕ ДАЕТ..." Есть такой кинофильм о чекистах, герой которого настойчиво подчеркивает эту мысль с экрана. Вот, мол, таковы у нас порядки. Однако, не давая "справок", в НКВД все же их исправно писали и оставляли в архивах. Это стало известно после того, как свежий ветер перемен, начиная со второй половины 80-х годов, сделал нашу жизнь заметно прозрачнее. Наивно полагать, что он уже распахнул плотные створки всех секретных хранилищ. Наверное, такое произойдет заметно позже, но, приступив к работе над этой книгой, ее автор и те, кто ему содействовал, все же получили возможность использовать отдельные документы и сведения, допуск к которым в былые времена был просто невозможен.
— На наш завод каждое утро к 8 часам шла
огромная колонна в окружении охраны и собак.
Все движение по тракту в это время
останавливалось. Только слышно было
шарканье ног огромной массы людей.
Среди безмолвно двигавшихся по пыльной дороге, выделялся один человек. Он шел, возвышаясь над всеми на целую голову. Солидный, подтянутый, с заложенными за спину руками. Плотный, с высоко поднятой массивной головой, покрытой густой сивой и наполовину седой шевелюрой, в двойных очках... Это был профессор Ленинградского университета Рудольф Людвигович Мюллер, репрессированный неизвестно за что. Как-то его везли впереди колонны зеков на дрожках. Они прыгали и дребезжали на галечной дороге, а седока так трясло, что эта привилегия вскоре была отменена, и он опять шел в общей колонне пешком. Мне выпала честь работать с этим человеком...
К заключенным приезжали родственники. Разрешили как-то и Рудольфу Людвиговичу свидание с женой, а потом и с дочерью. Жене, Раисе Борисовне, он через кого-то сумел помочь устроиться на квартире, окна которой выходят на нынешний проспект имени газеты "Красноярский рабочий", чтобы она ежедневно могла видеть проходящую мимо колонну заключенных, а значит, и Рудольфа Людвиговича. И он знал, что она в это время обязательно смотрит на него...
"Воспретить начисление премвознаграждений бригадирам бригад, имеющих среднесуточную производительность труда ниже 100 процентов, за исключением бригад слабосильных и штрафных..."
"Ввести с 27 января 1942 года как правило доставку горячей пищи в обеденный перерыв на места работы. Установить обеденный перерыв с 13 часов до 13 час. 30 мин. Обед выдавать по бригадам только з/к, выполняющим индивидуальные нормы на 100 процентов и выше..."
"В ознаменование Международного коммунистического женского дня, отмечая отличившихся на производстве и примерное поведение в быту, женщинам-заключенным (названы семь фамилий) объявить благодарность и каждой отпустить из ларька продуктов на сумму 15 рублей (колбасы, пряников, мыла, ниток...)".
"К 20 апреля моему заместителю, старшему лейтенанту госбезопасности тов.Аркалбалсту представить мне кандидатов из числа отличников на возбуждение ходатайств перед наркомом внутренних дел о снижении сроков наказания или досрочном освобождении из лагеря..."
Построенный почти в самом географическом центре страны завод уже в тяжелейшие годы Великой Отечественной войны стал еще одним ее валютным цехом. Он произвел свою первую продукцию — 1291 грамм промышленной платины и 3235 граммов палладия в порошке — 23 марта 1943 года. Отметим, это произошло спустя чуть более двух лет после закладки на правобережье Красноярска первых объектов завода.
Вообще, скоростные методы, приводившие, как правило, к установлению "трудовых рекордов", были как бы всеобщей "эпидемией" для тех времен. Вспомним знакомые по старым кинофильмам темпы прокладки первых линий и станций Московского метрополитена, или первой ГЭС на Днепре — знаменитый ДнепроГЭС... Именно в те годы всеобщей индустриализации в СССР появился новый отечественный токарный станок. Его назвали бесхитростно, просто — ДИП. И только спустя много лет, став после окончания средней школы слесарем-ремонтником, я узнал, что присвоенное станку имя целиком было созвучно с главным лозунгом тех лет и расшифровка его была предельно проста: "Догнать и перегнать". Неважно, кого, хоть собственную тень, но надо было быть впереди. Позже, когда вскоре после смерти Сталина новым советским "рулевым" стал Хрущев, к понятию "догнать" отношение почти не изменилось. А вот "перегонять" уже не рекомендовалось, чтобы всеобщая голая советская задница не была видна всему остальному человечеству. С официальных трибун это, правда, толковали несколько иначе, но "в народе" говорили именно так.
Темпы сооружения отдельных "ударных объектов" в течение 30-х, 40-х и начала 50-х годов сохраняли свою непревзойденную и в более поздние времена рекордную окраску. Скажем, несколькими годами ранее, чем было начато сооружение аффинажного завода в Красноярске, "питомцы" ГУЛАГа завершили прокладку Беломоро-Балтийского канала. Его строительство было начато в ноябре 1931 года и закончено через 21 месяц. 28 августа 1933 года Совет Народных Комиссаров подписал постановление, в котором сказано: "зачислить Беломоро-Балтийский канал... в число действующих внутренних водных путей СССР". При этом надо учесть, что новая водная магистраль в три раза протяженнее Панамского канала и на 67 километров длиннее Суэцкого, который строился 10 лет, а Панамский — 28. Так что для системы ГУЛАГа, а у него в плену была фактически вся страна, темпы прокладки Беломорканала стали своеобразным эталоном, быстрее — можно, медленней — нельзя. В своих воспоминаниях один из бывших директоров завода "Красцветмет", лауреат Ленинской премии, очень уважаемый мной Борис Михайлович Грайвер отмечает, что предприятие вошло в число действующих немногим более чем через 2 года после начала строительства. Он называет этот факт "фантастикой и подвигом". Однако нужна, как мне кажется, вполне оправданная поправка. На иные темпы "отцы" ГУЛАГа просто не имели права. "Беломор" обязывал! Промедление в данном случае было "смерти подобно", либо допустивший снижение темпов любой "гражданин начальник" мог в одночасье стать "врагом народа" и пополнить ряды зеков, что и происходило многократно в те опутанные колючей проволокой годы.
Но не менее важная, а возможно, и самая главная заслуга первых ученых состоит в том, что они сумели привить заводским инженерам, работающим в цехах, вкус к научно-исследовательской деятельности и понимание необходимости личного участия каждого инженера в совершенствовании производства... "Короче говоря, эти люди, воспитанные в лучших традициях старой русской интеллигенции, несмотря на допущенную со стороны властей в отношении их несправедливость и находясь долго в условиях ГУЛАГа, подчеркивает Борис Грайвер, сумели подняться выше личных обид, думая, прежде всего, об интересах страны, о ее будущем..."
Мрачные вопросы возникают сегодня при воспоминаниях о мрачных временах. К примеру, имел бы Красноярский аффинажный завод столь мощный "мозговой центр", если бы создание этого предприятия было поручено какому-то иному ведомству, а не всесильному НКВД? Можно, конечно, припомнить, что "иных ведомств" тогда фактически не было, так как вся индустриализация страны осуществлялась с единого "пульта", расположенного в Москве, на Лубянке. Именно по командам отсюда за дело брались как вольные ученые, так и ученые-узники, поскольку труд тех и других в одинаковой степени, согласно мудрому определению Сталина, был "делом чести, делом доблести и геройства". И горькой памяти "шарашки" успешно действовали не только при металлургических предприятиях, но и там, где создавали самолеты и космическую технику, отечественную электронику и различные виды оружия, включая и ядерное... Так что, и рождение Красноярского аффинажного завода в этом смысле можно признать, скорее, "правилом", а не исключением из него.
ТАК УЖ ПОЛУЧИЛОСЬ, и этот факт оставил свой след в истории завода, что рожденная в муках опытная установка уже по прошествии ровно трех месяцев с момента начала ее эксплуатации вполне созрела для выдачи первой продукции. Легко сказать — непросто сделать. Можно только догадываться о том, сколько напряженных дней и бессонных ночей провели подле установки те, кому было поручено работать на ней. Сколько неизбежных в таких случаях ошибок было совершено, пока, наконец-то, не начала возникать едва ощутимая взаимность между агрегатом и людьми, пытавшимися не просто оживить его, а исполнять то, что требовалось.
Увы, толстые подшивки приказов по заводу того периода, как и положено документам подобного рода, не имеют ни малейшей эмоциональной окраски. По существующей традиции они строги, лаконичны, свободны от излишеств и, не в обиду будет сказано, даже заметно равнодушны по отношению к тем, кому суждено их прочесть через несколько десятков лет. Наверное, иначе и не могло быть и по законам "жанра", и по требованиям военного времени, и, наконец, согласно действовавшим в НКВД порядкам. Не отмечен в приказах и сам факт получения первой продукции ни поздравлениями, ни намеком, что такое событие произошло. Наверное, тогда оно было хоть и радостным, но все же рядовым, текущим в беспрерывной череде проводившихся экспериментов. Ни банкетов, ни пышных презентаций "по случаю", что так типично для наших дней, явно, не проводилось. Ну, может быть, как говорится, в узком кругу, посемейному, кто-то и поднял тогда наполненные рюмки и пожелал новых побед над врагом, конечно же, здоровья товарищу Сталину и провозгласил "многие лета" юному заводу и его не созревшему коллективу. Так должно было быть по неписаным законам нашей страны, которые во все времена ее истории соблюдались с нерушимой святостью. И лишь двадцать лет спустя, как утверждают некоторые документы и ветераны, в 1963 году, день получения первой продукции обрел наконец официальный статус исторического для судьбы завода дня, став узаконенной датой его рождения.
А теперь обращаю внимание еще на два обнаруженных мной в архиве документа.
"...назначить Башилова Ивана Яковлевича научным руководителем исследовательских тем научно-исследовательской лаборатории завода с окладом содержания 1600 рублей в месяц с 1 августа 1943 г...."
"За выполнение и перевыполнение взятых социалистических обязательств к 27-й годовщине Великой Октябрьской Социалистической революции и высокое извлечение металлов премировать ордерами (именно "ордерами", а не орденами — авт.):
Тов. Селиверстова Н.С., начальника цеха, — на кожаное пальто.
Тов. Заиграеву, нач. отделения обогащения, — на платье и туфли.
За высокое качество контроля и успешное проведение ряда научно-исследовательских работ премировать тов.Башилова И.Я., профессора, — ордером на кожаное пальто..."
— Владимир Иванович, скажите, пожалуйста, Ваш отец долгое время жил в Красноярске один?
— До октября того же 1943 года, пока мы с мамой не переехали из Москвы к нему. Помню, встречал он нас на станции Злобино на грузовике. Загрузили наши немногочисленные вещи. Он посадил нас в кабину, а сам залез в кузов. Одет он был очень не по-московски. На нем была телогрейка и типичная для тех лет шапка "а ля зек". По крайней мере, я увидел отца в таком одеянии впервые, потому хорошо и запомнил.
— В некоторых воспоминаниях ветеранов завода подчеркнуто, что и выйдя из лагеря, Башилов, как теперь говорят, находился "под колпаком"...
— Мягко сказано. Но в те времена фактически каждого жителя страны накрывал этот самый "колпак". А бывший зек просто не имел права находиться вне его. Отец никогда не рассказывал нам, но мы с мамой знали, что он раз в 10 дней должен был отмечаться в Ленинском районном отделении НКВД-МВД. За ним постоянно следили и на заводе, и за его пределами.
Думаю, что в этом смысле как-то полегче на душе было Ян Яновичу, фамилию его никогда не знал, потому что его всегда называли только Ян Яныч. Говорят, что до лагеря он был "кремлевским доктором". Кажется, хирургом, но лечил от многих болезней, включая и сугубо женские, и сугубо детские. И собратьев зеков лечил, и вольных. Личность колоритная... Ходил он по 7-му участку (это в районе нынешнего ДК имени 1 Мая — авт.) всегда в сопровождении конвоира, И если кто-то из знакомых при встрече на улице спрашивал Ян Яныча: "Куда идете?", тот со свойственным ему юмором отвечал: "А опять на охоту. Видишь, позади ружье несут".
За отцом, как я помню, никто не следовал, но он постоянно и повсюду ощущал чье-то незримое присутствие. Словно кто-то поставил цель: не дать Башилову возможности забыть, что он был и остается "врагом".
Как-то помню, в воскресенье, к нам домой пришла одна работница завода. Она часто приходила и сидела молча. Обозначу ее фамилию буквой Ш. Пока отца не было, я дал ей посмотреть наш семейный фотоальбом. Когда, войдя в комнату, отец увидел, что она рассматривает снимки, он буквально вырвал у нее альбом из рук. Такая неделикатность была совершенно противоестественна для Башилова. Как только за гостьей закрылась дверь, отец объяснил мне причину своего срыва. "Она за мной постоянно следит, а ты ей альбом даешь..." Больше подобных сцен я не помню, но он очень тяжело переносил свою свободную неволю...
Из письма в ЦК ВКП(б)
"...чувствуя себя совершенно невиновным в приписанных мне преступлениях, я обращаюсь с просьбой помочь скорейшему восстановлению истины в моем деле и дать мне возможность работать в полную силу, как того требует Советский Союз и его великие, огромные задачи..."
Из письма председателю Совета Народных Комиссаров
В.М.Молотову
"Глубокоуважаемый Вячеслав Михайлович! Оказавшись неожиданно по воле сложившихся обстоятельств в крайне тяжелом и совершенно незаслуженном положении, считаю необходимым обратиться к Вам и как к главе Советского правительства, и как к лицу, которое знало меня в прошлом... И.В.Сталин и Вы не раз подчеркивали важность и необходимость оценки людей по их реальным делам. ПОСМОТРИТЕ ЖЕ НА МОИ ДЕЛА! Они, несомненно, говорят за меня, мои ошибки юности прошли бесследно..."
Из письма И.В.Сталину
"... на том предприятии, на котором я работаю сейчас, основное и главное уже решено и разработано, с чем и связано получение мной Сталинской премии: на ближайшие несколько лет характер и план работ здесь совершенно ясен... Я прошу Вас, товарищ Сталин, дать мне возможность работать более эффективно и полезно на благо нашей социалистической Родины..."
Замечу, что ни на одно из своих подобных писем "на самый верх" Башилов не получил ответов. Не трудно догадаться, что перлюстраторы-перехватчики читали эти послания сами, показывали "кому следует" и никуда из Красноярска не отправляли, а лишь бережно подшивали их, приобщая к "делу" репрессированного ученого.
— Берусь утверждать, Владимир Иванович, что мы с вами в разное время окончили одну Красноярскую среднюю школу № 48.
— Я окончил ее в 1950 году. Нас было 11 выпускников. Шестеро получили медали, а у меня четыре "четверки" в аттестате. Но я в том же году довольно успешно поступил в Томский университет на геологический факультет.
— В школе к Вам относились как к сыну репрессированного?
— Наверное, да. Но без обид, а с какой-то особой сочувственностью. Особенно после того, как отец выступил с докладом на школьном вечере, посвященном памяти Ломоносова, «математичка» наша очень часто стала мне говорить с восторгом: "У вас такой отец!". Помню директора школы Лукьянова, помню нашего преподавателя русского и немецкого языков Владимира Корнеевича Эккерта. Вот он, как ссыльный поселенец, всего боялся. Такое нам досталось время...
— Впервые на "Красцветмет" я попал
летом 1948 года. Приехал на практику будучи
студентом Иркутского горно-металлургического
института. А уже на следующий год, получив
диплом, стал мастером в цехе, который тогда
имел номер 6. В те времена на заводе еще были
сосредоточены очень крупные специалисты. Я
бы сказал, "редкачи",
высококвалифицированные аналитики, среди
которых особенно выделялся Иван Яковлевич
Башилов. Мне повезло, я проработал с ним
несколько лет...
С этих слов начал беседу со мной уже почти 30 лет проживающий в Москве красноярец Владимир Иванович Долгих, находившийся длительное время на самой вершине партийной власти в бывшем Советском Союзе.
Москва
Июль 1998 г.
Прежде входивший в десятку самых "больших" в стране людей, теперь Долгих занимает крохотный, квадратов на 12-15, кабинет в перенасыщенном, как я понял, офисами различных фирм здании на улице Большая Полянка, 44. После получения первой в своей жизни должности на "Красцветмете" мой собеседник через довольно короткий срок стал руководителем цеха, а затем, еще до собственного 30-летия, он в 1954 году был назначен главным инженером завода.
Позже был директором Норильского горно-металлургического комбината, где, как я слышал от многих, на этого умеющего, рисковать руководителя "положил глаз" посетивший заполярный город Алексей Косыгин, возглавлявший тогда правительство СССР.
Затем "по воле партии" Долгих непродолжительное время был первым секретарем Красноярского крайкома КПСС, а в 1972 году он методом избрания был назначен секретарем ЦК КПСС, а вскоре — и кандидатом в члены политбюро Центрального Комитета партии. Заняв этот пост, он получил под свое начало энергетику всей страны и несколько ведущих отраслей ее промышленности.
И надо отметить, что такое кураторство заметно улучшило деятельность этих сфер советской экономики. Долгих — участник Великой Отечественной войны. Он дважды удостоен звания Героя Социалистического Труда, однако категорически не дал своего согласия на то, чтобы по действовавшим в те годы законам на родине Героя, в городе Иланске Красноярского края, был установлен его бронзовый бюст, что можно признать совершенно не типичным для того времени и в какой-то степени даже рискованным поступком.
Когда мы встретились с Владимиром Ивановичем, он вновь занимал выборную должность. В возрасте 74 лет бывший кандидат в члены политбюро возглавил землячество красноярцев, переехавших на постоянное жительство в Москву. А таковых, как мне сказал Долгих, было около 200. Владимир Иванович энергичен, приветлив в общении, лишен замкнутости, которая обычно свойственна, особенно в беседах с журналистами, тем, кто занимал высокие посты, и поэтому все или многое знает. Привыкший к постоянному присутствию охраны, различных помощников и сопровождающих лиц, теперь Долгих, находясь за рулем собственной иномарки, самолично гоняет по Москве. И как заправский водитель костерит ее "проезжую часть" за бесконечно возникающие в самых неожиданных местах "пробки". В своей прежней жизни он их, понятно, не замечал. Точнее, был лишен общения с ними.
Возможно, мне показалось, но Долгих очень охотно дал свое согласие на эту встречу, что связано, скорее всего, с возможностью "поговорить о Башилове" и о тех, по его выражению, "ученых-редкачах", которые и "сделали завод" технологически не повторенным пока нигде в мире.
Думаю, что мне во время этой встречи в Москве дважды повезло, Владимир Иванович не только обстоятельно ответил на мои вопросы, но и позволил познакомиться с теми собственными воспоминаниями о минувшем, которые к тому времени были изложены им на бумаге. 500 машинописных страниц! Когда же я, выбрав два десятка из них, попросил разрешения снять копии, то согласие на это было получено незамедлительно и без досмотра. Так что предлагаю вашему вниманию не только ответы Долгих на мои вопросы, но и некоторые выдержки из его воспоминаний. Надеюсь, что с помощью такой "двойной тяги" мы сумеем глубже окунуться во времена полувековой давности.
"В институте нам часто рассказывали о золотодобыче, о производстве алюминия, меди, цинка. Про Норильский комбинат я тогда мало слышал, о Красноярском заводе цветных металлов и не знал. Немудрено, ведь это были закрытые предприятия, находившиеся в ведении МВД СССР... На первую практику я поехал в Казахстан, на Лениногорский свинцовый завод, а на вторую попал именно в Красноярск, на аффинажный завод. Род его деятельности — работа с благородными металлами — привлек. Он единственный в стране перерабатывал бедные шламы электролизного производства, содержащие платину, палладий, родий, иридий, рутений, осмий, золото, серебро, селен, теллур и другие металлы. Находясь в системе Министерства внутренних дел, к тому же связанный с производством драгоценных металлов, завод был, естественно, окутан завесой секретности, строгим контролем, защищен сложной системой охраны. Его окружала внешняя ограда с проволочной надстройкой на кромке. А основные цеха — за кирпичной стеной, которую почему-то называли "красной чертой". Люди проходили в основные цеха через внутренние посты: вначале раздевались, затем - пост досмотра, а во внутренней раздевалке облачались в спецодежду и по системе подземных переходов достигали своих цехов. Выход из них был с досмотром после душа.
Высокие по сравнению с соседними предприятиями заработки привязывали людей к заводу. Рабочие охотно учились на всевозможных курсах, что при хорошем отношении к делу определяло разряд, а, следовательно, и уровень заработной платы. Завод был построен по аналогии с английским в Актоне. Технология использовалась уникальная, сложная, состоящая из десятков операций с применением соляной, азотной и серной кислот и их смесей в виде "царской водки"...
Правобережная часть Красноярска, протянувшаяся на 15-17 км, без сомнения, являлась его индустриальным сердцем: здесь было размещено множество заводов. Летом обе части города соединял единственный паромный мост, который работал с 7 до 23 часов. Ледоставы и ледоходы перекрывали и этот не вполне удобный путь. Единственная дорога — железнодорожный мост. В ту пору и до строительства Красноярской ГЭС ледоход начинался 30 апреля-1 мая. Ревели гудки, извещались и предупреждались люди. Это было величественное и грозное зрелище, впечатляющая картина почти тектонических сдвигов: ледовые поля весом в сотни тысяч тонн приходили в движение, с грохотом ломались, сталкивались, образуя на берегах курганы льда.
Вдоль всего правого берега тянулась очень неудобная и скверно обустроенная дорога. Благоустройства в промышленной половине Красноярска не было почти никакого..."
- Как только завод стал давать продукцию, сразу положение изменилось. У нас появились карточки на продукты, а на промтовары давали ордера. Построили столовую на территории завода. Так что, после смены можно было покушать бесплатно. Было спецпитание: каша с рыбой, хлеб (100 г) с маслом (10 г) и чай сладкий (сахар — 10 г). В цехе стал работать грузовой лифт. Обжиговые печи перенесли в плавилку. Меньше стала загазованность. Появились и свои магазины. Только не было своих поликлиники и больницы, и мы лечились в лагере для заключенных, которые строили наш завод. Врачи были тоже заключенными, причем очень высокой квалификации, мы их называли "кремлевскими". Очень хороший был врач Ян Яныч. Он был и хирург, и гинеколог, и терапевт. В общем, врач от Бога, многим спас жизни...
Приказ № 106
26.04.47 г.
"На протяжении длительного периода 1946-го и 1947 гг. отдельная группа з/к систематически занималась бандитско-хулиганскими действиями и отказами от работы, за что они были водворены в барак усиленного режима и в штраф-бригаду на разные сроки. 25 апреля с.г. в цепях контрреволюционного саботажа и уклонения от выхода на работу в Злобинский песчаный карьер группа з/к из 9 человек совершила групповой отказ от работы. В связи с этим водворить в штрафной изолятор на 10 суток каждого с выводом на работу. Начать расследование случившегося..."
Приказ № 117
18.08.48 г.
"З/к Горецкий Г.Н., получивший ботинки кожаные первого срока, переделал их на полуботинки, тем самым испортил рабочую обувь. За данное нарушение з/к Горецкого Г.Н. водворить в штрафной изолятор на 15 суток без вывода на работу".
Приказ № 158
30.12.48 г.
"1. В последнее время появились случаи нарушения установленного порядка во время пути следования з/к в колонне к местам работ и обратно. Есть случаи, когда отдельные з/к ведут себя недисциплинированно, занимаются разговорами, допускают нецензурные выкрики в адрес вольнонаемных граждан и конвоя... (Принять меры, ужесточить требования).
2. 4 декабря с.г. з/к Першин М.М. не подчинился дежурному по лагерю о снятии на голове волос. В результате его примеру как бригадира последовали и члены бригады (подобные факты впредь недопустимы)".
Приказ №
19.01.49 г.
"В целях неразглашения государственных тайн при разговорах по телефону и расшифровки штатных должностей
ПРИКАЗЫВАЮ:
1. Запретить разговоры по телефону о секретных сведениях и секретных документах.
2. Вызывать абонентов только по номерам, присвоенным согласно списку абонентов телефонной станции.
3. Начальнику связи тов.Рабиновичу дать указание телефонисткам не соединять абонентов для разговоров, если они не назвали номер телефона..."
Между прочим, под номерами были тогда и много позже не только телефоны и занимаемые сотрудниками завода руководящие посты. На цифровое кодирование были переведены, разумеется, и названия выпускаемых металлов. К примеру, под номером М7 числилось золото, М6 — осмий, М4 — иридий. А платина, понятное дело, вошла в тайники этой истории как М1.
— Скажите, пожалуйста, Владимир Иванович, когда перед НКВД была поставлена задача укрепить, если так можно сказать, платиновый потенциал страны, то "органы" тем самым получили право сначала подвергать в любой точке страны аресту нужных специалистов и, заклеймив их как "врагов народа", затем по своим "путевкам" под конвоем, направлять туда, где они нужны. Так могло быть?
— Думаю, что такое предположение не лишено оснований, — ответил В.И.Долгих. — Насколько я знаю, замнаркома НКВД А.П.Завенягин подбирал кадры для работы на закрепленных за этим ведомством промышленных объектах прежде всего среди тех, кто уже был объявлен "врагом народа" и в связи с этим отбывал определенный срок в каком-либо из лагерей ГУЛАГа. Он подбирал нужных специалистов, объединял их профессионально в нужном месте, создавал для них более сносные условия, в чем-то оказывал поддержку. Так возникали закрытые научные лаборатории и конструкторские бюро, более известные в истории страны как "шарашки". Одна из них была, к примеру, в Норильске. Теперь это мощный проектный институт. Такой же метод был использован в других местах и, в частности, в Красноярске.
— А кто "шарашил" в той самой "шарашке"?
— Начав работать на заводе, я в силу
служебных обязанностей был отдален от
административных функций. Но убежден, что
без привлечения з/к тогда невозможно было
решить многие задачи и в Норильске, и в
Красноярске. Разумеется, многих из тех, кто
занимался этой работой, я знал лично. Был,
скажем, такой опытный ученый-химик з/к
Вячеслав Константинович Кострикин. Мы
много общались. Это был очень веселый,
инициативный и находчивый человек, который
имел солидный опыт в области хлорирования
платиновых металлов.
Был Константин
Белоглазов. Его отец — один из крупных
ленинградских ученых, сподвижник
академиков Иоффе и Семенова. В судьбе
красноярских платины и палладия Константин
сыграл заметную роль, хотя яркого следа в
истории и не оставил. Почему? Да потому, что
был он рубахой-парнем, казалось, и зековских
ограничений не замечал. Для него было
главным: работа идет, и слава богу. Я хорошо
его знал и плохих мнений никогда не слышал
ни на красноярском заводе, ни в Норильске,
где он, уже став свободным, работал зам.
главного инженера комбината.
Большим авторитетом среди заводчан тех
лет пользовался Сергей Матвеевич Анисимов,
преподававший до заключения в институте
цветных металлов в городе Орджоникидзе и
написавший в содружестве с инженером
Запеваловым фундаментальный вузовский
учебник по металлургии свинца и цинка. В
институте я учился по этому учебнику.
Работал на заводе и профессор химии Рудольф
Людвигович Мюллер, прежде — преподаватель
Ленинградского университета. Он создал
схему получения чистого золота, впервые
методом электролиза. Под это и новый цех был
построен.
Но вершину этой пирамиды занимал Иван Яковлевич Башилов, патриарх металлургических наук. Своеобразный человек, работал азартно. Он руководил созданием схемы переработки шламов пирометаллургическим путем. А затем он был нашим руководителем по созданию схемы высаливания и получения металлического родия. Это был высококлассный специалист, который, к большому моему сожалению, очень рано умер.
"Уже после окончания войны всех ученых и больших специалистов отделили от лагеря и поселили в бывшем клубе на территории завода, соорудив в нем двухэтажные нары. Всех одели в костюмы, рубашки, даже галстуки выдали. Зимой — теплые пальто с воротниками, шапки, обувь. Питались они в заводской столовой, но только после ее закрытия, когда посещение "вольными" прекращались. До этого еду доставляли прямо в цеха и сразу на весь день. Профессор Мюллер, к примеру, говорил, что старается соблюдать режим питания, и делил хлеб на три приема. Так поступали Недлер и Кострикин. Они даже занимались физкультурой по утрам, до нашего прихода на работу. Были и такие, которые очень голодали, и всю пищу съедали разом. Особенно один бывший дипломат, он с жадностью поглощал сразу все, обливаясь при этом баландой. Был неопрятен, испачкан едой и всегда голодный. На него тяжело было смотреть. Никто из нас никогда им никакой еды не давал. Это было запрещено..."
"Нашей стране в то время очень была нужна валюта, чтобы приобрести у США, необходимые самолеты и танки. Так что строительство аффинажного завода в Красноярске в связи с этим было очень важным. Здесь были собраны крупные ученые и инженеры, находившиеся в лагерях, а также вольные специалисты. Среди них был и профессор И.Я.Башилов. Приходилось работать по 12-14 часов. Была построена центральная лаборатория (ЦЗЛ) где мы и проводили исследования под руководством Ивана Яковлевича. Его так и называли - "мозг завода'. Правда, его очень угнетало отсутствие нужной литературы. В Москве же ему разрешалось находиться не более трех суток. Начальник ЦЗЛ Явнель был заядлым "сталинистом", подозрительно относился ко всем заключенным и в особенности — к Ивану Яковлевичу, который, кстати, просто не замечал своего начальника. Наша семья была очень дружна с семьей Башиловых, и Иван Яковлевич вместе со своей супругой Зинаидой Ивановной бывали у нас на всех семейных торжествах, мы часто вечерами и в выходные дни гуляли по берегу Енисея. Очень жаль, но Ивана Яковлевича на заводе заметно притесняли по мелочам, видимо, помня, что он бывший "враг народа". Например, при распределении ордеров на дополнительные продукты питания и промтовары. Его просто не включали в список, а при распределении премий он получал меньшую сумму, чем другие руководители. Он никому не жаловался на это, но было видно, что очень переживал".
"Всегда спокойный, думающий, сосредоточенный и печальный, Иван Яковлевич пользовался уважением. От чего исходила мудрость, которая вызывала у нас почтение и заставляла любить свой труд и относиться к нему творчески. Результатом работы его самого и его сотрудников была уникальная технология высшей очистки платины...
Что сие значит, мне однажды разъяснил бывший гендиректор "Красцветмета" Владимир Николаевич Гулидов. Об идеальной чистоте платины он сказал так: "Это когда в ней есть только то, что нужно, и ничего лишнего". И показал массу международных дипломов и сертификатов, полученных в связи с этим заводом за много лет. Я спросил его: "Если не секрет, а велики ли мощности вашего завода?" Он хитровато усмехнулся и ответил: "Без употребления абсолютных цифр скажу так: если однажды нас попросят произвести столько платины, сколько ее выпускает за год во всем мире, мы запросто сделаем это. Поверь, я сумел посетить почти все действующие за рубежом аналогичные заводы. Их с десяток. Равных нашему нет. Это объективно..." Как объективно и то, что за все годы своей деятельности "Красцветмет" не получил от потребителей своей продукции НИ ЕДИНОЙ РЕКЛАМАЦИИ. Были, правда, попытки "разоблачений", но позже, разобравшись, завод получал "глубокие извинения". Так что, когда говорят, что в той далекой "шарашке" красноярская платина "родилась в рубашке", это делается не только ради рифмы".
3 апреля 1953 года:
"Мне лично продолжают наносить обиды, несмотря на продолжающиеся успехи, очень эффективно помогающие заводу. Все это заслуживает пристального внимания, анализа и каких-то обобщений для уроков будущему и тем же детям, которые многого все еще не понимают... Надо сесть за перо, надо систематически думать... А ведь силы иссякают, — это факт... "
После этой записи профессор, похоже, больше не притрагивался к своему дневнику. Лишь в следующем месяце он наконец-то получит справку, из которой (через 15 лет после ареста!) узнает, что "врагом" он стал по пунктам 7 и 11 58-й статьи. Разумеется, сегодня — это не более чем шифровка из прошлого. Ее смысл помог мне раскрыть один знакомый офицер Красноярского регионального управления ФСБ РФ. По моей просьбе он отыскал в архиве своего ведомства небольшую книжицу карманного формата с названием "Уголовно-процессуальный кодекс". Оказывается в то время, когда И.Я.Башилов получил свои "пять лет лагерей", пункт 7-й 58-й статьи предусматривал лишение свободы "за подрыв государственной промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения..." и т.д. "...в интересах бывших собственников или заинтересованных капиталистических организаций". А пункт 11 пресекал "всякого рода организованную деятельность, направленную на совершение преступлений..." Иными словами, Ивану Яковлевичу Башилову даже в страшных снах не приходили в голову те замыслы и намерения, которые соответствовали бы этому "прейскуранту".
"А вскоре, — прочел я в воспоминаниях Анфисы Александровны Романкевич, — из Москвы Башилову пришло приглашение вернуться в Институт имени Хлопина, работая в котором, он и был арестован... Его сердце не выдержало. Он умер 20 августа в возрасте 61 года..." На рабочем столе профессора лежал написанный им учебник, который был подготовлен лишь вчерне и поэтому так и остался неопубликованным. Он явно предвидел, что такое может случиться...
— Да, несмотря на все довольно многочисленные успехи, отец последние годы жалел о каждом прожитом в Красноярске дне. Увлеченный наукой, он прекрасно осознавал, что надо жить иначе. Отсюда его молчаливость и замкнутость. Он просто о многом боялся говорить.
— И все-таки, Владимир Иванович, отец чем-то с Вами делился. Припомните, пожалуйста. Для восстановления памяти о нем важна каждая крупица.
— Ну вот, к примеру, деталь, которая свидетельствует о многом. Как "враг народа" отец, понятно, официального "допуска" к секретным работам не имел. Но работал в этой сфере и весьма успешно. Более того, он никогда не подвергался личному досмотру, когда после рабочего дня выходил из основных цехов завода. Хотя все раздевались полностью. Он был от этой процедуры освобожден. А еще позже мать рассказывала мне, что когда в июне-июле 1953 года отец получил "чистый" паспорт, он на ночь клал его под подушку, словно главную свою ценность. А когда отец приехал за паспортом в милицию Ленинского района, с ним изъявил желание побеседовать ее начальник. Он сказал ему примерно так: "К Вам, Иван Яковлевич, у органов уже давно нет никаких претензий. А то, что Вас держат в Красноярске и не выпускают, так об этом постоянно завод хлопочет. Уж очень Вы ему нужны. Они же прекрасно понимают, что если бы Вам "чистый" паспорт выдали раньше, то Вы бы сразу в Москву уехали". Думаю, что такая новость окончательно надломила отца. Кстати, в последнее время он уже и не рвался в Москву. Отвык, говорил. А вот, кажется, в Казань по рекомендации академика Несмеянова собирался переехать. Но не сумел...
Мы помолчали, покурили, повздыхали... Признаться, такая новость и для меня была чем-то вроде кирпича, упавшего неожиданно на голову. Все ветераны, с которыми мне довелось побеседовать и чьи воспоминания я прочел, прежде всего подчеркивали, что Башилов хотел, но не мог уехать, так как в Москве не давали на то согласия". Получалось, всем было нельзя, и ему не разрешали.
Совершенно не имея никаких полномочий для вынесения "обвинительных заключений", я чисто с гражданских позиций считаю возможным подчеркнуть, что сказанное сыном ученого проливает несколько иной свет, если так можно сказать, на взаимоотношения завода и доказавшего свою верность его интересам Башилова.
Сижу в удобном кресле близ письменного стола профессора Башилова. Он смотрит на меня с многочисленных фотопортретов. Смотрит иронично, осуждающе, понимающе.
— А его Сталинская премия... — совершенно неожиданно для себя спрашиваю я сына Башилова.
— Он весьма иронично относился к ней, но
считал эту награду заметным итогом своей
персональной работы в Красноярске, хотя и
получал премию не единолично, а в составе
группы специалистов из 7 (вместе с ним)
человек. Кажется, полный ее размер был 200
тысяч рублей на всех. Половину этой суммы,
по традиции тех лет, отдали руководителю
завода, а оставшееся было поделено на всех
остальных.
— А какой-то документ...
— Конечно же, есть, — говорит Башилов-младший и протягивает мне увесистую папку-диплом с портретом творца "врагов народа" и лауреатов его же имени с факсимильным оттиском внизу. Сталин!
Странное дело, подумал я, в те безжалостные к человеческим судьбам годы и "враги народа" его "заклятые", и просто друзья получали за выдающиеся успехи совершенно одинаковые дипломы, единые для всех ордена с медалями и прочие награды. Не было на них каких-то особых, "вражеских" пометок. Они стали появляться позже, словно спустя много лет кто-то решил, что подлинность случившегося обязательно должна иметь якобы исторически оправданную лакировку. Вот и на тыльной стороне памятника, что установлен на месте захоронения Ивана Яковлевича Башилова, старательно высечено на мраморе, что он — лауреат Государственной премии. И год указан 1948-й. А тогда ведь все было только "сталинским": и само государство, и пятилетки, и "соколы", и "внучата", и органы НКВД... Башилов не выбирал время, оно ему таким досталось. И прожил он его в высшей степени честно и достойно, не ощутив ответной взаимности. И это не его вина, а беда, что ушел он из жизни все же сталинским лауреатом. И совершенно нет смысла в связи с этим, извините, "пудрить мозги" близким и далеким потомкам. Да и грешно, говорят, это, когда на могиле обманутого при жизни по привычке обманывают живущих...
Борис Иванов
Красноярск — Москва — Норильск — Загорье
— Красноярск.
Июль 1997 — июль 2001 гг.
Автор выражает свою сердечную благодарность редакции "Городских новостей" за предоставленную ему возможность опубликовать несколько фрагментов из его новой книги «В результате вражеской деятельности".
В газетных публикациях использовано несколько фотоснимков, взятых из выпущенной "Красцветметом" книги "И встал завод над Енисеем".
«Городские новости», № 91 (701), 17.08.2001 г., № 94 (704), 24.08.2001 г., № 97 (707), 31.08.2001 г.