Рассказом о Льве Александровиче Савве "Заполярная правда" открывает новую рубрику, посвященную юбилею Норильска, отмечать который мы будем в 2003 году. Мы не стали искать оригинальное название для новой рубрики и решили "украсть" его у одной популярной телепередачи. "Большие родители" - это известные норильчане, внесшие немалый вклад в развитие и становление Большого Норильска, ставшие частью - лучшей - его истории. Эти люди были не только руководителями, передовиками, специалистами и первопроходцами - для кого-то они были братьями, супругами, отцами: Какие они были в обычной жизни, в быту, а не в руководящем кресле?! Об этом в рубрике "Большие родители" будут рассказывать их дети. И первым гостем рубрики стал Александр Львович САВВА - сын Льва Саввы.
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА Норильский стаж Льва Александровича Саввы - 30 лет. Многие годы он руководил строительством Талнахской рудной базы. Почетный гражданин Норильска. Награжден орденом Трудового Красного Знамени, двумя орденами Красной Звезды, орденом "Знак Почета". Уехал из Норильска в 1977 году.
ЧЬЯ РУКА КАЧАЛА КОЛЫБЕЛЬ - Мой отец родился в 1912 году в городке Уральске, что на речке Урал, той самой, которую не смог переплыть Чапаев. Мама отца, моя бабушка, Елизавета Михайловна Малевская, была красавица, можно даже сказать светская львица. По тем временам она обладала редкой профессией врача-рентгенолога. Но, к сожалению, не обладала, что говорится, материнским инстинктом. Когда отцу было шесть, а его младшему брату Жене на полтора года меньше, бабушка упорхнула в столицу к маршалу Тухачевскому. Дети попали в московский детдом, откуда их забрал и усыновил еврей Савва. Воспитал, выучил мальчишек. Дал не только свою фамилию, но и национальность, был им за отца и мать. Женя воевал в Великую Отечественную, был контужен, умер в 1975-м, в один год с матерью. Мой отец так ни разу больше с ней и не встретился: не смог простить, считал ее поступок изменой. Даже на похороны матери не поехал. Но мы с мамой ездили к бабушке в Москву. Я запомнил, что она очень любила в преферанс играть.
Отец закончил семилетку в Москве, затем работал на Втором часовом заводе, а спустя три года поступил в Московский институт цветных металлов. По распределению попал в Норильск.
ЛЮБОВЬ НА ВСЕ ВРЕМЕНА Моего отца женщины называли Тарзаном - за крепкую,
атлетическую фигуру, А Завенягин - Цыганом: за глаза огненные и чернявость.
Несмотря на успех у дам, отец ни разу маме не изменил. Познакомились они уже в
Норильске. Мама у меня коренная сибирячка, из старинного купеческого городка
Минусинска. И характер у нее крепкий, сибирский: как скажет, так и будет. В
семье у них было три сестры, мама самая старшая. Сначала в Норильск приехала
она, а потом уже сестры. Одна из них была замужем за Бронштейном, основателем
ТЭЦ-1, а другая вышла за начальника узла связи Рыбакова, в истории Норильска, он
был вторым руководителем УС. Мамин отец служил у Колчака командиром конвойной
сотни, а потом перешел на сторону красных, командовал кавалерийским полком.
После Гражданской войны он руководил колхозом под Минусинском. Позднее Советы
его расстреляли.
Приехав в Норильск, мама работала в центральной химлаборатории. Выйдя замуж за
отца, она, естественно, стала домохозяйкой. Но так как домашнее хозяйство было
на домработнице, то мама и ее подруги вели достаточно праздный образ жизни:
наряды, разговоры, карты и другие развлечения:
Командиром в нашей семье была мама. Отец практически не вмешивался в домашние
дела. И воспитанием детей занималась мама. Я в детстве очень шустрым был,
поэтому мне часто от нее доставалось. Особенно маменька любила обламывать об
меня вешалки, но больно не было - вешалки, как правило, все гнилые попадались,
поэтому ломались после первого же удара. Отец никогда на нас руку не поднимал,
голоса тоже не повышал, лишь укоризненно качал головой. На этом все воспитание
заканчивалось. С другой стороны, на большее у него просто не было времени.
Уходил на работу рано, когда мы с сестрой еще спали, приходил - мы уже спали.
Моим самым ярким детским воспоминанием об отце, было, пожалуй, то, что он ездил верхом. Тогда личных машин не было, и все начальство ездило на лошадях. Помню, я ужасно завидовал отцу. И на вопрос, кем я буду, когда вырасту, всегда отвечал: "кучером".
"МИШКА" ПОД ПОДУШКОЙ
Завенягин сразу выделил моего отца из всего своего окружения. Наверное, они были просто родственные души, объединяла их любовь к слову, отличное чувство юмора, умение понимать музыку. Отец часами мог слушать классику, особенно часто "Мазепу", "Пиковую даму". Не любил эстраду, современные песни, признавал только классику. Сам покупал пластинки. Нельзя сказать, что он был завзятым театралом, но вот Иннокентия Смоктуновского любил. Когда Иннокентий Михайлович жил в Норильске, они дружили.
Смоктуновский работал в нашем театре, который тогда располагался на Нулевом пикете, на сталинские деньги его оклад равнялся 1200 рублям. Я помню, что он все время мерз и голодал. Мы тогда жили на первом этаже, на улице холодина, мороз давит под пятьдесят, а Смоктуновский стучит в окошко, просит домработницу Дамутю пустить его. А сам в каком-то рваном полушубке, потасканной ушанке, худющий. Зато потом каким стал! Я помню, как он однажды пришел к нам и говорит моей маме: "Тамара, я поставил ультиматум: если мне не сделают оклад 1400, уеду отсюда". 1400 ему не сделали, и Смоктуновский уехал. Потом в Москве они продолжали встречаться с моими родителями, Иннокентий Михайлович приглашал их на свои спектакли.
Бывал у нас в доме и Георгий Степанович Жженов, кстати, очень интеллигентный человек, удивительный просто. Без церемоний заходил Буре, дед знаменитого Павла Буре. Они с отцом любили в шахматы играть. Валентин отбывал здесь срок, а его жена была подругой матери. Навещали нас и футболисты Старостины, братья Николай и Андрей, для которых Завенягин создал уникальные условия: они тренировали местную команду "Энергетик" с ТЭЦ-1. В Норильске всегда очень серьезно, с большим пиететом относились к спорту. Все были либо игроки, либо болельщики. Самым азартным любителем футбола был Завенягин. Отец обожал читать, и нас с сестрой заразил этой своей страстью. Но больше всего на свете он любил играть в шахматы. А еще был сладкоежкой: из командировок привозил чемодан "Мишек на Севере", это были его самые любимые. Мама запрещала отцу в постели кушать сладкое, так он прятал сладости под подушку.
КОМСОМОЛЬЦЫ - ДОБРОВОЛЬЦЫ В краю зеков и зон их комсомольцев было совсем не- много, отец - среди первых. Он всегда старался быть первым в работе. Сначала отца назначили начальником приисков Морозова, на которых добывали рассыпную платину. Пришлось ему побывать и начальником Дорстроя. Строил железобетонный мост через Куропачий ручей. Приходилось и на железной дороге поработать, начальником маршрутного поезда. Как-то раз нескольких комсомольцев, среди них и Савву, Завенягин "бросил" комиссарами на прорыв за продовольствием. На паровозике нужно было пробиться в Дудинку по занесенной 750-миллиметровой колее, ведя за собой два вагончика, кубов на сорок - для продуктов. К поезду прицепили и специальный состав с заключенными, которые разгребали снежные заносы по ходу поезда.
Льву Александровичу Савве были даны большие полномочия. В предписании говорилось, что каждый обязан оказывать содействие начальнику поезда, а за неповиновение Савва мог применять любые меры, вплоть до расстрела. Но, надо отдать ему должное, отец никогда не злоупотреблял своей властью, всегда относился к людям, независимо от того - зеки они или вольнонаемные - с большим уважением. И люди ему платили той же монетой.
:Начиналась цинга, и надо было любыми путями выполнить задание, доставить продовольствие в Норильск. Отец выполнил! "Молодец, Цыган!" - пожал ему руку Завенягин. Так с тех пор за отцом эта кличка и закрепилась.
Для отца Завенягин был учителем во всем. Именно с подачи Авраамия Павловича он и в партию вступил в ноябре 1941-го, в самое тяжелое для страны время. И умер коммунистом, никогда не отказывался от партии - ни в хрущевскую оттепель, ни в безумные годы перестройки. Помню, когда городскую комсомольскую организацию Норильска наградили орденом Трудового Красного Знамени, отец был такой счастливый.
Думаю, ему было очень больно, когда в конце восьмидесятых - начале девяностых пошла вся эта чехарда. Но отец ни с кем этого не обсуждал, все переживал в душе, наедине с собой. И мне никогда не позволял плохо говорить о партии, всегда очень гневался, если я позволял какие-либо некорректные высказывания в адрес КПСС.
Иногда у нас из-за этого до скандалов доходило. Помню, однажды отец приехал на обед и читал за столом газету. Хоть мама и ругалась его за это, но у отца просто другого времени не было на чтение газет. Так вот, читает он газету, а там - на первой полосе - портрет Брежнева. А я говорю, что он, мол, отъелся и у него скоро, как у свиньи, вырастет третий подбородок. Как отец вскинулся, кричит: "Тамара, я с ним не буду за одним столом сидеть, потом пообедаю". И уже ко мне: "Что ты сделал для советской власти, как ты смеешь ее порочить?! Ты умеешь только жрать, и все с этим в рифму. А ты знаешь, что еще граф Толстой писал о России, как она голодная в лаптях ходила, а теперь зайди в магазины - там все есть, в том числе и колбаса, и масло, и хлеба вдоволь".
Разговор этот происходил как раз в конце семидесятых или в начале восьмидесятых, когда на прилавках, кроме "Завтрака туриста", ничего не было. Хотел я тогда отца спросить, как давно он в последний раз в магазин заходил и видел ли там колбасу и масло. Да мать вмешалась, подавила скандал. Потом, правда, когда отец стал пенсионером, и они переехали в Питер, ему пришлось самому ходить по магазинам в поисках масла и сыра: Отец понял, что это такое, но ни разу ни одного плохого слова в адрес власти я от него все равно не слышал. Все в себе переживал.
Мимо отцовского внимания не прошел ни один рудник - ни в Норильске, ни в Талнахе. Как начал горным мастером 8 июля 1937 года, так и пошло: "Угольный ручей", "Таймырский", рудник ь 1, все остальные (в качестве заместителя начальника горного управления, начальника управления рудниками). Работал заместителем директора комбината, главным инженером горно-рудного управления, начальником горного отдела Норильскпроекта.
Но одной из самых своих больших жизненных удач считал встречу с Авраамием Павловичем Завенягиным, запал этот человек ему в душу. Впрочем, у них это чувство было обоюдным, не теряли они по жизни друг друга из вида. Когда Завенягин ушел в министерство, забрал отца отсюда и отправил на урановые рудники под Кривым Рогом, в "почтовый ящик" ь 28. А для меня Завенягин стал крестным отцом. Помню, сестра заболела полиомиелитом, который завезли в Норильск вместе с американским шоколадом, так Аврамий Павлович не посчитался ни с чем, разрешил воспользоваться своим личным самолетом и лететь на лечение в Москву. Причем его об этом не отец просил, а мать.
Отец никогда не обращался к вышестоящим начальникам с личными просьбами. И отца просить о протекции вообще было бесполезно. Он никогда не поступался своими принципами. Ни когда мы с сестрой учились в школе, ни в институте, ни потом. Я начинал простым рабочим на руднике "Заполярный". Конечно, люди относились ко мне несколько иначе, из-за моей фамилии. Я-то этим пользовался не стесняясь, тем более что все начальники были для меня дяди Саши и дяди Пети. Все они бывали у нас дома, у кого - то я в детстве сидел на коленях, кто - то делал мне "козу".
В общем, я не стеснялся пользоваться личным знакомством, тем более когда нужно было помочь кому- то из друзей.
Однажды я подделал подпись отца! Дело было так. Работал у нас такой Федя Есаулов, мужик хороший, настоящий кубанский казак. И вот проблема у него случилась: собрался Федя в отпуск за три года. А у мужика алиментов тридцать три процента, по закону он должен их все с отпускных выплатить. Представляете, что это такое: Причем здесь такая хитрая штука: если, допустим, я иду в отпуск за три года, то выплачиваю всю сумму, а если только за год, а за оставшиеся два получаю компенсацию, то алименты с компенсации не берутся. Вот Федя и обратился ко мне за помощью. Я к отцу, он, естественно, ни в какую, да еще и приговаривает, что Федя сам виноват, раз детей родил, то должен платить. Ну что делать?! А у нас с отцом подписи похожи, пришлось этим воспользоваться. Так все и сошло нам с рук, никто и не догадался. Зато всем хорошо было, а главное - хорошему человеку помог. Но это единственный такой случай, думаю, если бы он узнал об этом, то мне бы точно не поздоровилось. Но больше я отцовой подписи никогда не подделывал.
А его принципиальность однажды в моей жизни сыграла, можно сказать, роковую роль. В семидесятых годах я проходил по одному уголовному делу. Срок мне "светил" приличный, вся надежда была на папино имя. Адвокат с нетерпением ждал от него письма, которое бы растрогало судей и тем самым помогло смягчить приговор. И вот дождались: Когда в суде зачитали это письмо, я думал, меня хватит удар. Папа, нисколько не отступая от собственных принципов, писал, что ему очень стыдно за своего сына, и он просит примерно наказать меня, перевоспитать в колонии строго режима и вернуть в общество настоящим гражданином Страны Советов.
ЕСЛИ ИМЯ ТЕБЕ ЧЕЛОВЕК Я уже говорил, что отец с большим уважением относился к людям, не делал различий в зависимости от их социального статуса. У меня сохранилась статья, которую написал бывший заключенный Норильлага В. В. Баранов. "Насколько помнится, все военные годы начальником рудника был всеми нами уважаемый, очень порядочный человек, Л. А. Савва, а главным инженером - М. Д. Фугзан. Какое-то у них обоих было, я бы сказал, отеческое, заступническое отношение к нам, зэкам; они, по крайней мере, старались если не облегчить, то не отягощать наше существование. Оба они были коммунисты, работники типа Завенягина, его ученики".
Это свидетельство заключенного, а у меня в памяти сохранился случай, когда у нас ограбили квартиру. Мы с сестрой были еще маленькие. Жили тогда в Старом городе. Грабили нас ночью, все были дома и крепко спали, в том числе и собака: ее просто усыпили. Воры попались просто виртуозы. Днем домработница вызывала слесаря чинить кран. Как потом выяснилось, вместо слесаря пришел один из воров, потихоньку отключил сигнализацию, а собаке подсыпал снотворное. Ночью из квартиры вынесли все, кроме постелей, на которых мы спали. Слух о том, что нас ограбили, разнесся быстро по Норильску. А уже буквально на следующий день к отцу подошел один из местных "паханов". Извинился, сказал, что ошибка вышла. Что если бы, мол, знали, что это ваша квартира, ни за что бы не залезли. Обещал все награбленное вернуть. И действительно, на следующий день абсолютно все добро вернули. Только вот у маминой шубки подол оказался укороченным, видимо, кто-то уже успел на себя подогнать.
У всех местных начальников работали няни, домработницы, дневальные из числа заключенных. Настоящее крепостное право. Каждый большой чин имел право на такую рабсилу. Приезжали к начальнику лагеря и выбирали, какая женщина больше понравится. Особенно большим спросом пользовались женщины из Прибалтики. Я до сих пор помню нашу Дамутю, очень добрая была и трудолюбивая. Родом она из Каунаса, где ее отец владел небольшим заводиком, вот за это Дамутя и пострадала, в девятнадцать лет попав в Норильлаг. Несмотря на все нюансы, для заключенных попасть на такую работу считалось большой удачей. Выбор-то был невелик: либо рудники и шахты, либо на улицах чистить снег, а домработницей все-таки в тепле и сытно. Однако все познается в сравнении, и эта работа имела свои сложности. За малейшую провинность домработниц ссылали в штрафбатальон, либо обратно в зону, на тяжелую работу. Хозяйки попадались разные: и злые, и ревнивые, и мстительные.
Наша мама была строгой, но справедливой, никогда не повышала голоса. А для ревности отец никогда повода не подавал, для него мать была единственной женщиной на всю жизнь. Однако она всегда требовала дома стерильной чистоты, была необычайно педантична: обеды, завтраки, ужины - все по часам. Всему было свое время: стирке, уборке, ремонту. Все в доме ее слушались беспрекословно, в том числе и отец, стоило ей поднять бровь и произнести строго: "Лев!". И все: Родители никогда не ругались, отец вообще не любил повышать голос. Даже если мама, начинала "разборку", он только кхекал и уходил в другую комнату.
ДА, БЫЛИ ЛЮДИ В НАШЕ ВРЕМЯ:. Они были не такие, как мы, - другие. Идейные, точно знающие, что партия всегда права и она единственный их рулевой. В чем-то они были счастливее тех, кто пришел за ними. По крайней мере, им была несвойственна двойная мораль. Современники отца твердо верили в то, что делали. Наверное, это их спасало, иначе эти люди просто сошли бы с ума.
Еще Толстой утверждал: кто научился размышлять, тот перестал верить. Они верили в высшую партийную справедливость - не рассуждая. Можно еще много чего сказать, но при этом обязательно надо не забыть отдать им должное. Именно отцовское поколение строило города в Заполярье, именно они добывали первые кубометры руды, именно отстояли Россию в годы Великой Отечественной. Мужество, героизм, величие и страх:. Они были дети своей эпохи, а мы их потомки. И обязаны отдавать им должное, но не обязаны повторять их ошибки.
Записала Л. СТЕЦЕВИЧ
Заполярная правда 15.11.2001