Сегодня блестящему норильскому рентгенологу Карлу Денцелю - 85 лет.
Историческая справка. Карл Денцель родился 3 января 1917 года. Окончил
Одесский мединститут. В 1941 году по национальному признаку (немец) вместо
фронта отправлен в трудармию в Челябинск, оттуда этапом - в Норильск. 40 лет
работал в системе норильского здравоохранения. После реабилитации в 1957 году -
главный рентгенолог города, заведующий рентгенологическими отделениями в онко- и
противотуберкулезном диспансерах. Замечательный диагност, которому безоговорочно
доверяли и специалисты, и пациенты. Консультировал больных в любое время суток.
В 1983 году ушел на пенсию, удостоившись звания <Отличник здравоохранения РСФСР>
и медали <Ветеран труда>. Умер в 1993 году.
Интервью с Денцелем записано десять лет назад, публикуется впервые. Встреча происходила дома у его дочери Ирины, на ней присутствовал доктор Серафим Знаменский.
- Карл Карлович, как давно ваши предки перебрались в Россию?
- Они приехали из Германии по договоренности с русской императрицей Екатериной, в девичестве немецкой принцессой Софьей Фредерикой Августой. Ей принадлежит идея переселения ста тысяч немцев на территорию России.* Расчет был такой: поднять в России отсталое сельское хозяйство. Не удалось, немцы обосновались небольшими колониями в Поволжье, на Кавказе, в Средней Азии и на Украине.
Мои родственники попали в Запорожскую область. Дед наш был очень зажиточным. Мой отец, кроме крестьянского дела, иногда преподавал в школе, хотя и не оканчивал гимназии. Его образования вполне хватало, чтобы учить детей начальных классов.
- О национальности вспомнили в начале войны?
- Я был мобилизован как военврач 3-го ранга, но на фронт не попал, потому что всех немцев вывели из состава действующей армии. Меня отправили в Челябинск, а в 1942 году <изолировали>. Решением Особого отдела я был осужден за участие в антисоветской группировке с намерением совершить диверсию - взорвать прокатный цех, который начал строиться только через год после моего ареста.
В Норильлаге было много <челябинцев>. Доктор Людвиг, тоже немец, попал в Норильск чуть раньше, с ним я познакомился еще в Челябинске.
- Как вас встретил Норильск?
- Здесь меня поместили в 9-е лаготделение, где сидели китайцы, японцы, немного вьетнамцев и немцы. Там я был до забастовки 1953 года. Потом наш лагерь перевели на место 6-го лаготделения (на промплощадке), а в наш - остаток каторжан, и назвали его 5-й Горный.
Когда я попал в Центральную больницу лагеря (ЦБЛ), передо мной встал выбор: стать доносчиком или уйти из санчасти. Доносчиком я не стал, и меня списали на строительство техникума. Там я работал длительное время. Конечно, в лагере было очень тяжело. Помню ощущение абсолютной бесправности. Я уже работал в 7-м лаготделении, когда пришли, чтобы арестовать прибалтийцев. Один из них болел воспалением легких, и врач-латыш сказал: <Я этого больного не отдам, ему еще нельзя ходить>. Это был доктор Прушанский. Его расстреляли вместе с отобранными в стационаре.
Когда умирали заключенные, никто даже не обращал на это внимания. Одно время я работал на Каларгоне. В какой-то из дней погода была актированная, очень холодно, и у лошади, на которой возили воду, началось кровотечение. Мы ее вчетвером или даже вшестером втащили в сушилку и пытались спасти. Не смогли. Это была трагедия, а когда умирали люди, это трагедией не считалось: Потом хозобслуга сама на себе воду возила.
- Одно время в ЦБЛ работала Евфросинья Керсновская. Вы были с ней знакомы?
- Керсновская - волевая женщина. Последний раз я ее видел в Ессентуках. Она жила одна в домике-землянке. Ее обслуживали как инвалида поочередно какие-то девушки. Она содержала огород и, несмотря на перелом шейки бедра, лежа на здоровой стороне, одной рукой копала землю лопатой. В лагере она оформила иллюстрациями диссертацию эстонского врача Леонарда Бернгардовича Мардны.
- С какими еще примечательными людьми столкнула вас судьба в Норильлаге?
- С Ольгой Елисеевной Бенуа из рода знаменитых художников Бенуа, она рисовала в центральной больнице с натуры. Вспоминаю Георгия Жженова на сцене театра на Нулевом пикете, куда меня, еще заключенного, проводил Владимир Венгеров (впоследствии он руководил норильским театром и всей нашей культурой), к тому времени освободившийся. Был ассистентом известнейшего хирурга Виктора Алексеевича Кузнецова, прибывшего в ЦБЛ в 1943 году. В больнице был приемный покой, где я обычно дежурил ночью. Тогда делали рентген и сразу же оперировали.
- А Урванцева вы знали? Мне кажется, по темпераменту вы с ним чем-то похожи?
- Николай Николаевич Урванцев приходил к нам в ЦБЛ на вечеринки. Очень выдержанный человек. А к Елизавете Ивановне Урванцевой я относился без симпатии. Смотрит неморгающими глазами, а потом за спиной говорит: <Карл Карлович - как этот стол. Говори - не говори: У него 20 лет срока, и он ничего не слушает:> Спрашивала у всех: <С кем он живет?>
Здесь Денцеля поддержал его коллега доктор Знаменский:
- Урванцева была администратором. Вспоминать ее - значит портить себе настроение. С ее точки зрения, дали тебе 20 лет, значит, все эти 20 лет, согласно распоряжению, ты не должен испытывать никаких желаний, чувств (доктор Денцель пользовался успехом у женщин и иногда вырывался на свободу, проползая под колючей проволокой. Чтобы охрана не заметила его на снегу, он заворачивался в простыню. - Ред.). Мы должны были быть примерными и стараться ей угодить. Однажды кто-то написал в газету письмо с предложением назвать строящуюся в Оганере больницу именем Урванцевой, а мы ее как врача не знали, знали как надзирателя.
- После освобождения, наверное, приходилось слышать много неприятного?
- Плоды пропаганды и агитации оставляли свой след в людях. Однажды покупаю книгу в магазине. Прошу ее завернуть и слышу от продавщицы: <Хоть бы людям доставались книги, а не зекам:>
Беседу вновь продолжил Карл Денцель:
- В лагере вместе с нами сидел Павел Евдокимович Никишин, основатель патологоанатомической службы в Норильске. До заключения он работал в Академии наук, знал Павлова. Это был хороший человек, но его сыновья - они все были крупные чины, полковники - отказались от него. В Норильске он пытался восстановить свое славное имя, читал лекции, вел сестринские курсы. Но это ему не помогло. Помню, был вечер для вольнонаемной интеллигенции, а уже освободившихся Никишина и Семена Наумовича Манькина (до ареста - директора Одесского института микробиологии) туда не пригласили. Никишин страшно переживал. Это был добрый человек. Его друг умер во время гражданской войны и перед смертью умолял Павла не оставлять осиротевшую семью. Он стал им ближе отца. В реабилитации ему отказали: В конце 50-х в горздравотдел пришло письмо от вдовы друга. Она просила пойти на кладбище и прокричать над могилой Никишина: <Павел! Ты реабилитирован>.
- После того, как ГУЛАГа не стало, многие захотели вернуться на родину:
- После освобождения я работал рентгенологом в поликлинике на Нулевом пикете. Жена приехала ко мне в первый раз после освобождения в 1955 году, а осталась через два года. Я бы мог уехать после реабилитации в 1957 году, но решил остаться в Норильске. Очень многие так поступали...
Записала В. ВАЧАЕВА, главный хранитель норильского музея
* Немецкая слобода была в Москве уже к середине 17-го века. Приток иностранцев в Россию усилился при Петре I и его преемниках. Однако основная масса немецких колонистов появилась в России в последней трети 18-го - начале 19-го вв.
Заполярная правда 04.01.2002