Автомобильная дорога Курагино -Артемовск - связующее звено в обеспечении золотого рудника всем необходимым для жизни людей. В настоящий момент она имеет более короткий и безопасный путь - через Ирбинский и Краснокаменский рудники. Но в нашей памяти еще живы воспоминания о старой, закрытой в 1982 году дороге, проходившей через Кордово, Усть-Каспу, Зимовье, Дьячковку, девятнадцатый, четырнадцатый и седьмой километры. Вдоль прекрасных сибирских рек - Кизир и Джебь.
Можно очень долго и много говорить о красоте этого края и, конечно же, о золоте. Кстати, о нем разговор особый. Во время царствования Екатерины II по старой дороге было перевезено столько драгоценного металла, что всю ее, от золотых приисков поселка Чибижек до Курагино, расстоянием в сто километров и шириной три метра, можно было залить сантиметровым слоем золота.
Но все проходит в этой жизни. И о былой славе этих мест можно узнать только из старых книг или от старожилов, к одному из которых мы едем сегодня в гости.
Девятнадцатый километр старой дороги, один-единственный домик-заимка, оставшийся целым от некогда большого поселка. Когда подъехали, Андрея Алексеевича на месте не оказалось. "Владелец небольшого поместья" благодаря непоседливому характеру, скорее всего, на реке, на рыбалке.
И действительно, он стоял в лодке, посреди Джеби, и легким, заученным взмахом вскидывал удочку. Завидев гостей, обрадовался и, взяв в руки шест, в два взмаха крепких жилистых рук подогнал лодку к берегу. Цепкое рукопожатие, внимательный взгляд светящихся глаз, спокойная рассудительная речь.
Федоров Андрей Алексеевич родился 23 июня 1915 года в селе Боровики Новгородской области, в крестьянской семье, где было девять детей. Жили хорошо, дружно, крепко. Пять коров, поросята, куры. Но самым главным богатством была новая, недавно купленная сенокосилка.
Может быть, это послужило причиной для репрессий. Сослали всех: отца, мать и восьмерых детей (старшая дочь вышла замуж и была на другой фамилии). Андрей Алексеевич до сего дня не понимает, за что. Власть говорила, что слишком богато живут. А как же тогда жили сибиряки, у которых в каждом подворье было по пять коров, две лошади, сенокосилки, молотилки, а сливочным маслом смазывали колеса телег? Или причиной тому было то, что сибиряков некуда было выселять?
Им повезло, что время высылки пришлось на лето. Позднее доходили слухи о том, что тех, кого перевозили в Сибирь зимой, до пункта назначения доставляли замерзшими. Добрым словом вспоминает сибиряков, делившихся с репрессированными хлебом и всевозможными продуктами питания, когда при переходе из Ачинска до Артемовска в населенных пунктах "сжалившийся конвой" выпускал детей из оцепления "на промысел".
Первые годы ссылки были невероятно тяжелыми. Их разместили в Сиблаге, который в 1930 году размещался в двухстах метрах от Верхнего стана, под перевалом между двух гор - Золотой Конек и Колокол. В одном бараке жило по восемь семей. В день давали по 250 граммов хлеба на человека.
Сразу же после прибытия в Артемовск погнали на работу. Мужиков - в штольню, на проходку. Несовершеннолетнего Андрея - на канатную дорогу, на отгрузку руды. Когда исполнилось восемнадцать лет, его перевели на добычу золотоносной руды - на проходку. Работать начал в первой, Борисовской штольне, которая имела (и имеет до сего дня) огромную сеть горных выработок. Золотой Конек пустотел, как муравейник, изрыт неисчислимыми ходами-разветвлениями к штрекам, лавам, забоям.
Что тогда представлял собой горняк-проходчик? На голове бумажная, склеенная из нескольких листов картона каска. Короткая прорезиненная куртка. На ногах лапти. Настоящие крестьянские, из лыка. Чуни из кожи считались роскошью. Прежде чем "заработать" такие чуни, наш герой износил несколько пар лаптей. Кто был в шахте, понимает, что работать в забое в лаптях - все равно что добывать руду в воде босиком.
В руках бур, подмолоток, лопата да тачка. Процесс проходки происходил таким образом. С помощью подмолотка и бура вручную в камнях пробивали скважину под взрывчатку. Глубина не менее двадцати сантиметров. После отпалки - взрыв динамитом подготовленной руды - лопатами отгружали "отвоеванную" у скалы руду в вагонетки и доставляли на общую площадку, где уже потом лошадьми выдавали на-гора.
Лошадь являлась единственным транспортом не только на земле, но и под землей. Там, в глубине Золотого Конька, был конный двор, где жили эти животные, практически до самой своей смерти не выходя на поверхность.
Плывущая лава и постоянный кисловато-сладкий привкус углекислого газа доводили людей до исступления. Паросиловая станция не могла дать должной вентиляции по всем штрекам и отсекам. Энергии двадцатикубовой дизельной электростанции едва хватало на компрессор. Освещение штольни - небольшие, продолговатые лампочки в сорок ватт на расстоянии пятьдесят - семьдесят метров. Соседней не видно. Бывали случаи, когда проходчики брались за руки и в подобном хороводе выходили наружу. Единственное и незаменимое освещение рабочего места - карбидка. Работали в четыре смены по шесть часов, под строжайшим надсмотром и жестким планом.
Однако до сих пор добрыми словами старый проходчик вспоминает мастера участка
Алдаданова, который был требовательным к начальству и "стоял горой за рабочий
класс". Инспектор охраны Фанго ввел неукоснительное правило: после
сорокаминутной работы в забое выводить человека на "свежую струю".
Андрей Алексеевич помнит на стенах штреков и забоев видимые золотые жилы толщиной в большой палец, сравниваемые им почему-то со следом, оставленным после удара кнута. Не таясь, говорит о "неподъемных лопатах". Подобная фраза была широко распространена среди горняков и объясняла то, что в перегоревшей руде находится наибольшая концентрация золота. Сейчас уже не секрет: тайно от охраны они выносили концентрированную руду, отмывали на лотках и тут же сдавали в золотоскупку. В некоторых случаях рукавица рабочего, наполненная концентратом после отмывки, давала 250-300 граммов золота. Да, тащили, потому что надо было как-то кормить семьи.
В те времена лотками мыли золото все, от мала до велика. В Артемовске было несколько пунктов по скупке металла. Мой собеседник не расставался с лотком всю свою жизнь. Артемовск, Тинсук, Макарьевка, Чизан, Березовая речка, Китат, Неожиданный - вот неполный перечень тех мест, в которых он испытывал старательское счастье. Мыл в ручьях, бил шурфы, копал разрезы. Самый большой самородок, весом в сорок граммов, размером со спичечный коробок, отмыл под Тинсуком. Бывали дни, когда из шурфа в один день добывали по 800-1000 граммов золотого песка. Однако с некоторой завистью старый старатель вспоминает о бригаде Шульмина, который "золото чувствовал носом" и отмывал его в день до двух килограммов.
Впрочем, старательская удача призрачна, как утренний туман. Андрей Алексеевич помнит и "черные дни", когда за один год, прежде чем наткнуться на золотую жилу, бригада впустую прошла девятнадцать шурфов глубиной от четырех до двадцати метров.
Великая Отечественная потребовала еще большего напряжения. "Каждый килограмм золота - удар по врагу!" - гремел призыв Сталина. Работали по 12-14 часов в сутки без выходных. Теперь уже старательская бригада состояла не из восьми - десяти мужиков, а из одного проходчика, который нес на своих плечах обязанности мастера, проходчика, взрывника, и двух молодых, 17-18-летних девчонок-помощниц... После войны его перевели в разведку, что тоже не меняло характера работ: шурфы, кайла, лопата, лоток и две руки.
Общий трудовой стаж Андрея Алексеевича Федорова - сорок пять лет. Из них двадцать отдано проходке, Золотому Коньку и его окрестностям. На пенсию вышел в 1964-м, по первому списку, но работать продолжал еще до 1975 года. Из Артемовска же на девятнадцатый километр переехал жить в 1947-м и, что удивительно, до сего дня прописан здесь. Держал крепкое хозяйство: три коровы, лошадь, пасеку. После закрытия дороги в 1982 году жители разъехались. Семья Федоровых последовала примеру общества и переехала на постоянное место жительства в Краснокаменку. Однако с ранней весны до поздней осени, пока не выпадет глубокий снег, старый старатель продолжает жить на своей усадьбе.
У Андрея Алексеевича большая, дружная семья: 10 детей - 6 дочерей и 4 сына, 19 внуков, 11 правнуков. Со своей женой прожил более шестидесяти лет.
Сравнивая прошлое и настоящее время, он горестно вздыхает. Много вокруг крохоборства и воровства. Ничего нельзя оставить. Несколько лет назад сожгли старый дом. Пришлось рубить новую избушку. В прошлом году поставили сруб, в этом году хотел достроить баньку, но зимой, пока жил в Краснокаменке, кто-то сжег все труды. В старые добрые времена за такие дела посадили бы на муравейник, но таких случаев просто не было. Избы закрывали на палочку. В тайге, по избушкам без боязни оставляли продукты, посуду и даже ружья с провиантом. Никто ничего не брал. А если и брали из нужды - оставляли записку или при встрече объясняли ситуацию. А что теперь? Ложки не оставить. "Иду на рыбалку - Джебь протекает в ста метрах от заимки - все закрываю на замок, пилу, топор прячу - нет веры людям!"
Получает Андрей Алексеевич пенсию в полторы тысячи рублей. Это хорошо, что хоть после восьмидесяти лет "подкинули" несколько сотен рублей. Хотя за весь его каторжный труд это до смешного мало...
В заключение нашей встречи, стараясь хоть как-то продолжить разговор, таежный отшельник торопливо показывал свое хозяйство. Отлично ухоженные рядки картошки, ладно срубленную избу, покос и сделанную в этом году новую лодку. Как у своего собрата по рыбалке, спрашивал у моего отца, Степана Гавриловича, ладно ли сделана лодка, хороша ли на вид и надолго ли ее хватит. Получив щедрые похвалы рыбака-охотника, обрадованно засуетился и, подчеркивая свой скромный характер, стал оправдываться:
- Да в мои восемьдесят семь лет и такой лодки хватит. Я далеко не плаваю, да и не могу. Так уж, если только метров триста-четыреста, за поворот. Вот дощечку под колени подкладываю, на ногах в лодке не могу стоять - колени не держат, да и ноги болят. И шестом толкать долго не могу - дыхания не хватает. Видимо, шахта все-таки о себе дает знать... Хорошо, что лодки на пять-шесть лет хватит. А там новую построю!
Так он и живет, со святой верой в собственную судьбу, добровольный узник Золотого конька.
Владимир ТОПИЛИН.
Красноярский рабочий, 25.01.2002