Здравствуй, моя любимая газета "Красноярский рабочий". Как-то вы публиковали заметку одного репрессированного. А так как я из "гулаговцев", хочу сказать несколько слов по этому поводу, то есть добавить.
Двенадцать лет я находилась в зоне, была спецпоселенцем и дочерью врага народа. Меня в 1937 году с позором выгнали из школы. А мою мать с пятью малыми детьми уволили с работы. С десяти лет я уже знала, что такое безотцовщина и нищета. Дома у нас не было, жили в заброшенных кошарах, свинарниках. Питались тем, что я соберу по деревням. А таких, как я, было много. На чужих улицах меня избивали мальчишки. Кусали собаки. Я только и делала, что утирала слезы.
В 1942 году меня призвали в трудармию. В свои неполные шестнадцать лет мне наравне с мужчинами приходилось вручную грузить вагоны с лесом. И за это получать четыреста граммов хлеба в день. Так и питались - чай - кипяток и хлеб, что был черней земли.
Людей увозили в Воркуту, где погибло множество людей от голода и холода. А кто сейчас о них помнит? Только тот, кто сам через это прошел. Идущие за нами поколения принимают все за сказку.
В Воркуте мы жили в огромных бараках с печкой посередине и четырехметровым столом из неструганых досок. Еще стояли двухэтажные нары. Каждый день приходилось видеть ужасные картины. На моих глазах мужчины, обрезали труп, на костре варили человеческое мясо и ели его. Умерших хоронить было некому.
Мы работали везде, куда пошлют. Водили нас под конвоем с собакой. На проходной всех считали. Строили по четыре человека шеренгой, и три километра до шахты мы шли молча. Кормили по котлам, из консервных банок. У каждого была монета (величиной в наши два рубля), на которой стояла какая-нибудь цифра от одного до шести. То есть первый котел, второй, третий и так далее. Если выполняли план (это семьдесят пять тонн угля в смену за двенадцать часов), то получали 600 граммов хлеба - шестой котел. К этому пайку прибавляли 400 граммов супа из мерзлого турнепса - постное хлебало.
А кто мог выдать норму угля, если люди ослабли так, что не в силах были поднять лопату. Если в лаве кто-то падал и погибал, бросали, как дохлого барана, в вагонетку и отправляли на-гора, а там хоронили под мох в жидкое оттаявшее болото. Зимой в штабель клали.
Все это я пережила. А теперь алкаш в деревне получает пенсию больше, чем я. У него, видишь ли, стаж полный, без перерыва. Я в этот "перерыв" в Воркуте "отдыхала"...
Ирина КОЗАК. д. Трясучая, Балахтинский
район.
Красноярский рабочий, 5.04.2002