20 лет лагеря стали самым страшным
Приключением агента Коминтерна Жака Росси,
Автора знаменитого «Справочника по ГУЛАГу»
Этого человека зовут Жак Росси. Родился он в 1909 году. Кроме солидного
возраста, он обладает еще и биографией, способной потрясти даже самого бывалого
человека. Родился Жак во Франции, ребенком вместе с матерью переехал в Польшу,
студентом вступил в польскую компартию. Изучил множество языков, включая такие
экзотические, как китайский и хинди. Такие лингвистические способности не могли
остаться без внимания. Коммунист Росси с 1928 года был секретным агентом
Коминтерна и объездил полмира в этом качестве с фальшивыми паспортами и
щегольскими чемоданами, в которых возил секретные документы. В 1937 году он
приехал из воюющей Испании, где руководил одной из секретных радиостанций, в
СССР. И вскоре был арестован. Из лагеря вышел спустя 20 лет, но еще больше
времени прошло, пока через Польшу и США Жак Росси добрался до Франции.
Можно только догадываться, что смог бы сделать этот талантливый человек, живи он на свободе. Впрочем, Росси сумел и лагерный опыт перевести в строки книг. Все-таки двадцать лет собирал фактический материал. Кстати, на случай шмона, записи свои за колючей проволокой он вел по-французски, но тибетским алфавитом.
Совсем недавно в издательстве «Le cherche midi» вышла новая книга Росси «Француз Жак в память о ГУЛАГе», написанная совместно с литератором Мишель Сард. Мы же «разбавили» интервью цитатами из предпоследней книги Жака Росси «Как она была прекрасна, эта утопия!» в переводе Натальи Горбаневской.
* * *
Еще десять лет назад, когда он приезжал в СССР, Росси был бодр и пил водку на московских кухнях не пьянея — так, как это умеют только старые зэки. Однако годы берут свое, и Жак сейчас редко покидает свое жилище в 13-м квартале Парижа. Он находится под опекой католических монахинь. Живет в маленькой комнате с аскетической обстановкой, состоящей из распятия над аккуратно застеленной кроватью и двух стульев. Неторопливую речь старика изредка прерывает лишь шум поездов метро, которое здесь выходит на поверхность.
— Ваша первая книга, вышедшая еще в СССР — «Справочник по ГУЛАГу», включает большой словарь лагерного языка, на котором говорили островитяне Архипелага, а вместе с ними и большая часть страны. Неподготовленного человека она поражает обилием ненормативной лексики. Почему люди общались между собой именно на таком языке?
— Иначе не могло быть в изначально фальшивой советской системе. Ни в каких других языках нет такого мощного пласта неподцензурной лексики. Власть общалась с народом выдуманным, фальшивым языком речей вождей и газетных передовиц, а народ адекватно отвечал ей. Как умел.
«Признавайся, фашист проклятый, признавайся!
— Мне не в чем признаваться, — твержу я время от времени.
Каждый раз это вызывает у следователя новый приступ ярости. Следователи сменяются через каждые пять-шесть часов. А я стою, руки за спину. Пять дней и шесть ночей подряд. Я не очень-то понимаю, что происходит вокруг. Направленный в глаза сильный электрический свет исчезает. Я иду...»
— Вы, приехав в Россию из Испании, пробыли на свободе меньше года, а затем на долгие годы оказались за колючей проволокой. Можете определить для себя момент, когда вы перестали быть коммунистом?
— Трудно определить точное время. Наверное, даже невозможно. Это как в любовных романах. Сначала охлаждение, потом расставание, наконец, полный разрыв. Лагерный опыт помог ощутить нереальность коммунистических идей. Еще когда я был идейным коммунистом, то сталкивался с фактами, которые убеждали меня в том, что затея эта нереальная. Но не хотелось признаваться, что все это миф.
— И что же в коммунизме самое нереальное?
— Те успехи, которых надо достичь обществу, чтобы людям было хорошо жить. Каждому из людей в отдельности, а соответственно и всем вместе. Коммунистические вожди не умеют мыслить категориями личности. То, что я выжил, — это, наверно, счастье, удача. Мне помогло мое любопытство. Я был очень увлечен коммунистическими идеями и если что-то не понимал, то делал огромные усилия, чтобы проникнуть в суть непонятного тезиса. А тут, в лагере, — все как на ладони.
Меня ведут вниз, в подвал, через какой-то порог. Пустая, голая комната. Несколько темных влажных пятен. Кран и ведро с водой. Старшина и два солдата отирают пот со лба. Старшина глядит в мою карточку и накалывает ее на гвоздь. Там уже много таких карточек. Ничего не говоря, меня начинают бить. Не знаю как, я оказываюсь на бетонном полу. Все в тумане. Очнувшись, я увидел над собой солдата с пустым ведром в руках. Понимаю: они облили меня водой. Меня поднимают. И опять бьют. Кулаками, сапогами. Прежде чем снова потерять сознание, я успеваю заметить на гимнастерке старшины комсомольский значок профиль Ленина на красном знамени. Того самого Ленина, что так щедро обещал нам светлое будущее.
— Что было самым тяжелым?
— Трудно было прозреть, увидеть правду.
— Неужели труднее, чем голод, холод, избиения, угроза смерти?
— Когда ты голоден, когда тебя бьют — это тяжело, но через все это можно пройти. Говорят, голод тяжелее пыток. Не уверен в этом. Привыкнуть к этому, конечно, нельзя, но перетерпеть можно.
— Что вы почувствовали после выхода из лагеря?
— Вы же знаете, я не смог уехать из СССР после выхода из лагеря. А оставаясь в Советском Союзе, остаешься в лагере.
— Почему же вас так долго не выпускали из страны?
— Усилия чиновников были пропорциональны моим попыткам уехать домой. Чем активнее были мои попытки, тем больше усилий прилагали они, чтобы мне помешать. Это так называемый человеческий фактор советской системы, где вся гадость человека при власти выплывает наружу. Я бы употребил слово «гадодействие», оно характеризует многое из того, что делалось в СССР. Главное гадодействие — это «приказ партии», но бывали и другие, более мелкие, частного порядка.
— Вы ненавидите людей, которые сломали вам жизнь?
— Нет.
— Неужели простили все зло?
— Нет, просто, как мне кажется, я понял механизм, который позволяет человеку верить в невозможное. Не на кого обижаться. Человек способен верить в любого сукина сына, который может создать новую религию.
«Когда конвоируешь человека, которого тебе поручено расстрелять, обязательно надо проверить, чтобы руки у него были крепко связаны за спиной. Потом с заряженным револьвером в руке пускаешь его впереди себя, а сам идешь в двух шагах сзади, давая ему приказы «Налево!», «Направо!», «Спускаться по лестнице!» и т.д. До самого того места, где уборщица насыпала опилок или песку. Тут приставляешь ему револьвер к затылку, но не вплотную, чтобы он так ни о чем и не догадывался. Нажимаешь на курок и в то же самое мгновение даешь ему хорошего пинка...
— А зачем это? — спросил я, удивившись.
— Чтобы кровь не забрызгала гимнастерку. Представляешь, сколько сил стоило бы жене отстирывать ее каждый день!»
— Почему России все время так не везет?
— Может быть, потому, что в ней все делается слишком поздно.
Михаил ГОХМАН
Московские новости №22 11 - 17 июня 2002 г.
