Рассказывают сёстры Изабелла и Галина, урожденные Жмурко
Наш отец Петр Трофимович Жмурко родился 22 апреля 1922 года в селе Степашки Гайсинского района Винницкой области. Село это и сейчас довольно большое и зажиточное.
Его отец Трофим Кириллович в гражданскую войну служил у Котовского, а когда война закончилась, вернулся в своё село крестьянствовать. По характеру он был человек резкий, крикливый и нетерпимый к окружающим. Очень любил всех критиковать. Язык и погубил Трофима Кирилловича, потому что в 1928 году его раскулачили. Много позже, уже в 50-е годы, мы приезжали в село и видели дом, где жила семья отца в 20-е годы. Трудно было даже представить, что же послужило причиной раскулачивания. Самый простой крохотный дом с кухней и горницей, глиняный пол, соломенная крыша, крошечные окошки, какое уж там богатство.
Свою мать папа не помнил. Она умерла от тифа, когда мальчику было четыре месяца, и дед женился на её старшей сестре Надежде Степановне. Она к тому времени уже была вдовой, имела дочь от первого брака: Марийка старше отца на 14 лет. Баба Надя была очень доброй, мягкой, покладистой женщиной - полная противоположность своего немножко сумасшедшего мужа. Отец наш всегда считал Надежду Степановну матерью, и она его всем сердцем любила.
Баба Надя вместе с дедом в 1928 году была арестована и сослана в Сибирь. Отца, которому в тот момент было шесть лет, удалось спрятать, и он остался жить у дочки бабы Нади. К тому времени Марийка уже была замужем и жила отдельно. Жил там ещё дед Денис, страшный скупердяй - факт, который, наверное, не мог украсить жизнь маленького Петра, нашего будущего отца. Богатый был этот дед, но его почему-то не раскулачили. У Дениса была громадная пасека. Весь сбор мёда он отдавал на продажу, и даже мы, внучки, когда приезжали в гости, получали угощения только сотами или ложкой мёда в лучшем случае. В такой обстановке нашему отцу, наверное, приходилось весьма не просто.
...Везли деда с бабушкой по этапу очень долго, и в итоге оказались они в Красноярском крае на реке Пит в селении, которое по названию реки именовалось Пит-городок, а отец целый год жил в деревне у своей сводной сестры, пока родителям не удалось его как-то переправить к себе. Как это было сделано, отец не помнил.
Пит-городок - место довольно глухое, таёжное, но народ там был приличный и достаточно образованный. Во всяком случае, десятилетка была. Отец с первого класса проучился в этой школе и закончил её с отличием. Многие выпускники школы поехали поступать в красноярские вузы. Насколько мы знаем, большинство одноклассников отца получили высшее образование. Через 30 лет после окончания школы они - все те, кто остался в живых, встретились и до последних дней отца довольно активно переписывались.
Отец писал стихи, обожал литературу, особенно Маяковского. Если кто-то помнит его, то знает, что отец на всех вечерах всегда читал Маяковского и делал это очень неплохо. Видимо, любовь к поэзии определила его выбор. Он поступил в Красноярский педагогический институт на филологический (может, он тогда назывался иначе) факультет. Шёл 1940 год... Стал бы он учителем или нет, никто никогда не узнает, потому что вся дальнейшая жизнь отца была предопределена двумя событиями.
Мы не очень хорошо знаем историю тех лет и, возможно, будем не совсем точными, но по воспоминаниям отца, все студенчество в то время было взбудоражено тем, что предполагалось ввести плату за обучение в высших учебных заведениях. Естественно, студенты были этим очень недовольны и активно выступали против. Отец наш тоже не остался в стороне и даже написал что-то вроде памфлета, в котором имя Сталина не упоминалось, но подразумевалось не в очень приятном контексте.
И второе. В это время в стране велась активная дискуссия о роли личности в истории. Причиной дискуссии послужили работы крупнейшего советского историка Покровского. Было бы странно, если бы эта тема не волновала студентов и не обсуждалась на занятиях. Как рассказывал отец, студенты его группы были очень активными на семинаре, посвящённом этой теме. Приводили исторические примеры, когда роль личности была определяющей. Во время обсуждения возникла фамилия Троцкого. Как оказалось позднее, этого было достаточно, чтобы преподаватель, который вёл занятие и принимал участие в этой дискуссии, написал на студентов- первокурсников донос. Осуждать его за это трудно: наверное, человек боялся, что если этого не сделает - донос напишут на него.
В результате шесть студентов - участников этого семинара были арестованы. Отец среди них был самым молодым, ему только исполнилось 18 лет. А случилось это 5 ноября 1940 года.
Отец никогда подробно не рассказывал, как проходил суд. Видимо, суда-то как такового не было. Но рассказал, что даже прокурор в своей обвинительной речи просил его как самого молодого не наказывать слишком строго и даже оправдать. Может быть, ещё и потому, что когда у отца делали обыск, ничего компрометирующего не нашли. Значительно позднее семье вернули всё то, что у него тогда изъяли: книжки, стихи, фотографии... Но самый справедливый в мире советский суд приговорил Петра Трофимовича Жмурко по статье 58-10 к пяти годам лишения свободы и трём годам поражения в правах.
Надо сказать, что после своей реабилитации отец интересовался судьбой всех осуждённых по его делу. Оказалось, что из шести арестованных двое (в том числе он) попали в Норильск и остались живы, а четверо были отправлены на строительство дороги Абакан-Тайшет и там погибли.
В Норильлаге для отца началась жизнь заключённого. Сначала он попал к уголовникам. Особенно его там не обижали: главный в их бараке, не знаем как его называть - вор в законе или пахан, облюбовал отцовские белые бурки. Это что-то наподобие валенок, только более изящное. Естественно, отец их пахану "подарил". После этого "жеста доброй воли" его не трогали. Но был один случай, когда жизнь отца могла оборваться. Он очень сильно заболел, и двое конвоиров повели отца в лазарет. Идти было далеко, и он всё время падал. Один из конвоиров всю дорогу предлагал напарнику пристрелить отца, чтобы не мучился. Но второй попался жалостливый, помогал отцу идти, и до лазарета его всё-таки довели. Болел он тогда долго, но когда вернулся, когда выздоровел, к уголовникам его больше не вернули, а отправили в казарму к политическим.
Все, кто живёт или жил в Норильске довольно долго, знают, что среди политических заключённых, которые во время войны оказались в Норильске, было очень много ленинградцев. В том числе и специалистов по горному делу - профессоров и преподавателей Ленинградского горного института. Не знаю, был ли там знаменитый академик Федоровский, но уж люди из его окружения точно были. А что такое преподаватели? Преподавателю хочется учить, так что эти умные интеллигентные уникальные люди с удовольствием читали отцу лекции (возможно, и не только ему одному), устраивали экзаменовки и постепенно приобщили к горному делу.
Уже через год зек-горнорабочий закончил курсы машинистов электровоза, затем без отрыва от производства ежегодно осваивал другие смежные профессии. Как только он освободился в 1945 году, так сразу же поступил в Норильский горно- металлургический техникум. Уехать из города отец не мог: паспорта ещё не было. Техникум он закончил в 1948 году, причём с отличием. Стал начальником подземного участка рудника "Заполярный", а впоследствии заместителем главного инженера.
С нашей мамой Тамарой Александровной Сосновской он познакомился, ещё работая на шахте. Мама была на вольном поселении, работала каким-то мелким служащим: образование, понятно, получить не удалось. История нашей мамы тоже не простая, хотя она никогда словом не обмолвилась о том, как попала в Норильск. Всё что мы знаем об этом - знаем от нашей бабушки Ольги Петровны, которая вырастила нас и была первой и самой главной защитницей и сторонницей нашего отца.
Бабушка родилась в Вологодской губернии, в очень глухом селе. В 14 лет ушла из дома, уехала в город и поступила в услужение к господам. Сразу после революции вышла замуж, родила одного за другим трёх детей. Старшего сына потеряла в младенчестве в голодные 20-е годы, потом похоронила мужа и осталась одна с двумя дочерьми на руках. Вспоминать свою жизнь в замужестве бабушка не любила. Знаем только, что дед был старше на 19 лет и умер, когда нашей маме исполнилось шесть лет. После смерти мужа бабушка вступила в партию и была очень активной коммунисткой. Правда, партийная жизнь её закончилось плохо: во время одной из чисток бабушку из партии исключили. Была она женщиной малограмотной, писала плохо, но страшно любила читать, особенно газеты. Сколько помним, она всегда сидела с книжкой или газетой.
В 1941 году бабушка, мама со старшей сестрой Валентиной жили в Ростовской области в городе Каменске. Эта часть нашей территории во время войны была оккупирована немцами, и бабушка рассказывала, как она переживала, что маму угонят в Германию. Этого не случилось, но произошло не менее страшное.
Когда Каменск освободила Красная Армия, всех жителей постоянно занимали на общественных работах: они рыли окопы. Наша мама была ещё совсем молоденькой и слабой. Бабушка дочь очень жалела, но сделать ничего не могла. Потом у неё появился ухажёр - военный, и он предложил: "Не отправляй Тамару на земляные работы, я найду ей что-нибудь полегче". Бабушка обрадовалась и оставила маму дома. Два следующих дня они провели в ожидании другой работы, а на третий за мамой пришли и забрали. Было лето, и увели маму в одном платьишке. Она исчезла ровно на год. Не было ни следствия, ни суда, просто забрали человека и увезли как рабочую силу в Норильск. Бабушка всю жизнь казнила себя и говорила, что это она отправила Тамару на Север.
Ну, как бы там ни было, а именно в Норильске наши родители встретились, полюбили друг друга и прожили вместе 32 года до маминой смерти. Она ушла от нас очень рано, ей едва исполнилось 52.
Иза родилась очень слабой, все говорили, не жилец на этом свете. Мама сразу после родов сильно заболела, и все заботы о дочери взял на себя отец: кормил, поил, нянчил. До трёх лет Иза не ходила. Тогда её повезли к бабушке в Ростовскую область, на станцию Лихая, это рядом с городом Каменском. Там её закапывали в песок - такой метод лечения - и совершенно неожиданно, когда родители вместе с бабушкой, которую они забрали в Норильск, сели на теплоход до Дудинки, Иза встала и пошла. Вообще папа часто вспоминал эту поездку. Любил подсмеиваться над бабушкой и говорил, что всё её хозяйство состояло из одной курицы и пустой деревянной бочки. Когда они собирались уезжать в Норильск, курицу сварили, но она оказалась несъедобной. Бочку, правда, довольно выгодно продали. Оказывается, в те времена и бочки были дефицитом.
Папа любил вспоминать один случай из той поездки. В Москве на Курском вокзале они расположились в зале ожидания. Иза заснула, и папа накрыл её своим пиджаком. Пришло время посадки. Отец взял пиджак, надел, руку в карман, а кошелька нет. Всё - катастрофа! Мама рыдает, отец бледный: куда идти, что делать? Тут просыпается Иза и просится на горшок, а горшок - обязательный предмет всех поездок. Он под лавкой. Выдвинули его, а там лежит отцовский кошелёк, и деньги все на месте. Мама говорила, что на радостях они сразу побежали в магазин и купили два килограмма зефира - непозволительная тогда роскошь.
В 1953 году отца как перспективного специалиста направили на учёбу в Ленинград. И, несмотря на то, что у нас уже была двухкомнатная квартира на Мончегорской улице, небольшая, конечно, но всё-таки двухкомнатная, мы решили всей семьёй поехать с отцом в Ленинград.
В Питере долго мыкались по квартирам, но поскольку у отца была довольно высокая комбинатская стипендия, особых бед семья не ощущала. Не шиковали, конечно. В конце концов, нашли маленькую квартиру, комната всего девять квадратных метров, кухонька, где отец по ночам занимался. Надо сказать, что студентам-ускоренникам института, а его часто называли ВИКом, было очень и очень нелегко. Ускорение определялось вовсе не сокращением программы, а её уплотнением. Все три года отец учился хорошо и с большим удовольствием. Диплом защитил с отличием. Вообще-то от комбината он был не один. Я помню ещё Валентина Ивановича Курилова, тоже известного в Норильске горняка. Несмотря на нашу девятиметровку, очень часто собирались, и не только по праздникам, у нас дома. Бабушка всегда готовила гуся с капустой. Было весело и интересно.
Вот с этим периодом: защитой дипломного проекта связана моя первая "подлянка", которую я сделала отцу. У него все бумаги были разложены в кухне - пояснительная записка, чертежи, чернильница-непроливашка. И как-то случилось так, что эту чернильницу я перевернула и залила весь его дипломный проект. Шума было, конечно, очень много. Но что скажешь - пришлось диплом переделывать. В итоге всё получилось нормально.
Когда мы вернулись в Норильск, семье предоставили квартиру Игната Васильевича Усевича, бывшего в то время заместителем директора комбината по горным работам. Он уехал в Ленинград. Вот в этой квартире на Октябрьской площади мы практически всю свою норильскую жизнь и провели.
Карьера у отца в Норильске оказалась просто стремительной, хотя в ней были не только взлёты, но и падения. Многим известен факт, когда Жмурко, директора рудника, сняли с работы и перевели в горные мастера. За этим не стояло нарушение дисциплины или технологии производства, а просто характер, точнее его норов и нежелание слушать приказы сверху, если он их не считал целесообразными. Отец был очень крутой человек. Если его понесло, мог наговорить что-то очень резкое и обидное, мог, кому угодно сказать, ты, мол, ничего не понимаешь или ещё лучше - ты дурак. Но при этом отец очень быстро отходил и делал вид, что никаких неприятностей не было. Конечно, не всем это нравилось. Но отец и сам обид долго не помнил.
Однажды на явочной планёрке комбината отец сцепился с кем-то из строителей. Крик стоял такой, что ни директор комбината, ни остальные присутствующие остановить их пикировку не могли. Наконец, спорщики накричались, шум закончился, и слово дали очередному докладчику. Кажется, это был только что назначенный директор никелевого завода. Он встал и после того, что произошло, начал как-то нерешительно мямлить. Повисла тишина, и в этой тишине раздался театральный шёпот известного норильского юмориста - начальника юридического отдела комбината Бориса Яковлевича Розина: "В клетку его к Жмурко".
Мы знаем, что в Норильске отца очень ценили и любили. Он был высококлассным инженером с хорошо развитой интуицией. Многие известные учёные, которые приезжали в город, удивлялись, почему отец не защищает диссертацию. Он пытался, рукописный вариант работы до сих пор лежит у нас в семейном архиве, но закончить и оформить диссертацию всё было некогда, да отец и не считал это каким-то уж важным делом.
После окончания института папу назначили сразу главным инженером рудника 7/9 (будущий "Заполярный"). А закончилась его норильская карьера в 1974 году в должности заместителя директора комбината - начальника горно-рудного управления.
Он переехал в Москву. Сначала работал в Главмеди, а через очень небольшой промежуток времени стал заместителем министра цветной металлургии Союза ССР и возглавил Главзолото.
Как нам казалось, у родителей были достаточно трогательные отношения. Он был очень внимательным, всегда прислушивался к маминым советам. Несмотря на то, что отец был далеко не святой, с мамой как-то умел поддерживать нормальные отношения. И семья оставалась довольно прочной. Во многом этому способствовала бабушка. Человек очень тактичный, добрый и, она, к счастью, была ещё и хлебосольной, любительницей всяких кулинарных изысков. Нам кажется, что многие острые моменты в семейных отношениях снимала, или, как бы сейчас выразились, "разруливала" бабушка.
Маму все очень любили, и мы это достаточно тонко чувствовали. Когда отца провожали - было это на турбазе "Горизонт" - устроили мальчишник, но папа поехал туда с мамой. Когда родители вернулись домой, папа даже с некоторой обидой сказал: "Ну, вообще-то обо мне говорили гораздо меньше, чем о маме". К сожалению, она очень скоро умерла, прожив в Москве только три года.
Несмотря на то, что у отца была достаточно высокая должность, квартиру мы получили очень далеко от центра, в Орехово-Борисово. Маленькую, в панельном доме, гораздо хуже, чем была у нас в Норильске. Линию метро в том направлении ещё не проложили, очень долго не было и домашнего телефона. Когда у мамы случился приступ и она умирала, то "скорую помощь" с большим трудом удалось вызвать через соседей. Но было уже поздно. Мама умерла во сне: сердце остановилось.
Папа пережил её на 22 года, и не было случая, чтобы в день ее смерти или рождения мы все вместе не ездили на кладбище. Случилось так, что свою личную жизнь после смерти мамы отец устроить не смог. Он женился, но лучше бы этого не делал. Вторая жена на несколько лет ему жизнь сократила. Он мог бы еще долго прожить и долго работать.
Потенциал отца был очень высокий, и не такие уж у него были серьёзные болезни, чтобы умирать в 77 лет. Но его очень сильно подкосило освобождение от работы. Самое парадоксальное, что сняли его за то, что сегодня декларируется всеми нашими властными структурами. Отец всегда считал, что наряду с государственной добычей золота должна существовать и частная подотрасль, то есть старательское производство. Но разве можно было в то время так рьяно это защищать, как делал отец. Некоторые его предали, кто-то просто отвернулся...
В последние годы папа ощущал себя как бы выпавшим из времени. Позднее все его идеи, мысли, действия, которые, к сожалению, были трансформированы в обвинение за якобы несоциалистический образ мышления, за пропаганду методов, противоречащих социалистическому производству, вдруг оказались не просто востребованными, а стали практически идеологией рыночных отношений. Это был для него последний удар, который он уже не мог сдержать. Вообще-то вся его жизнь и карьера - сплошное отражение ударов и умение противостоять им.
Он привык к тому, что в Норильске всегда был нужным человеком. Он был совершенно далёк от интриганства и по сути своей, и по норильскому образу жизни. В Москве же совсем другое дело. Когда отец стал заместителем министра, был вхож во все высокие кабинеты, многие не могли ему этого простить. В итоге произошло то, что и должно было произойти. Для многих Жмурко был очень неудобным, особенно в то время, когда ему приходилось чуть ли не по нескольку раз в неделю докладывать свои соображения в соответствующих отделах ЦК КПСС. Наверное, здесь были главные интриганы страны, а отец не умел вести с ними разговоры, не был склонен к компромиссам, мог напрямую сказать, что на самом деле думает. И, конечно, отец и там нажил многих врагов.
Несмотря на сложности своего характера, жёсткости, иногда даже некоторой жестокости и часто наносимые им обиды, отец оказывался центром "вселенной", к нему буквально липли и ровесники, и люди более молодые.
Это был азартный человек, азартный в работе, в отношении к женщинам, в своих увлечениях. Вовсе не жуир, но в хорошем смысле жизнелюб. Обожал рыбалку, был страстный голубятник. В квартире на Ленинском проспекте, на чердаке папа устроил голубятню. Поздно вечером приходит домой, за стол не сядет ужинать, а уже свистит на голубятне. Мама говорила: "Ну что же ты делаешь, Петя, ведь ты же замдиректора комбината, а как мальчишка лазаешь по крышам". Даже когда мы переехали в Москву, отец пытался уже не на крыше и чердаке, а на маленьком балконе оборудовать какую-то клетушку для голубей. Ну тут мы все встали насмерть - никаких голубей.
Нам приятно, когда говорят, что мы переняли черты характера отца. Естественно, что мы не такие жёсткие, но и не такие азартные. Всё-таки женщины. Советы отца нам всегда очень помогали. Даже тогда, когда расходились с нашими желаниями, мы вынуждены были подчиняться его воле, а потом за это благодарили.
Галя окончила школу с серебряной медалью и собиралась поступать в Воронежский институт. Ориентация была однозначной на гуманитарную профессию. Это, видимо, перешло с генами от отца. Ко всему прочему он был великолепным фантазёром. Сам сочинял и читал нам сказки, причём начинал их с понедельника, каждый вечер до конца недели, а на следующей уже рождалась новая фантазия.
Эти детские воспоминания тоже повлияли на выбор профессии. Так вот, когда папа услышал про Воронежский институт, возразил в категоричной и резкой форме: "Никаких Воронежей, только МГУ". Я была страшная трусиха. Трусиха, но тем не менее против этого прессинга устоять не могла. В конечном итоге хорошо сдала экзамены, окончила университет и, конечно, не могу не вспоминать отца с благодарностью. Теперь Галя в МГУ. Она работает на химическом факультете.
Нам очень приятно, что, несмотря на то, что отец уехал из Норильска почти 30 лет назад, его до сих пор помнят. Спасибо за это нашим дорогим землякам-норильчанам.
Записал Игорь АРИСТОВ
Заполярная правда, 20.12.2002