Пришёл тот день и час, дорогие мои земляки и читатели, когда я расстаюсь со
всем, что так близко и дорого. Это очень нелегко, ведь я прожила здесь двадцать
семь лет. Здесь прошли мои лучшие годы, здесь я была счастлива, здесь познала
радость и горе, печаль и страдания, здесь я обрела друзей и, слава Богу, не
нажила врагов.
По национальности – я немка, а в душе, конечно, же, я русский человек, потому
что родилась и выросла в России, не имея предков и родных за рубежом. Мои
родители – немцы Поволжья. Я родилась в селе, куда были высланы мои мать и отец,
репрессированные по национальному признаку. Я тоже репрессированная, с той же
отметкой, и меня, только что родившуюся, родители завёртывали в одеялко и несли
в комендатуру отмечаться. Я была самая маленькая из детей, а всего нас было
четверо. Я знаю, что мои родители очень страдали и терпели большую нужду во
всём. Но они были трудолюбивые и работали на совесть, поэтому, спустя годы, моя
мать, имея школьный аттестат с хорошими отметками, не гнушаясь никаким трудом,
была свинаркой, работала в поле – выучилась на бухгалтера и стала ведущим
специалистом в совхозе имени Молокова. Тридцать с лишним лет она проработала там
главным бухгалтером.
Мой отец имел всего лишь несколько классов начальной школы, но нам он помогал решать задачи во всех классах, когда мы учились в школе. Он работал мотористом, электриком, затем закончил курсы и стал капитаном на грузовом теплоходе, плавал по Енисею, доставлял грузы во все точки большого совхоза. Он часто болел ангиной, которой наградил всех нас, получил осложнение на сердце, очень долго болел, физически работать не мог, но своё судно не покидал: чуть полегчает и снова за штурвал. И он оставался главой семьи в полном смысле этого понятия. Он умер в 43 года, когда мне было 11 лет. Задолго до этого умер наш старший брат – Володя – ему было только шесть лет. В семье нас осталось четверо детей, потому что с нами воспитывался папин племянник. Мы жили с мамой и бабушкой – отцовой матерью. Деньги в семье зарабатывала мама, она же решала все хозяйственные проблемы, а их было много: у нас была корова, овцы, свиньи, куры, огород. И жили мы в сибирском холодном селе Ярцево, за 300 километров от Енисейска. По дому всё выполняла бабушка, ею можно только восхищаться, сколько она вынесла, пережила, сколько она работала! Она никому не доверяла белить, стирать, красить и готовить еду. Это было её, и никого она не впускала в этот мир. С матерью она прожила более тридцати лет. Я не помню, чтобы она когда-то болела, она всегда была в труде и находила время на каждого из нас. Она первая рассказывала нам о Боге. Каждый вечер, начиная с раннего детства, ставила нас на коленочки, и мы за ней на немецком языке повторяли молитву: Фатэр унзэр – отче наш. Конечно, молитва эта не оставалась в памяти, но мы не прекословили нашей милой бабушке и молились вместе с ней. Нашим друзьям мы об этом не рассказывали, в школе тоже, так хотела бабушка, она боялась за нас и велела молчать.
Когда умер отец, бабушка не изменилась внешне, не опускала руки, но душа её была изранена. У неё было много детей и многие из них умерли в раннем детстве, остались только двое: дочь Елена и сын Иван. Она жила для них и внуков.
Прекрасная Елена, она на самом деле была такой. Бабушка называла её модисткой, мы бывали у неё в Минусинске в гостях, она действительно была шикарной, как актриса, красивая, модная, стройная. Она ходила зимой в капроне и ботинках, в шубке и шапочке. Она шила наряды своим клиентам, выбивала узоры на полотенцах, занавесках, скатертях и постельном белье. Настоящая мастерица! Но туберкулёз её свалил, и в 32 года её не стало. Остался одиннадцатилетний сын Славка, которого бабушка и наш отец привезли в нашу семью.
Спустя годы, не стало папы, это для бабушки было последней каплей. Она часто плакала и ночами ходила на кладбище. Когда я училась в 10 классе, её парализовало на моих глазах. У больничной койки возле неё сидела моя мать. Потом бабушка поправилась, возвратилась в семью. Ещё два раза её парализовывало, она снова отходила и снова работала. Но плакать уже не прекращала. В 75 лет бабушке ампутировали ногу, появились проблемы с памятью. Она очень хорошо говорила по-русски, как и мои родители. Но после болезни речь стала хуже и только немецкие слова она произносила без труда.
В то время я уже была замужем, мои родные жили в Енисейске в одном из домов на втором этаже, ждала своего первенца и приехала по просьбе матери домой. Потом родила сына, которого мы назвали Ванечкой в честь наших с мужем отцов. Я очень любила своего отца, и свёкор был человек хороший, так что над выбором имени для сына мы не гадали.
Ребёнок был неспокойный, часто плакал, а бабушка наблюдала за мной, как я ходила по квартире, качая его на руках. У неё был разный взгляд, порой пугающий меня. Она очень просила подержать мальчика, но я боялась давать его ей: её кровать стояла рядом с окошком, мало ли что взбредёт ей в голову … Но она так просила … И я как-то дала ей Ванечку. Она его баюкала, обнимала, что-то говорила, а я ходила вокруг и караулила. Взгляд бабушки теплел, она даже ему песенку спела на немецком языке.
Потом мы уехали в Мурту. Прошло немного времени, однажды поздно вечером узнала, что наша бабушка умерла. Я не могла не проводить её в последний путь: запеленав крохотного Ванечку, села на ночной автобус и через восемь часов была там, с родными. В ночной тишине сидела у её гроба с сыном на руках, это всё что я могла сделать для моей бабушки – Марии Антоновны Шнайдер.
Когда рано умирает кто-то близкий, люди часто говорят, что это наказание за что-то тому человеку, который его теряет. Так ли это: моя бабушка всю жизнь страдала, но жила она для близких. В Библии я прочитала: кто много страдает, тот ближе к Богу. И я верю, что он её принял. А ещё я прочитала, что человек живёт для Господа и умирает для Господа.
Молитвами моей бабушки и я была хранима. Мой национальный признак не мешал мне в жизни. В школе меня никто не преследовал, я была ударницей в начальных классах, когда начались точные науки – появились тройки. Но усидчивость и целеустремлённость помогали мне. А общественная работа заполняла всё моё свободное время. Я играла за честь школы и класса в баскетбол, волейбол, ходила на лыжах, пела, танцевала, играла в школьном театре. У меня была лучшая школа и лучшие учителя. И только сосед по дому Толик Вавилов цеплялся ко мне с детства и в злобе называл меня немкой. Я сердилась, мы дрались. Но это прошло, потом он писал мне записки, где объяснялся в любви.
После школы я училась в училище и закончила его с отличием. Позже окончила
институт только с отличными и хорошими отметками, и никто меня не преследовал по
национальному признаку.
Двадцать лет я отработала в редакции районной газеты. Я очень люблю свою работу,
которая позволила мне встречаться с разными людьми, узнавать о них самое
интересное, сколько судеб открыто, сколько было разных встреч и общений. Люди
делились со мной, и я радовалась вместе с ними хорошему и плакала, когда писала
их горькие истории на страницах газеты для вас, дорогие мои читатели.
Я любила и люблю свой коллектив, всех без исключения. Мы все разные, но мы семья, небольшая и дружная. И мне её будет очень не хватать. Знаю, что буду тосковать и плакать по ней, по родным местам, по всему, что я здесь оставляю. Во мне тоже что-то надломилось, оборвалось, как когда-то у бабушки. Нет, пустоты уже нет, она отошла, но постоянная тревога остаётся. И справиться с этим я не могу.
У меня здесь много друзей, людей, с которыми я встречалась по долгу службы, я не могу обойти всех, каждого поблагодарить. Поэтому перед отъездом в последний раз со страниц родной газеты вам всем пишу и говорю за всё «спасибо» и до свидания. Я надеюсь, что оно ещё обязательно будет. Я буду за всех молиться и за наш посёлок тоже. А если кого обидела нечаянно в своих публикациях – простите.
Здесь я оставляю самое дорогое для меня. Я не успела ничего сделать для своего старшего сына, может быть удастся помочь младшему. Надеюсь судьба смилостивится ко мне, и мы с сыном ещё раз приедем на большемуртинскую землю, чтобы поклониться ей …
Валентина Толкачёва. пос. Большая Мурта.
НОВОЕ ВРЕМЯ, № 167, 24.12.2002.