Руководитель минусинского "Мемориала" археолог Н. В. Леонтьев часто делится со мной новинками - обнаруженными архивными документами о репрессированных. На этот раз спрашивает:
-
А тебе не знакома такая личность - идринский
мельник Спиридонов?
И у меня как-то непроизвольно вырвалось:
-Дядя Ваня? Как же, знаком.
И в памяти - целый ворох и замет прошлого, и чувств, отдаленных на целых три четверти века. Я всего раз или два видел Ивана Николаевича Спиридонова, дальнего родственника. Он был мужем сестры моего деда. А в жизни моего отца со Спиридоновыми связано важное событие - жена Спиридонова Парасковья Леонтьевна настояла на том, чтобы мой отец, подававший некоторые успехи в учебе, закончил церковно-приходскую школу - хоть бы один грамотный был в нашей родове. Это в дальнейшем определило жизненный путь отца в армии: он стал интендантским унтером, а в селе числился среди грамотеев, что сказывалось то благом, а то и бедой. Главное же в том, что в годы первой империалистической войны, когда отца взяли в армию, а в семье остались с матерью ребятишки малые, мельник и мельничиха помогали нам выжить.
Спиридоновы наряду с Гагаркиными и другими старожилами были основателями села Идринского на реке Сыда. А водяная мельница на нижней окраине села считалась самой большой в округе. И с годами, так сказать, совершенствовалась. Иван Николаевич хоть и не имел образования механика, но постоянно улучшал предприятие свое. Простые водяные колеса заменил турбинными, увеличил число поставов - жерновов до шести. А потом, еще до революции, поставил динамо-машину и засветил электролампочки на мельнице и в своем двухэтажном доме неподалеку от плотины. Мельница Спиридонова соперничала в качестве помола, до крупчатого, с известной Баландинской паровой мельницей на горе Унюк под селом Абаканским, переименованным в Краснотуранск.
А документами, с которыми меня знакомил Н. Леонтьев, была жалоба Спиридонова на необоснованные, как он считал, притеснения его идринскими властями с первых лет советской власти. К жалобе прилагались решения о начислении налогов на бывшего мельника в 1929-1930 годах. 15 листов дела подтверждали обоснованность жалобы. 28 октября 1930 года он пишет:
"Шесть лет тому назад я был лишен избирательных прав, так как в хозяйстве имелась водяная мельница. Я существовал на небольшой посев и на квартирную плату. Производить больший посев я не мог в силу того, что достиг 60-летнего возраста, а жена моя - 62-летнего возраста. Больше в семье никого не было.
Ввиду того что я лишенец, в начале 1930 года мне было предъявлено требование сдать хлебные излишки, хотя у меня таковых не было. За несдачу хлебных излишков в феврале 1930 года я был предан суду и мне был вынесен обвинительный приговор: я был присужден к двум годам лишения свободы и к пяти годам ссылки.
27 сентября 1930 года по жалобе моей приговор суда был отменен и я из-под стражи освобожден. В настоящее время проживаю в городе Минусинске.
Принимая во внимание, что владеть мельницей я перестал двенадцать лет назад, что с момента сдачи мельницы до настоящего времени, несмотря на старость, я занят исключительно полезным общественным трудом, что мой преклонный возраст делает меня совершенно социально безопасным, я ходатайствую о восстановлении в избирательных правах. Спиридонов Иван Н.".
Из первого документа о хозяйстве и личности Спиридонова от 29 июля 1929 года узнаем, что бывший мельник "отнесен по характеристике хозяйства к числу явно кулацких и привлечен к обложению в индивидуальном порядке вследствие того, что в хозяйстве имеется сепаратор, посредством которого эксплуатируется население, и он сдает в аренду квартиру, чем извлекает нетрудовой доход".
Далее исчисляется якобы общий доход И. Спиридонова: от земельного заработка - 610 рублей, исчисленный за счет других поступлений доход 795 рублей. Заметим, это при том, что в ту пору пуд хлеба стоил 75-80 копеек, а квартплата не составляла и десятка рублей с человека в год.
Явное и преднамеренное завышение дохода и налогов особенно видно было "на эксплуатации сепаратора": она была увеличена в десятки раз против фактической. Как и квартплата с жильцов - семьи попа и ссыльных.
Спиридонов приводит фактические доходы, доказывая неверность начисления налога. В ответ на это 3 января 1930 года решением Идринского сельсовета он и лишается избирательных прав с таким пояснением:
"До 1920 года имел крупное мельничное предприятие - турбины работали на шести поставах, при котором держал постоянных работников (Лавенков, Субботин и др.). Принимал активное участие в свержении Советской власти (надо понимать - при колчаковщине. - А. Ш.). И потому лишить избирательных прав его и его жену Марию".
В следующие месяцы налоги на него все больше нарастают. И дело передается в суд. И его приговорили: 2 года лишения свободы и 5 лет ссылки.
Иван Николаевич не согласен с тем, что участвовал в свержении Советов в 1918 году. Он лишь вновь стал владельцем своей мельницы в эту пору, которую муниципализировали - отбирали у него на короткое время при установлении власти Советов в конце 1917 года. Человек надеется на закон и справедливость. И как мы выше видим, в одном преуспел: судимость с него сняли. Но он добивался и восстановления в правах, снятия с него клейма лишенца. Но не учел политической обстановки в переломные годы коллективизации и раскулачивания, отказа от политики нэпа. А идринские власти, узнав о решении суда в Минусинске, сочли себя оскорбленными. И тогда-то и состряпали бумагу о нем как о колчаковце, противнике советской власти. А такие наветы и не разбирались. Срочно был пересмотрен приговор, вынесено скорое решение "расстрелять". И тут же привели приговор в исполнение...
После расстрела Спиридонова жена Парасковья Леонтьевна (муж ее звал более благозвучным именем Мария, и это вошло в официальные бумаги) еще навещала тюрьму, пока окольным путем не дошли до нее вести, что Иван расстрелян. Родных и в самом деле у Спиридоновых не было. Дочь, оставив двух девочек, умерла. А вскоре погиб и зять. Девочек взяла себе на содержание бабушка по отцовской линии. К ней в Абаканское и отправилась Парасковья-Мария.
Как разворачивались события дальше, мне рассказала тетушка - старшая сестра отца Фекла Нестеровна Быкова. Жила она в Листвягово, что расположено в устье Тубы. Как-то поздней осенью ночью она услышала стук в ставню.
-Кто там? Чего нужно? - спросила она.
- Это я, Парасковья Леонтьевна, да не зажигай огня.
Гостья была изможденной, почерневшей. И рассказала, что, узнав о расстреле мужа, она тайком покинула Минусинск и добиралась до Абаканского, где должны были находиться ее внучки. Изголодалась, днем часто пережидала до темноты, прячась в стогах.
Здесь, в Листвягово, она помылась, переоделась и затемно - снова в дорогу. Позже до Феклы Нестеровны дошли слухи о том, что, хотя и с "волчьим билетом", т. е. не восстановленная в правах, Парасковья прижилась в Абаканском. Ее не трогали власти, а бывшие работники защищали свою прежнюю хозяйку за ее отзывчивость и доброту. Там и похоронена она.
-А молодой-то как верба красная была, загляденье, -окунулась в воспоминания тетушка. - Только часто жаловалась: за богатство, за мельницу выдали ее тятенька с маменькой. И всем был хорош Иван, работящий и смекалистый, все приумножал богатство. Да вот запои, бывало, отрывали его от дел. Но опохмелится - снова как сумасшедший включается в работу, словно оправдание ищет в этом.
Двухэтажный дом Спиридоновых я еще застал в начале пятидесятых. В нем побывал по делам, когда там размещалось районное отделение милиции. И чем-то комнаты эти были знакомы мне, значит, в детстве доводилось бывать здесь. Ведь моя старшая сестра Федора долго жила у Спиридоновых, помогая хозяевам по дому.
Напомнило мне о Спиридоновых и такое обстоятельство. В 1937 году, работая в Красноярском краевом радио, я освещал предвыборную кампанию. Один из кандидатов в депутаты Верховного Совета утверждал, что в первые годы советской власти он, будучи в руководящем составе Идринской волости, организовал одним из первых на юге края электроснабжение в школе и ряде районных организаций. Значит, наследство Ивана Николаевича Спиридонова осталось на долгие годы для людей, хотя и присваивалось некоторыми ловкачами. Правда, ни мельницы, ни даже плотины спиридоновской уже не было. Новые хозяева все разорили.
И сейчас порой думается: а так ли
следовало начинать нашим отцам-дедам новую
жизнь - крутым переломом устоев жизни и
нажитого опыта старших? Не просто половодье
размыло плотину, а бесхозяйственное,
безответственное отношение к общей
собственности. Утрата опыта, выучки и
предприимчивости каждого человека
обедняет общечеловеческое достояние. Как в
прошлом, так и в сегодняшние дни. Особенно в
селах, где люди поставлены в условия не
просто выживания, а вымирания, хотя и
работают от зари до зари и с ориентиром на
обеспеченную жизнь.
- Оставалась до сих пор, кроме нищенской
зарплаты, подпора - выращивать скот, -
жалуется мне однофамилец Николай
Владимирович, житель Идринского. - Но вот
вырастили на продажу бычка и телочку.
Думали, сдадим вместе с подсвинками и
хватит на жилье. Ан нет, власти краевые
сочли, что лучше завезти из Тувы мясо яков
да еще прикупать скот в соседних областях. И
теперь и по дешевке нам некуда сдать свой
скот. Что же остается делать? Как многие -
браться за бутылку? Не дадут людям жить
реформаторы.
В последние годы я веду активную переписку с "новым немцем", с детства знакомым по совместному пребыванию моей жены в "доме детей врагов народа" - Костей, Константином Владимировичем Шубриковым. Отец его был до ареста и расстрела в 1937 году вторым секретарем Новосибирского обкома партии. А отец моей Ирины, тоже расстрелянный, - бывший руководитель ГУТАП (управления тракторно-автомобильной промышленности) и организатор первой в Сибири МТС под Новосибирском. Оба реабилитированы. И каждый в своем деле был знатоком и болел за него по-хозяйски. Костя прошел войну, был трижды ранен. Женился на немке. Дети переехали в Германию. И под старость лет и родителю пришлось отбыть в те же места, к немцам, против которых воевал.
Высмотрел тамошнюю жизнь, побывал и в соседних странах в качестве туриста. И задает в письмах вопрос: "Почему мы, русские, живем хуже западников, хотя работаем не хуже и соображаем во многом получше? В чем причина?"
И одну из причин называет: "Не ценим ни себя, ни ближних за добрые дела и поступки. Не держимся хватко за приобретенный опыт, выучку, за достаток свой. Легко поддаемся призывам к переменам с привлекательными посулами светлого будущего. А отсюда и согласие на всякие переустройства и переделы. Миримся с войнами, революциями, реформами и вообще клюем на любую "свежинку". А разве это не так? Проанализируйте последние полтора десятка лет с песнями горбачевско-ельцинских сирен. Разумный Одиссей не поддался их чарам, а мы кинулись к обещаниям полного корыта пойла, проголосовали. А думали ли - за что, за какие блага?
А сколько по-настоящему ценного и нужного, накопленного и за годы советской власти утраченного, отдали не за понюх табаку, бездумно полагая, что обещанная новизна и в самом деле сократит ограбление нас то властями, то ловкачами. Безмерная вера - от чего она? От нашей природной доброты с верой в лучшее в человеке или от нежелания трезво сопоставить процессы минувшего и нынешнего?
Мне нередко вспоминается судьба дяди Вани, по-своему талантливого, деятельного, смышленого хозяина. Образ его выветрило время - сколько лет минуло! А тут выпала удача снова увидеть его - на фотографии. Внук в своей заводской газете в Зеленогорске коротко поведал о нашей родословной с упоминанием Спиридоновых. По телефону разыскала его женщина и сообщила, что ее отец Василий Лавенков (упоминающийся в архивных документах как работник на мельнице Спиридоновых) фотографировался с хозяевами еще до революции. И внучки-сиротки Спиридоновых, еще совсем малые на снимке. И какие-то друзья.
И вот передо мной эта фотография. Слева Парасковья-Мария положила на плечо Ивана Николаевича руку, как бы предупреждая - пусть эта рюмка будет первой и последней. У ног - их внучки. В середине снимка в казацкой папахе - незнакомый, справа пожилая чета у граммофона, а за их спиной - Василий Максимович Лавенков, отец Галины Васильевны Курной, сохранивший старинный снимок. Мне он особенно ценен тем, что, по рассказам старших, самой душевной и работящей в нашей родове была моя прабабушка Алена Ивановна, прожившая почти девяносто лет.
- А на бабоньку Алену была похожа ее дочь Параша, что за идринским мельником жила, - сообщила Фекла Нестеровна. Так вот выглядела наша прародительница, человек с нелегкой, но светлой судьбой, пример для всех нас в трудолюбии, добронравии, человечности. Разве эти качества ушли от нас, загорожены минувшим столетием, не сохранились ни в ком как наследственный дар предков? Только к этому нам бы ясность мысли и твердость характера в отстаивании самих себя, своего достоинства. И стойкости в утверждении осмысленного своего места в этом мире.
Афанасий Шадрин.
Минусинск.
"Красноярский рабочий" 20.05.2003г.