30 октября — День памяти жертв политических репрессий, и ежегодно по традиции в библиотеке на Котульского проходят встречи с бывшими политзаключенными.
Как сказал кто–то из великих, “История — наука человеческих бедствий”, и одно из них — волна сталинских репрессий. На протяжении советской истории тюрьма оставалась государством в государстве. Размеры “внутреннего” государства росли, в нем устанавливались свои порядки и нравы, в той или иной степени отражавшие принципы, господствующие в стране и в обществе. Неприступные стены, проволочная ограда, сторожевые вышки отделяли “вольных” граждан от тех, кто находился в заключении. Эта вполне осязаемая граница была и условной, лагерь существовал по обе её стороны. Террор господствовал и там и тут. Людей арестовывали и днем, и ночью, забирали прямо с работы или с постели. Это коснулось всех, независимо от пола и возраста, занимаемой должности и ранга.
Ольга Ивановна Яскина родилась в Польше, недалеко от Кракова, в благополучной
семье. Отец занимал должность заместителя директора консервной фабрики, и
достаток в доме был. “Но однажды, — как вспоминает Ольга Ивановна, — вызывает
отца директор фабрики и начинает выяснять, кто какой национальности и
вероисповедания в нашей семье. Дело в том, что крестили родители нас, детей, в
христианской церкви, и в паспортах было отмечено, что мы не поляки, а русские.
Это оказалось самым большим преступлением того времени, по крайней мере,
достаточным, чтобы наша семья покинула Польшу и переехала в Россию. А позже мы
узнали, что в Польше за одну только ночь вырезали (не расстреляли) 12 тысяч
русских христиан”. В сентябре 1946 года всю семью выслали в западную Украину.
Отец устроился работать на электростанцию, а юная Оля — почтальоном. Так прожили
три года, но однажды утром Ольгу забрали в комендатуру. В итоге дали 10 лет.
Сначала — Урал, три года на лесоповале, затем этапировали в свердловскую тюрьму,
потом — Красноярск, Норильск.
Из воспоминаний Ольги Ивановны Яскиной о Норильлаге
“В Норильлаге жили в холодных бараках, которые закрывались на ночь. Заключенным на одежду нашивались номера, человек терял свое личное “я” и становился “порядковым номером”. За малейшую провинность бросали в карцер. На работу ходили в сопровождении автоматчиков с собаками, строем, да так, чтоб дружно в ногу. Если кто–то сбивался с ритма, отдавали приказ “лечь–встать”, в любую погоду, хоть грязь, хоть холод. Били палками, издевались. Работали по 12 часов, рыли котлованы, выкладывали фундамент под дома. Я была моложе всех, 17–летняя, очень слабая, худая, поэтому бригадир Аня Мостовая жалела, давала работу полегче. Кормили нас очень плохо, как сейчас помню, в столовой давали овсяную кашу и суп из конины, а на работу брали небольшие сверточки — кусочек трески и хлеба. Но самое тяжелое в тюремной жизни — не голод и не холод, а тоска. Получать посылки и писать письма разрешали всего один раз в год. Один раз в 10 дней можно было посетить баню и постирать вещи. Так мы жили до конца июня 1953 года, а потом объявили забастовку и выдвинули свои требования”.
Чтобы обрести гражданское достоинство, не мыслимое без исторической памяти, новым поколениям необходимо знать судьбы тех, кто испытал на себе последствия большевистского переворота, знать о неравной борьбе с тоталитарным обществом, на которую отважились одиночки, знать о восстаниях заключенных. Беспредел лагерной администрации и охраны, унижение и подавление личности, каторжный труд и огромные сроки заключения — все это должно было сломить любого и физически, и морально.
Основной формой протеста против бесчеловечного режима Норильлага летом 1953 года стал отказ заключенных выходить на работу. Проводились митинги и собрания заключенных для выработки общих требований, была объявлена массовая голодовка, составлялись письма, жалобы, обращения в советское правительство и многое другое. Это было не вооруженное выступление заключенных, а его противоположность — восстание духа — высшее проявление ненасильственного сопротивления бесчеловечной системе.
7 июля 1953 года усилили конвой ещё крепче. В изгороди из проволоки прорубили коридор, согнали туда заключенных и из пожарных шлангов стали бить водой по забастовщикам. По приезду московской правительственной комиссии, 12 человек выступили с требованием дать разрешение писать письма, получать посылки, снять порядковые номера и вернуть нам имена и фамилии. На каждом бараке были подняты флаги — черное полотно, символизирующее смерть, и узкая красная полоска поперек, как надежда на свободную жизнь”.
В Норильлаге Ольга Ивановна провела три года и была освобождена 21 марта 1955 года. Осталась жить и работать в Норильске, здесь же вышла замуж и родила детей. Только спустя шесть лет после освобождения она восстановила связь с родными. Самое большое счастье, как говорит Ольга Ивановна, она испытала, когда дети получили образование: дочь стала врачом, а сын — энергетиком. Жизнь радует несмотря ни на что! Хотя воспоминания о проведенных годах в заключении причиняют немалую душевную боль, которую невозможно передать словами. Но всегда, и тогда и сейчас, Ольге Ивановне очень хотелось жить и жить в Норильске, откуда она уже никуда уезжать не хочет.
Наталья ОСАДЧАЯ
Фото Ирины Даниленко
Заполярная правда 30.10.2003