Изгнанные в Сибирь глазами потомков — история одного коллективного сочинения В Енисейске — гимназии, монастыри и тюрьмы, все по соседству. Лагеря на этой стороне реки и на той. Здесь мужской лагерь, там — женский. Тут все этапы перебывали:...
В Енисейске — гимназии, монастыри и тюрьмы, все по соседству. Лагеря на этой стороне реки и на той. Здесь мужской лагерь, там — женский. Тут все этапы перебывали: староверы, декабристы, народники… До сих пор сидят те, кто торговал валютой и показывал эротику.
Сам Енисейск — город чудный: тюрьмы, монастыри, купеческие дома с окнами неописуемой красоты (фряжская топорная глухая резьба), стриженные по-петербуржски деревья, декабристы, медвежата, дымящиеся трубы кочегарок, рыбаки на бревнах, молочный Енисей, огни на том берегу…
Неподалеку от монастыря — дом с синенькими карнизами: «Управление исполнения наказаний». Перед ним висит плакат, из которого ясно следует, что пока мы тут выходили из застоя, устраивали перестройку и прочее, в стране шла без всяких революционных катаклизмов другая, та же самая история: в 1986 году рождалась ИТК № 5, в 1990-м — вставала на ноги Е-500…
«В течение двух лет мы работали над темой «Влияние тоталитаризма на судьбы
людей». Наш город имеет к ней непосредственное отношение. Енисейск в середине
30-х годов был переполнен «врагами народа». Власти не успевали расселять
конвоированных из Красноярска ссыльных. История нашего города не может считаться
объективной без изучения судеб людей, которые составляли его повседневность.
Наших родных…»
Из коллективного исследования учащихся Енисейской общеобразовательной средней
школы № 1 «Изгнанные в Сибирь глазами потомков»
Енисейск являлся конечным пунктом моего путешествия, а вообще-то с него начинают. Здесь пахнет северными просторами. Отсюда и теперь до Ледовитого океана только Норильск и Дудинка, а когда-то это был край света. Но, странное дело, производил впечатление цветущего губернского города в центре России.
По Енисейску меня водила Наталья Иосифовна Балюта, специалист из управления образования. Мы обсуждали с ней тезис: тюрьма и ссылка есть единственно надежный, действующий государственный механизм развития народного просвещения.
Енисейск тому подтверждение. Возьмем век двадцатый, сталинские пятилетки. Какие колоритные фигуры ходят по городу. Некоторые ездят, как бывший генерал-майор Алексей Федорович Тодорский, ныне, представьте себе, возчик. Возит на лошадке воду. Подъезжает к Енисею, зачерпывает длинным черпаком и развозит по дворам. Водовоз — его официальный статус. А неофициально он — самый желанный гость Енисейской городской библиотеки. Когда заканчивается рабочий день, Алексей Федорович роется в архивах, его часто можно видеть в музее… В 54-м в город посылают нарочного с пакетом для Тодорского — «вручить срочно». Разыскивают адресата. Где он? А тот в конюшне, спит после рабочего дня. Нарочный вытягивается в струнку: «Товарищ генерал-майор, разрешите обратиться!». У того глаза лезут на лоб. «Вам пакет». Читает — постановление о реабилитации, и текут слезы…
О своей семье Наталья Иосифовна рассказывает, что ее и брата, ныне заслуженного артиста России, учил музыке Ананий Ефимович Шварцбург — прекрасный музыкант, тоже ссыльный. Он собрал хор в семьсот человек и дирижировал этим хором на трибунах стадиона. «Вот здесь, — показывает она на городской стадион, — представляете, какую надо было сделать работу, чтобы такой огромный хор запел?..».
В 1953 году Шварцбург сказал их маме: «Елена Петровна, мальчик должен заниматься — у мальчика большое будущее». Но как здесь, в Енисейске? Он развел руками и дал адрес. «Пальчики надо ставить, пальчики» — это говорил уже другой учитель, бывший профессор рижской консерватории. Однажды он сказал: сегодня я заниматься не буду — пришла реабилитация. Она была девочкой, но запомнила: сидит седой мужчина, обхватив голову руками…
«Вот, — показывает мой гид, — в этом соборе вел службу епископ Лука. В миру — Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий, профессор, ученый-хирург с мировым именем, лауреат трех Сталинских премий».
Его хотели расчленить: скальпель или Бог? Он оставался цельной личностью и трижды оказывался в тюрьмах и ссылке. «Я опять начал голодовку протеста — чекист, очень вежливый человек, стал бить меня ногой, обутой в сапог…» — пишет епископ Лука в своих мемуарах. Никогда не снимал рясу. В операционной, где бы ни оперировал — в медицинской академии или в бараке в Туруханском крае, на тумбочке стояли икона, зажженная лампада. На больном непременно ставил йодный крестик — там, где собирался оперировать. Глазные операции Луки многим вернули зрение. Его церковные проповеди, вспоминает благочинный енисейских церквей протоиерей отец Фаст, тоже многим памятны. Говорил просто, но слова весомые. В ту пору часто можно было услышать: «Лука так сказал». Высший авторитет…
Во время войны — начальник всех эвакогоспиталей края. В сорок третьем открывал Покровский собор, вел службу в нем. А после войны уже не считался ссыльным, служил, преподавал, оперировал, дожил до глубокой старости; и уже ни один человек на свете не требовал от него, чтобы выбрал между скальпелем и Богом.
Да, много людей тут побывало удивительных. Наталья Иосифовна рассказывала, что у них за стенкой в коммунальной квартире жили сестры Лаврентия Берия и учили бабушку жарить помидоры.
В одни и те же годы в этом маленьком городке оказались последняя любовь Колчака и вторая жена Буденного. В разных лицах, естественно. Анна Васильевна Тимирева, последняя любовь адмирала, в 30-е годы жила в Енисейске. «В ссылке?» — наивно спросил я Наталью Иосифовну. «В ссылке, в ссылке, а как же? — удивилась она. — …А жена Буденного служила уборщицей в бывшей гимназии. Да вы сами туда зайдите…».
Я зашел в школу. Она называлась не гимназия, а просто общеобразовательная средняя школа № 1 г. Енисейска. Необычайно крутая (нигде не видел таких) школьная лестница. Ступеньки овальной формы, стершиеся от ходивших по ним ботинок. «Я бы не советовала эту лестницу вообще трогать. Это не что иное, как время», — сказала мне завуч Нелля Михайловна Дьякова, которую я до этого встретил в пустой чистой школе и битый час мучил насчет истории: зачем нужна эта история, как они ее используют? «Ну лестницу используем, наверное», — усмехнулась завуч. «Но какие крутые ступеньки!» — сказал я. «Мы привыкли. Нам кажется, так хорошо, — ответила она. — По ним Нансен шел…».
Сам Фритьоф Нансен, великий исследователь Арктики? В 1913 году он шел, оказывается, по этим ступенькам, заходил в классы и здоровался с мальчиками, «здоровыми, веселыми и бодрыми на вид», как он позже напишет в книге «Страна будущего». Книга — о России, о Сибири. О тех, кто в тот памятный день собрался в рекреационном зале этой мужской гимназии. И Нансен рассказывал им о путешествии к Северному полюсу на «Фраме» в 1898 году и показывал на большой карте, как они шли вдоль северного берега их великой Сибири, а потом блуждали во льдах.
…Я поднялся по ступенькам крутой школьной лестницы, по которой поднимался Нансен, открыл дверь и вошел в тот самый зал, где он выступал и где ждали меня сейчас другие дети. И по другому поводу. Проект, который реализовывали эти дети, ученики одного класса, назывался совершенно не в духе Нансена: «Изгнанные в Сибирь глазами потомков», и в нем эти мальчики и девочки рассказывали историю своих родных, репрессированных и сосланных в Красноярский край в 30 — 40-е годы двадцатого века.
И карта, которую они показали мне, — тех же, в сущности, мест — была картой не путешествия, а конвоя, перемещения репрессированных из мест проживания в места отбывания ссылки. Из Москвы, Казани, Саратова, Кургана, Читы, поселка Волчиха Алтайского края они «шли и шли, окруженные конвоем, бесконечные эти обозы, из снежной степи появляясь и в снежную степь уходя…». То так, по Солженицыну, то по-другому, по Цветаевой, дети откомментировали эту карту: «Есть на карте место, /Взглянешь — кровь в лицо!/ Бьется в муке крестной/Каждое сельцо».
Маленькая брошюра, которую ученики набрали на компьютере вместе с молодой учительницей истории, — об этих местах, «сельцах». Использовали устные источники, воспоминания, семейные архивы. Я спросил детей: как отнеслись к этому ваши родные, бабушки, дедушки? Заинтересованно, ответили дети.
Кто-то из дедушек и прадедушек живет еще дальше на севере; правнуки им написали — и они ответили. А иногда некому было отвечать, и дети отвечали за них.
«Это был 1937 год. В один обычный день подошел ко мне председатель, Селиванов
Николай, и спрашивает: «Что, Устин, как у тебя дела, как работается?». А я ему
отвечаю: «Да как работается — плохо. Трудодни не платят — бедствуем».
На следующий день меня забрали, я даже не успел собрать с собой какие-нибудь
вещи. И осталась моя Евгения с четырьмя детьми. Нас везли, как я понял, дальше
на север, в Норильск. Холод, голод… Некоторые даже не выдержали и замерзли. А
оставшихся в живых расстреляли, в том числе и меня…»
Аня Стыжных, 10-й класс — от лица своего прадеда Мизонова У.П.
Мы сели с ребятами на стулья в этом зале, где выступал Фритьоф Нансен, и я задал детям, семерым девочкам и одному мальчику, этот затертый, слишком общий вопрос, хотя знал, что на него нет вразумительного ответа, — зачем знать историю? И более конкретные вопросы: что вы испытываете сегодня — злость, смирение, досаду, обиду, горячую ненависть?
Они ответили по-разному.
«Чаще всего возникает чувство горечи, — сказала одна ученица. — Ведь они ничего не делали. За что — в Сибирь?».
«Не было бы ссылки, — сказала другая, — не основали бы нашу деревню Шайтанку, где встретились мои бабушка и дедушка, и меня бы не было».
«А мне, например, стыдно за свою страну, — сказала третья, — что она могла так поступать с людьми. Когда я разговариваю с дедушкой, он плачет…».
Мы с завучем Неллей Михайловной спросили ребят: как они думают, в каком состоянии находились их прадеды, когда валили лес, тащили волокушу? Могли бы действительно вредить — и это было бы правильно — этому строю, а они честно работали, достойно жили. Что ими двигало? Может быть, страх двигал? «Мне кажется, — ответил мальчик, — что страха не было. Бояться уже нечего было. Куда дальше?».
Вот и я о том же — применительно ко дню сегодняшнему: еще есть чего нам бояться, и мы при этом режиме испытаем все стадии страха до последней — или уже бояться нечего?
«А детям будете передавать ваше исследование?» — поинтересовался я у ребят. «Дети должны учиться на примере родителей, — засмеялись они. — Мы это для детей и делаем».
На прощание я спросил про школьную уборщицу, жену Буденного, и дети рассказали, что в их школе действительно работала Ольга Стефановна Михайлова-Буденная, вторая жена легендарного маршала. Красивая женщина, талантливая певица Большого театра. После ареста она 20 лет отсидела в лагерях и в 47-м была сослана в Енисейск. Находилась в школе на должности сторожихи и уборщицы, пройдя двухнедельный испытательный срок (сохранился приказ по школе № 75, параграф 2). Однажды Анна Ефимовна Цветкова, тогдашний директор, пришла в школу и услышала, как Буденная играет на фортепиано. Увидев директора, та упала на колени и стала просить прощения…
Еще ученики обнаружили, что в 1949 — 1951 годах у Буденной начала развиваться психическая болезнь. Она сломалась, попала в психбольницу… «Не было известно ни одному музею, — сообщили мне ребята, — это наше открытие».
«А Буденный, как он на это реагировал?» — спросил я. «Он женился в третий раз», — ответили дети.
…В местном педучилище прошла конференция «Культура и ссылка». И там, рассказали мне ученики, были другие ребята — из других школ и поселений — они тоже написали про своих родственников, и «мы им предложили войти в альманах и объединиться». «…Пережив и приняв боль родных как свою, — пишут ученики в своем исследовании, — мы иначе смотрим на историю. Прошлое позволило нам ощутить корни, соотнести свою жизнь с другими масштабами. Будущее зависит уже не от старших поколений, а от нас, которым сегодня по 14 — 15 лет».
Сибирь, страна будущего…
Анатолий Цирульников