Невдалеке от Красноярска расположено
селение Торгашино, а когда-то это была
вольная казачья станица. Заложили ее четыре
казачьих рода: Лалетины, Торгашины,
Шеходановы, Юшковы. Имелись у них заимки,
справные дома и, конечно, православная
церковь. Ее-то и запечатлел на холсте маслом
в 1890 году В. И. Суриков. Поездки сюда, на
родину матери, Прасковьи Федоровны, были
для художника сердечной отрадой. Погубили
казачество, погибла и церковь, а Торгашино
сейчас православия почти не ведает. В думах
наших возродить его. Об этом взывает память
погибших казаков. К примеру, почти все
Торгашины, родственники В. И. Сурикова, были
репрессированы и сгинули в безвестности.
О судьбе своего рода рассказывает Галина Григорьевна Шеходанова, казачка, военврач: "У нас имелось много земли, своя заимка, полные дворы скота, особенно много коров и лошадей, все это в 20-е годы конфисковали, деда убили. В обедневшем доме остался только мой отец, и подворье-то стало почти без земли - едва-едва хватало на пять грядок редиски. А дом-то наш старинный сохранился и до теперешних дней. Только мы, потомки казаков Шеходановых, там уже не живем..."
Да разве могут собраться воедино расстрелянные сердца казаков?! Неправедному и жестокому руководству того времени это было и надобно...
Спит на Злобинском кладбище мой дедушка Николай Романович Ростовцев. Он не ведает, что невдалеке, на енисейском берегу, покровитель его имени - Николай Чудотворец в храме вознесся, чтобы защитить память обо всех гонимых людях. Не обошла такая беда и деда. Был он человек набожный, православный, из казацкого рода, являлся плотником-прорабом, возглавлял артель "Старатель". Возводил дома односельчанам в Коме Новоселовского уезда. Он построил из бруса одноэтажную школу с резными террасами и балконами, сладил и дом отдыха в Анаше.
...Отвоевался казак на германской, где служил разведчиком, дослужился до младшего командира казачьего полка Иркутской дивизии. До гробовой доски оставался с ним немецкий "сувенир" - четыре пули в ноге. Но нет худа без добра - если бы не вражеский пулемет, снявший воина с колючей проволоки, то не принес бы он домой к тятеньке Роману и любимой Афоне болящие эти раны да три Георгиевских креста, не увидели бы белый свет трое его сыновей. Семь лет отдал Николай ратным делам. Сражался "за веру, царя, Отечество...". И как старательно потом строил он мирную жизнь!
Его собственный дом был крестовый, пятистенный, просторный, о десяти окнах - на все стороны света, с тремя комнатами, где в горнице имелся иконостас с лампадкой и старинными иконами. Дедушка ездил в Красноярск на ярмарку, сдавал купцам домашнее масло, а на вырученные деньги покупал иконы.
И век бы жить в добротном доме, самолично выстроенном дедом моим, но трудолюбивому и православному роду Ростовцевых словно черт дорогу перебежал... В то время лихоимцы отчаянно рушили святые храмы, не пощадили и человеческие судьбы.
Дедушку скоро подвели под твердое задание, и стали друзья, родичи советовать Ростовцеву скрыться от беды: ГПУ с казачьими семьями не церемонилось... Дедушка уехал. Наспех засобиралась и бабушка Афанасья. Надела по три холщовые рубахи на сыновей, а мужнюю бобровую шапку-кубанку с бархатным красным верхом да шубу волчью за огородом в бурьян закинула, награды воинские в землю схоронила... Завернула в тряпицу старинную икону Иисуса Христа, и понес их Господь по белу свету мыкаться...
Уехали в Хакасию, в Чебаки. Папа с братом стали учиться в школе, построенной когда-то золотопромышленником Иваницким, а жили в интернате. Дедушка в водолазы пошел. И снимали они с бабушкой в чужой хате тесный сырой угол...
Но, видно, в угоду Богу дом-то наш родовой не сгинул. Хорош и ладен шибко, сказывают, был. Поначалу в нем клуб устроили. А во дворе местные комсомольцы сожгли оставшиеся иконы и утварь. Затем дом занял сельский совет и находился в нем вплоть до затопления Комы Красноярским морем...
Прости нас, внуков твоих, Николай Романович, что не ходили по теплым половицам родного дома, не кланялись святым ликам икон, не грелись у русской печи, не вкушали там бабушкиных шанег, не пили, присев кружочком, чай у самовара.
Бабушка и дедушка как истинно православные люди зла на Россию не таили и нам его не завещали. А сыны казака Ростовцева в злую военную годину от ратных дел не хоронились и не врагами Родины были, а ее хранителями...
Вера Парфентьевна частенько приходит в храм Николая Святителя и зажигает свечу памяти... Горькой и далекой памяти детства.
Родилась она в 1936 году в Игарке, куда сосланы были родители, которые для советской власти оказались "неблагонадежными". Отец девочки, Парфентий Степанович Полуполтинных, происходил из состоятельной и работящей семьи. Имущество их конфисковали, а в документах записали: "кулак 2-й гильдии". Не обратили внимания, видно, что у Полуполтинных в роду имелось двадцать душ, значит, все взрослые трудились.
Родные пенаты матушки Арины Федоровны находились в Читинской области, в местечке Котельниково. Такую же фамилию носил их род. Ее отец, Федор Иванович Котельников, являлся атаманом станицы. Не смирившись с новоявленной советской властью, оказывал ей яростное сопротивление и с казачьим отрядом ушел в Монголию. Сына же его и семью в 1931 году сослали на спецпоселение в Игарку.
Подросла Вера, и бабушка Домна с дедушкой Степаном частенько рассказывали ей историю их беды. До Красноярска везли казачьи семьи долго в товарных вагонах. Состав пришел на станцию Злобино, высадили несчастных и повели к Енисею, как раз на тот берег, где теперь встал Свято-Никольский храм. Там их погрузили на баржи и отправили на Север. По дороге двое детей Арины Федоровны умерли. И в дальнейшем тяготы не кончались. Жилья в строящейся Игарке для ссыльных не было. Рыли землянки, потом соорудили себе простенькие домики-бараки. Верины родители устроились чернорабочими на лесозавод.
Единственное, что поддерживало их в тяжкие минуты, - это святая молитва Всевышнему. Арина Федоровна тайком провезла икону Богоматери, украшенную фигурками ангелов. Мать частенько Вере говорила: "Помни, доченька, ты из честной православной семьи, и не надо тебе этого стесняться. Как только выберемся отсюда, мы тебя покрестим, но и теперь уже живи по законам Божьим". Причем спецпоселенцы молились крадучись и иконы прятали: запреты были злые, неправедные.
Имелся еще у Арины Федоровны музыкальный сундук с ручками, обитый железом. Изнутри на крышке изображены были ангелы, а когда сундук раскрывался, звучали колокольные перезвоны. Свое сокровище дочь атамана Котельникова привезла из родных мест. В нем хозяйка дома хранила свадебные ленты, красочные лоскутки. Из них дочуркам шила куклы.
В Игарке Полуполтинных прожили до 1951 года. Возвратившись оттуда, девочек покрестили. Позже Вера окончила школу, а в Красноярске - институт, вышла замуж, родила двоих детей. До пенсии работала конструктором в Гражданпроекте.
Нынче реабилитированы не только семьи Котельниковых и Полуполтинных, но и их дети. Вера Парфентьевна имеет документ о реабилитации как ребенок, пострадавший от репрессий. И как же возрадовалась душа женщины, когда узнала, что невдалеке от дома возведен храм Николая-угодника, посвященный жертвам репрессий. Она сразу стала его прихожанкой.
Статная, черноглазая, вся в деда Федора, раба Божья Вера кладет земные поклоны Господу, благодарит за то, что дожила до справедливых дней. И тихо зажигает свечу за упокой исстрадавшихся и дорогих ей близких...
Вероника АНУФРИЕВА.
НА СНИМКЕ: Николай Ростовцев с внучкой
Вероникой (автором статьи
Красноярский рабочий 06.02.2004