В сентябре 1932 года сняли первого
начальника "Красмашстроя" Матвеева. Он
не смог развернуть стройку и с отчаяния
запил горькую за казённый счёт. Вместо него
ЦК поставил Александра Субботина, который в
конце ноября с женой и сыном приехал в
Красноярск. Новому начальнику стройки и
директору завода было 32 года. Александр
Петрович родился 13 мая 1900 года в уральском
городе Усолье. По сути он и стал
родоначальником Красмаша - одного из
крупнейших и высокотехнологичных
предприятий Сибири.
Отец работал на солеваренном заводе и рано умер, оставив сиротами четверых детей. Сашу с сестрой забрала мелкая торговка тётка Меланья. С восьми лет он крутился при котельщиках мальчиком на побегушках. В 15 лет Саша поступил юнгой на пароход "Авраам". Подростка потянуло к паровой машине, скоро он стал кочегаром, а от топки перешёл в маслёнщики. На Балтийском флоте Александр окончил минную школу, его назначили старшим машинистом.
В 1917 году матросы избрали юношу председателем судового комитета. Затем молодого балтийца закрутили вихри гражданской войны. В 1918 году он с флотилией из четырёх миноносцев ушёл на Волгу. Под командой легендарного Фёдора Раскольникова участвовал в жестоком бою за Казань. Затем Субботин сражался под Царицыном, ремонтировал боевые суда для похода на Баку, был контужен и ранен. Он закончил войну двадцатилетним комиссаром эсминца "Войсковой".
В Баку комиссар познакомился с будущей женой Линой Христиановной. Игорь Добровольский рассказывал, что его мать родилась в 1889 году в большой немецкой семье мастера буровой установки Зейца. Он был состоятельным человеком, всем детям дал высшее образование. Лина изучала бухгалтерию за границей, окончив Высший коммерческий институт в Берлине.
Между тем вся её семья была связана с революционным подпольем. В мятежных 1906-1907 годах в их доме скрывались Орджоникидзе, Киров, Микоян, Шаумян, Джапаридзе и другие кавказские большевики. Серго даже поручал Лине конспиративные задания. Её сестра Анна вышла замуж за комиссара Амирова, племянника Микояна. После гибели мужа она стала очень религиозным человеком.
Лина вышла замуж за Ивана Добровольского, у них было трое детей. Затем муж ушёл с отступавшими красногвардейцами, пропав на долгие годы военного лихолетья. Она заведовала продовольственным снабжением Бакинской коммуны. Лина не смогла эвакуироваться вместе с бакинскими комиссарами из-за больного сына. Более того, ей как-то удалось освободить из тюрьмы Анастаса Микояна, хотя подробностей она никогда не рассказывала.
Видимо, не зря Иосиф Сталин спрашивал Анастаса, почему 26 комиссаров расстреляли, а он остался в живых. Сам Микоян оставил по этому поводу маловразумительные записки. После освобождения города Лина опять занялась снабжением. Однажды к ней за продуктами для команды явился бравый комиссар Субботин, а в 1922 году у них родился сын Святослав. Скорее всего, она познакомила мужа с начальником треста "Азнефть" Александром Серебровским. Тот взял боевого моряка к себе на работу.
С 1921 по 1923 год Субботин числился во флоте, но управлял строительством на нефтяных промыслах. Затем его направили в Батум, где он был начальником отдела эксплуатации и импорта и замещал управляющего промыслами. Сергей Киров отправил смышлёного моряка учиться в Ленинградский институт гражданских инженеров. В 1927 году Субботин впервые попал в Сибирь, когда его отправили на практику в Новосибирск.
На следующий год он досрочно окончил вуз. К тому времени Серебровского перевели в Москву заведовать трестом "Союззолото". Он ввёл молодого инженера в состав правления треста и послал в Иркутск управлять капитальным строительством на Куйбышевском заводе. Субботин был упрямым и настойчивым человеком. В 1931 году у него случился какой-то конфликт с Восточно-Сибирским крайкомом, где ему объявили строгий выговор за невыполнение плана.
Серебровский выручил своего выдвиженца, отправив его в зарубежную командировку. Почти четыре месяца строитель путешествовал по Германии, Англии и Голландии. Там он приглядывался к организации производства, знакомился с ведущими специалистами, приценивался к оборудованию для золотой промышленности. Красный "коммерсант" вернулся на родину в шляпе, при галстуке и с багажом идей.
В Красноярске новый директор принял небогатое наследство. Вдоль правого берега Енисея тянулся Московский тракт, а через него перебегали суслики. Как только весеннее солнце подсушило прибрежную степь, Субботин с азартом взялся за дело. По русскому обычаю он распорядился постелить скатерти с выпивкой и закуской прямо на старом кандальном пути. Перекрестившись после угощения, землекопы взялись рыть котлованы, а каменщики возводить стены цехов.
Над повседневной сутолокой стройки медленно вставала тень гиганта тяжёлой индустрии. Советский завод сразу стал походить на помещичью усадьбу, где всё сделано своими руками. Директору пришлось строить подсобные предприятия: кирпичный завод, судоверфь, электростанцию и даже радиостанцию и авиаремонтные мастерские. Красмашевцы сами делали себе машины, инструменты, кровати и посуду.
Начальник "Красмашстроя" был строгим, но отзывчивым человеком. Жена ворчала, что ему нельзя доверять деньги. Тот умудрялся раздавать взаймы всю свою получку, вместе с папиросами. Он мечтал вытащить заводчан из вонючих бараков в социалистический город с 70-тысячным населением. Он заложил Каменный квартал и жилой массив напротив завода (ДК им. 1 Мая). Вокруг Красмаша появились свои бани, школы, парикмахерские и фотосалоны.
Субботин заботился о заводских спортсменах, особенно помогал футбольной команде. Он сам вместе с пасынком Борисом Добровольским научился летать на самолёте и получил удостоверение пилота. Борис окончил тот же ленинградский институт, работал инженером, в войну стал полковником и погиб на фронте.
С лёгкой руки директора в Красноярске чуть не побежал первый трамвай. Осенью 1935 года он где-то достал 4 трамвайных вагона и начал земляные работы по линии заводоуправление - затон. Но Субботину не удалось раздобыть рельсов.
Тем временем некоторые труженики уже вздыхали о зря потраченных деньгах, считая трамвай барской замашкой. Они свыклись с товарными вагонами и платформами "Тани-мотани". Паровозная труба выбрасывала жирную сажу, оседавшую на лицах и одежде пассажиров. При этом люди только посмеивались: "Таня плюётся". После смены усталые рабочие садились прямо на пол, усеянный остатками извести, цемента и угля. Женщины с трудом забирались в вагоны без подножек. Опоздавшие заводчане цеплялись за что придётся, добираясь до дому с риском для жизни.
Сходство с барской усадьбой дополнили земельные наделы. После голодной зимы 1933/34 года строители засеяли 1200 участков, а через год уже 2750 участков, хотя 750 желающим земли не досталось. Тогда Субботин стал хлопотать в крайкоме о выделении дополнительных площадей. За заводской стеной зазеленело общинное картофельное поле.
Индустриальный гигант рождался в муках. Все объекты приходилось переделывать по несколько раз. Ещё хуже обстояло дело с оборудованием цехов. 7 ноября 1935 года заводчане торжественно запустили чугунолитейный цех, но в помещении не было водопровода, отопления и канализации. Через пару дней рабочие сняли декорации и стали рыть канализацию. Фактически цех пустили только в августе, но полностью не смонтировали оборудование и к началу 1937 года.
В четвёртом квартале 1935 года финансирование "Красмашстроя" урезали на 75 процентов. Субботин записался на приём к первому заместителю наркома тяжёлой промышленности Георгию Пятакову. Тот его не принял, но вышел в приёмную и сказал, что дал все указания Серебровскому. В свою очередь начальник Главзолота распорядился на 1936 год отпустить стройке 20 млн. рублей, но откровенно предупредил Субботина, что не даст больше 10 миллионов. Директору нечем было рассчитаться с рабочими. Начальник планового отдела Пульман даже предложил законсервировать завод.
Александр Субботин с молодых лет стал большевиком. Он вступил в компартию в страшном 1918 году перед отправкой на Южный фронт. Матрос прошёл сквозь бури гражданской междоусобицы, завоевал Советскую власть, а она открыла ему дорогу в большой мир. Однако кризис 1933-1934 годов заставил его усомниться в правильности сталинской генеральной линии.
На новостройку эшелонами прибывал пёстрый люд. Крестьяне рассказывали директору о жутком грабеже деревни и голоде, доходившем до людоедства в самых плодородных землях. Ссыльные интеллигенты делились обидами на варварский произвол властей. Заграничная командировка открыла ему глаза на нищету советских людей. Субботин решил посоветоваться со своим старшим товарищем Александром Серебровским.
Тот родился в семье ссыльного народовольца. Ещё гимназистом он с головой ушёл в бурную подпольную жизнь. В январе 1905 года молодой бунтарь помогал отцу Гапону вывести путиловцев к Зимнему дворцу, затем командовал боевой дружиной, а в Петербургском совете познакомился с Троцким. Потом Серебровский участвовал в военном мятеже во Владивостоке, из-под расстрела сбежал за границу, там получил высшее образование.
В начале германской войны Александр легально вернулся из эмиграции и пошёл работать в оборонную промышленность, где вскоре стал техническим директором столичного завода Нобиля и получил генеральское звание. После революции Лев Троцкий помог ему вступить в партию и поручил снабжение фронтов боеприпасами. С тех пор Серебровский прочно обосновался в советской элите.
Однако Серебровский считал ошибочным решение ЦК о сооружении завода в Красноярске. В декабре 1934 года он посоветовал Субботину вполовину сократить строительную программу, поскольку у треста нет средств. В марте 1935 года Субботина вызвал нарком тяжёлой промышленности Серго Орджоникидзе и поручил ему соорудить на базе Красмаша вагоностроительный завод. Трест "Трансмаш" пообещал крупные инвестиции с тем, чтобы получить первые вагоны к концу 1936 года.
Теперь не узнать, кто придумал
использовать деньги "Вагонпрома" для
завершения строительства завода,
принадлежавшего "Главзолоту". Однако в
декабре 1935 года, накануне утверждения
проекта наркомом Орджоникидзе, даже
главный инженер красноярского проекта "Вагонпрома"
Борис Добровольский смирился с тем, что в
следующем году красмашевцы не сделают ни
одного вагона.
Заводской финансовой частью заведовал Григорий Берлин. До революции он возглавлял акционерное общество "Сибирмонгол" в Иркутске. В 1925 году бывший предприниматель нелегально бежал в Харбин, но спустя пять лет вернулся в СССР и до лета 1935 года заведовал финотделом МОСПО. Затем Серебровский рекомендовал его директору Красмаша. Берлину приходилось скрывать финансирование внетитульных объектов, расписывая суммы по другим статьям. На его жалобы директор только отшучивался: "Вы старый делец, а все же большой трус. Берите пример с меня, я делаю и не боюсь. Ну и что, если снимут голову".
Тем временем в стране назревали грозные события. Вслед за "кировскими чистками" прозвучало первое предупреждение Субботину. Секретарь горкома Морозов сообщил в секретной информации, что на закрытых собраниях красмашевцы разоблачили враждебные элементы на командных постах.
Главным криминалом оказался младший сын Троцкого. Сергей Седов не поехал с отцом в эмиграцию. Он закончил вуз, стал доцентом автотракторного института, где занимался газогенераторами. В начале 1935 года его арестовали по "Кремлёвскому делу" и выслали в Красноярск. Серебровский устроил ссыльного на Красмаш, чтобы специалист наладил там производство речных газоходов.
В июне 1936 года Седова снова арестовали, а в августе состоялся первый московский процесс, на котором приговорили к смерти 16 противников "кремлёвского горца" во главе с Григорием Зиновьевым, Львом Каменевым и Иваном Смирновым. Перед судилищем по всей стране прошли закрытые партийные собрания. На "Красмашстрое" состоялось самое бурное собрание в городе. Новостройка впитала все ядовитые конфликты того времени.
Сибиряки недолюбливали приезжих москвичей и поговаривали, что "все букеты плывут из Москвы". Молодые специалисты нападали на старых инженеров, которые имели крупные изъяны в биографии. Работники возмущались низкими заработками, плохим питанием и тесным жильём. Во всех бедах партийцы винили директора Субботина.
Три дня, с 21 по 23 августа, одновременно с московским процессом, в Доме Красной армии вертелась кровавая карусель. Редактор заводской многотиражки Никифоров подтвердил, что предприятие вытягивает план за счёт перерасхода средств, а рабочие ругают коммунистов за частые задержки зарплаты. Он заверил активистов, что, знай они раньше о происхождении Седова, ни одного дня не держали бы его на стройке. В ответной речи Субботин подчеркнул, что завод привлекает много всякого народу, а между приезжими людьми может затеряться и классовый враг. Вот и ссыльного инженера Седова к ним "богом занесло".
Потом директор стал каяться под одобрительный смех зала: "В течение четырёх лет нас превозносят, никто не придёт, не пошевелит, не набьёт морду..." Андрей Губин развеял благодушное настроение зала. Он заявил, что Субботин считает себя большим хозяином и забывает об обязанностях члена партии. Однако партийцы отпустили Субботина с лёгким испугом, инстинктивно чувствуя в бывшем матросе своего удачливого товарища.
Однако 25 сентября директора вызвали на заседание краевой коллегии комиссии партийного контроля, где объявили строгий выговор за притупление классовой бдительности и засорение строительства антисоветскими элементами. Субботин сразу уехал за помощью в столицу. Бакинское землячество надавило на скрытые пружины власти в кремлёвской элите. Директора сильно критиковали на ближайшем пленуме крайкома, но добивать не стали.
1 января 1937 года истёк правительственный срок пуска завода. Субботин лихорадочно добивался его продления, поскольку уже обсуждался вопрос о передаче завода формирующемуся комиссариату оборонной промышленности. Скоро из Москвы прилетели вести о подготовке судебного процесса Пятакова, Радека, Муралова и других левых коммунистов. Защищать троцкистов стало крайне опасно.
11 января 1937 года второй секретарь крайкома Семён Голюдов распорядился срочно проверить материалы о недопустимом отношении Субботина к врагам партии. Секретарю горкома Максиму Степанову поручили изучить документы, поговорить с директором и доложить на заседании бюро, которое назначили на 28 января. При этом аппаратчики одёрнули Губина, посоветовав ему чаще посещать заводские цехи и наладить низовую работу.
Тем временем управление НКВД направило в
крайком секретную записку "О состоянии
строительства Красноярского машино-вагонного
завода". В ней заместитель начальника III
отдела УНКВД Булычёв сообщил о многих
строительных огрехах, упорно выдавая их за
акты вредительства и саботажа. В заключение
старший лейтенант госбезопасности
подчеркнул, что перечислил далеко не все
факты деятельности подпольной организации,
но большинство из них уже подтвердили
арестованные заводчане.
В записке часто упоминались имена Серебровского, Субботина и Седова. Спустя два дня, 23 января в Москве открылся процесс "Параллельного антисоветского троцкистского центра". Газетные передовицы наполнились погромными песнями. Среди единодушной жажды крови "Правда" поместила жирный заголовок: "Сын Троцкого - Сергей Седов пытался отравить рабочих". Специальный корреспондент Пухов сообщил о митинге работников Красноярского машиностроительного завода. После митинга секретарь Губин собрал заседание бюро своего райкома и отобрал у Субботина партийный билет.
Субботин сообщил о своём бедственном положении Серго Орджоникидзе. Нарком по телефону успокоил директора. Обеспокоенный размахом погромной кампании, Серго собирал материалы, чтобы обвинить наркома внутренних дел Николая Ежова в фальсификации вредительских дел. Он направил в Красноярск комиссию НКТП во главе с Коноваловым.
В начале февраля столичные ревизоры осмотрели Красмаш и не обнаружили саботажа. Краевая верхушка заслушала их выводы и отдала Субботину партбилет. Вдруг 19 февраля народу объявили, что Орджоникидзе скоропостижно скончался от разрыва сердца. Ему устроили пышные похороны у кремлёвской стены, но до сих пор достоверно неизвестно, сам он застрелился или был убит после ссоры с Кобой.
Следом прошёл печально знаменитый февральско-мартовский пленум ЦК, откуда в лубянские подвалы увели либеральных коммунистов Николая Бухарина и Алексея Рыкова. Сталин тут же объявил "кадровую революцию", развязав руки Ежову для массовых репрессий. Российские правители не раз обращались к народу для расправы с вольнодумцами и разными ветвями бюрократического аппарата. С давних времён любой человек мог выкрикнуть "Слово и дело государево".
Секретарь крайкома Акулинушкин понял, что Субботин потерял высоких покровителей, и перестал его защищать. Александра Субботина арестовали 16 июня. На следующий день "Правда" опубликовала статью "Странная позиция Красноярского крайкома". В ней журналист Синцов риторически спрашивал, кого больше среди сибирских партийцев, обычных ротозеев или правотроцкистских выродков?! Тем временем Губин грозился размотать вражеский клубок до самой Москвы. Его за бдительность назначили исполнять обязанности заведующего совторготделом крайкома. Далее следы выдвиженца теряются.
С лета 1936 года новостройкой занимались сотрудники краевого управления НКВД. Они проверяли людей и собирали технические сведения. Заместитель начальника III отдела УГБ УНКВД Красноярского края старший лейтенант госбезопасности Булычёв был уверен, что завод строился вредительскими методами. Чекисты считали, что на заводе орудовала германо-японо-троцкистская диверсионно-террористическая организация, которой руководили Андрей Шауб и Сергей Седов.
Сначала Александра Субботина подозревали лишь в том, что он нарочно задержал пуск завода, а также сконцентрировал на стройке белогвардейцев, троцкистов и шпионов, которых расставил на ответственные посты. Всем "бывшим" людям он щедро раздавал премии и стахановские значки, а сын Троцкого жил под его особым покровительством. Тем временем подпольная организация провела ряд вредительских актов, из-за которых завод до сих пор не запущен.
Спустя десять дней после ареста Субботин признал себя участником контрреволюционной организации в золотой промышленности, куда его завербовал Александр Серебровский в 1933 году. О падении Серебровского рассказал бывший секретарь ЦК ВЛКСМ Александр Мильчаков. Он попал в опалу и обречённо ждал своей участи.
Вдруг секретарь Бауманского райкома отвёз его прямо к Сталину. Хозяин встретил ласково: "Садись, дорогой, что они с тобой сделали! Ай-ай-ай. Сейчас мы всё исправим. Вот что, дорогой, тебе важное поручение ЦК. Получи выписку из решения правительства. Тебя назначают заместителем начальника Главзолото. Серебровского знаешь? Злейший враг народа. Понимаешь, он передал Троцкому 50 миллионов в золотых слитках. Что сделал злодей, а? Сегодня в два часа ночи его арестуют. Поезжай с этим мандатом к Серебровскому и не отходи от него ни на шаг, до самой ночи не отходи. Он в столовую, и ты в столовую. Он в уборную, и ты в уборную. Он домой, и ты с ним. В два часа за ним придут, чтобы ты был на месте. А в 9 утра тебе принесут выписку ЦК о твоём назначении начальником Главзолото. ЦК на тебя надеется, поезжай сейчас же".
Мильчаков уважал Серебровского, который его не раз выручал, но послушно отправился в главк. Начальник познакомил своего нового заместителя с делами. Потом они вместе пообедали и поехали к нему на квартиру. Ровно в два часа ночи Серебровского забрали. Ранним утром Мильчакову прислали обещанную выписку, а в феврале 1938 года арестовали. Он пережил Сталина в норильских и колымских лагерях.
Центральный архив ФСБ сообщил автору, что заместителя наркома тяжёлой промышленности СССР Серебровского арестовали 27 сентября 1937 года, а 8 февраля 1938 года его приговорили к расстрелу за участие в антисоветской организации и через два дня казнили. Ещё в декабре Политбюро лишило его трёх орденов и вместе с Акулинушкиным вычеркнуло из состава ЦИК СССР. 18 ноября Субботину объявили об окончании следствия. Потянулись долгие дни и ночи ожидания суда.
Однако моряк не падал духом. Он старался ободрить узников, поделиться с ними новостями. Бывший комиссар стал убеждать арестантов, что в стране идёт переворот. Уже арестовано 75 процентов членов ЦК. Почти все секретари крайкомов и обкомов вдруг оказались предателями и изменниками Родины. В тюрьмах гибнут лучшие люди страны, вынесшие на своих плечах две пятилетки и создавшие имя вождю. В армии арестованы почти все командиры полков. Субботин думал, что всё это творит кучка нарковнудельцев во главе с Ежовым. За тюремными стенами Субботин вёл свой последний бой, уговаривая товарищей по несчастью отказаться от своих показаний.
Тогда массовые протесты заключённых скомпрометируют следствие и дадут шанс на свободу. Субботин считал, что если бы арестанты не признавали своей вины, то чекисты не получили бы улик для новых арестов. Он советовал всем брать пример с сына Троцкого и племянника Зиновьева. Молодые люди много знали, они погибли, но ни в чём не признались. 10 июля 1938 года Субботину предъявили обвинительное заключение, составленное ещё в ноябре прошлого года. Из него только красным карандашом вычеркнули строчку, что обвиняемый признал себя виновным.
Через три дня состоялось заседание выездной сессии Военной коллегии Верховного суда СССР. Субботин заявил судьям, что не был участником контрреволюционной организации, и отказался от показаний, данных на предварительном следствии. Суд признал Субботина виновным в преступлениях, предусмотренных статьями 58-1а, 58-7, 58-8, 58-11 УК РСФСР и приговорил его к расстрелу с конфискацией имущества. Приговор был окончательным и подлежал немедленному исполнению. Согласно протоколу, судебное заседание открылось ровно в 13 часов, а закрылось спустя 10 минут.
Анатолий ИЛЬИН, кандидат исторических наук.