В Красноярске разразились дебаты — ставить памятник Сталину или нет. Пока приняли решение ко Дню Победы установить бюст генералиссимуса и маршала Жукова в закрытом помещении мемориального комплекса.
Лично мое отношение к Сталину сформировалось еще в советские годы, с тех пор не изменилось. И я не хочу, чтоб на моей родине стояли ему памятники. Очень осознанно не хочу. Но... все-таки, если старики ветераны хотят — их тоже надо уважать. Потому что надо. В итоге лично мне такое решение кажется правильным. И я публикую следующее письмо не ради аргумента в этом «монументальном» споре. Но ради призыва к милосердию. Всегда актуально.
Дорогая редакция, прошу вас напечатать мое письмо. Пусть подумают хорошо ярые сторонники и противники установки в Красноярске памятника И.В.Сталину.
С уважением,
Иван Семенович
В третьем классе царила напряженная атмосфера. Писали сочинение «Мой папа». Старательно выводя буквы, трудились будущие строители, хлеборобы, моряки, летчики. Кто из этих сопящих несмышленышей займет достойное место в жизни? Кому кем быть? «Что кому на роду написано», — думала учительница. Мысли ее прервал плач. Плакала дочка агронома. Уронив на парту голову в светлых кудряшках, она горько рыдала, вздрагивая всем телом. «Что с тобой? Почему ты плачешь? Объясни, пожалуйста, что случилось?» Немного успокоившись, девочка сказала: «Папу ночью увели в НКВД. Мама плачет».
«А ты иди домой, успокой маму. Все будет хорошо», — успокаивала ее учительница. Это был последний урок бедной девочки в нашем классе.
На всю жизнь запомнилась эта заплаканная, жалкая до боли в сердце, несчастная Наташа. Ее светло-розовое платьице с голубыми васильками, накладной карманчик, обшитый голубой ленточкой, и поясок-бантик сбоку... В руках она держала самодельную матерчатую сумку с книгами. Головка поникла, ясно-голубые глаза потухли. Такой она ушла от нас. В классе стояла напряженная тишина. Учительница, отвернувшись к доске, прижала к глазам платок. Мы, ребятишки, уже хорошо знали, что значит НКВД. И чем заканчивались подобные уводы. Нам постоянно говорили о врагах народа. Об извергах кулаках и контрреволюционных заговорах. На наших глазах чья-то мать подходила к играющей группе мальчишек, уводя своего сына, говорила, указывая на кого-нибудь: «Не водись с ним. Его отец враг народа». С этим мальчиком дружили только самые смелые, так как дружба с детьми врагов народа была нежелательной. Этот случай в классе мог бы забыться, как много других, подобных этому. Но его последствия до сих пор вызывают непрошеную слезу. Вспоминая его, хочется крикнуть так, чтобы услышали все: «Люди, будьте милосерднее!»
Семья Наташи — отец Николай, мама Вера — приехала к нам в село как молодые специалисты. Он агроном, она зоотехник. Дело было в довоенном сороковом году. Поселилась семья в небольшом домике. Их стараниями он вскоре преобразился. Появился ажурный палисадник, клумба с цветами, окрашенные наличники на окнах и многое другое, радующее глаз. Семья часто гуляла по берегу реки. Казалось, что само счастье поселилось в их домике. Так прошел год. Началась война. Летом у Наташи родился брат. «Полный комплект», — радовался молодой отец. Или из зависти или просто по злобе волчьей донесли, напакостили человеку. В октябре арестовали Николая. Веру часто вызывали в районный НКВД, допрашивали, отпускали, и все повторялось многократно. Девочка вскоре заболела обычной по тем временам скарлатиной. Ее увезли в районную больницу. Вскоре заболел мальчик. Бедная мать металась между больницей, больным младенцем и НКВД. Одетая не по сезону, она ходила по улицам и спрашивала прохожих: «Вы не знаете, Колю еще не отпустили?» Или жаловалась соседям: «Коля что-то долго не идет кушать». Соседка, у которой она брала молоко, встревожилась. «У нее, — говорила она, — почему-то всегда молчит ребеночек». Бедную мать нашли мертвой. Вера лежала на койке, прижимая к груди давно умершего ребенка. Похоронили их в одной домовине. На похоронах народу было немного. Только те, кто копал могилку, возница, привезший их на кладбище, да несколько старушек. Домик, оставшийся без хозяев, сиротливо смотрел на мир забитыми крест-накрест окнами, напоминал о коротком счастье его обитателей. К весне исхудавшую девочку выписали из больницы и определили в интернат. Стриженная наголо, со сморщенным, как у старушки, личиком, она еле держалась на слабых ножках. Вялая, ко всему безразличная, она только спрашивала: «Почему не приходит мама?» Ей не говорили правды, боясь худшего. Но каким-то образом она узнала правду. Пасха в тот год пришлась на двадцатые числа апреля. Весна была очень холодной. Днем немного пригревало, а ночью сильно примораживало. На Пасхальной неделе девочка исчезла из интерната. Искали ее недолго. Участковый опросил соседей, одноклассников, и на этом поиски закончились. «Поблудит и вернется сама», — решили власть имущие. Девочку нашли в Родительский день. Кто-то из сердобольных селян решил поправить могилку Веры с сыночком. Наташа сидела, прижавшись к неструганому крестику плечом, будто присела отдохнуть. Ее ручки сжимали ветку распустившейся вербы. Что думала ты, шагая на слабеньких ногах на свидание с мамой и братиком? Какой ты представляла эту встречу? Или в твоем детском сознании смерть не является концом всего? На какое чудо надеялась ты? Ты несла веточки вербы, желая доставить радость самым близким тебе людям? Милая крошка, ты знала, что тепло — это жизнь. Поэтому и прижимала ты эту веточку к своей груди, желая продлить ее жизнь. Что виделось тебе в последние минуты? Может быть, тебя обнимала теплыми и ласковыми руками мать? Может быть, твой отец дыханием согрел тебя и ты заснула? Говорят, что, замерзая, человек чувствует всеобъемлющее тепло. Видимо, потому и застыла на твоем лице умиротворенная улыбка. Не дано тебе было жить и радоваться свету в этой жизни. Страшный суховей репрессий опалил невинный росток. Смрадом человеческой подлости отравил окружающий тебя мир. Ты не просила много. Для тебя хватило бы немного участия. Того тепла, так необходимого всем детям.
Спаси, сохрани и помилуй, Господи!
И.С.Болотов, Красноярск
«Комок», № 17, 03.05.2005 г.