О работе учёных, создававших первые
советские атомные бомбы, сегодня известно
почти всё. О тех, кто добывал для них
стратегическое сырьё, до сих пор неизвестно
почти ничего.
Когда учёные-физики доложили Сталину, что для ежегодного изготовления ста атомных бомб потребуется 230 тонн металлического урана, "вождь всех народов" принял это предложение. Позднее академик И. Курчатов назовёт конкретную дату: "...В ноябре 1948 г. будет собран первый экземпляр атомной бомбы и представлен к опробованию". Однако Советский Союз так и не стал в тот год обладателем ядерного оружия. Утверждённые Сталиным планы были сорваны. Отвечал за эту работу Л.П. Берия.
Запустить в определённый срок ядерный конвейер мешали не только технологические проблемы, но и отсутствие отечественного урана. В 1946 году опытный "атомный котёл" почти полностью был загружен в Москве радиоактивным топливом, доставленным из стран Восточной Европы. Чтобы на Урале заработали промышленные реакторы, требовались новые сотни тонн редкого металла. Но даже когда строительство первого из них подходило к завершению, дефицит урана был катастрофическим. Поэтому его поиски велись по всей стране. И денег для этого не жалели.
В конце лета 1948 года "воздушные" геологи в очередной раз проводили аэропоиск урана. Лётчики эти полеты называли "облизыванием рельефа". Летать приходилось на минимальной высоте. Только таким рискованным способом можно было получить достоверные данные о радиоактивности пород. Прибор зашкалил над ущельем Мраморным, на самом севере Читинской области, в районе горного хребта Кодар. Для точной привязки к местности с самолёта сбросили "вымпел" - многочисленные обрывки газет.
В сентябре начальник партии В. Токин отправил в Мраморное отряд геологов под руководством Ф. Тищенко. Навьюченные лошади не смогли преодолеть каменистые склоны и вскоре погибли от бескормицы. Но отряд всё же дошёл до ущелья и обнаружил среди обрывков газет глыбы с тридцатипроцентным содержанием урана. Тогда это считалось невероятным даже по мировым меркам. Везде разрабатывались месторождения, в которых уран измерялся сотыми долями процента. Все образцы руды были срочно переданы учёным. Решение о начале работ по разработке месторождения последовало незамедлительно. Оно принималось по личному указанию Сталина. Постановление СМ СССР N 172-52 с грифом "Совершенно секретно" было издано 15 января 1949 года. А уже через восемь дней для обеспечения деятельности придуманного Ермаковского свинцового рудоуправления было начато создание лагеря заключённых.
Новый Борлаг сразу исключили из привычной иерархии ГУЛАГа. Он напрямую подчинялся Москве, и всё его снабжение шло из столицы. Это был особый секретный лагерь, похожий на призрак. Его местонахождение обозначалось очень коротко - "п/я 81".
Единственным населённым пунктом в тех краях оказалась деревенька Чара. Ситуация осложнялась полным отсутствием дорог. До ближайшего аэропорта - 650 километров. Около двух тысяч заключённых и подневольных спецпереселенцев завозили из Читы маленькими самолётами. На этой операции было задействовано 62 "Дугласа". Взлётную полосу готовили геологи. По их воспоминаниям, были моменты, когда самолёты начинали кружить в небесной очереди, потому что на земле не успевали конвоировать заключённых и принимать грузы.
Урановую руду, лежавшую на поверхности, отправили сразу, как только сделали к ущелью примитивный зимник. Тридцать шесть километров пути от аэродрома были расчищены взрывами за несколько дней. О невероятной важности этого объекта говорит тот факт, что часть заключённых перебросили сюда со строительства 247 (будущий Челябинск-40) - оттуда, где как раз и сооружался первый комплекс по наработке ядерного топлива.
Через семь месяцев на руднике "Мраморный" добывали уран уже из пяти штолен, проходка которых велась на высоте 2300 метров. Руду отправляли самолётами. Даже сегодня специалисты горного дела говорят, что это были непревзойденные темпы работ. Но тогда в ведомстве Берии были недовольны...
Как известно, в конце августа 1949 года прошло успешное испытание первой советской атомной бомбы. В печати об этом событии не было тогда никаких сообщений. Но среди награждённых сам Берия, не по рангу, оказался только во втором списке длинного перечня фамилий. Видимо, потому, что к этому времени, по планам Сталина, в хранилищах должно было быть уже пять атомных бомб. А не было ни одной, кроме взорванной.
Сталин был уверен, что США применят против
СССР атомное оружие. Поэтому в спешном
порядке возводились новые ядерные объекты
и требовалось всё больше и больше урана.
Любой ценой.
Для достройки зимника с Транссиба в Борлаг погнали этапы. С одним из них в конце ноября 1949 года шла вольнонаёмная Е.М. Малкова, назначенная бухгалтером базы. С неё взяли подписку о неразглашении гостайны, дали 50 тысяч рублей для выплаты будущей зарплаты и... отправили в неизвестность.
"Четыреста заключённых, как бурлаки, - вспоминает она, - везли на эвенкийских санях брезентовые палатки, лопаты, спальники, продукты. Одеты они были не по сезону. Некоторые без рукавиц. Шли медленно, ноги тонули в снегу, холод был хуже всякого врага... На третью ночь где-то в районе Среднего Калара молодой заключённый, сидевший у костра, закричал, поднял вверх руки и... умер. Пальцы у него были белые... Из-за недоедания заключённые ослабли, и до конца не дошли ещё семь человек. Замёрзли. Все они остались лежать, прикрытые только снегом. На восьмые сутки из дошедших до брошенного прииска половина была с обморожениями, остальные - с простудными заболеваниями".
По официальным архивным данным, 150 заключённых после этого перехода оказались нетрудоспособными. Документально зарегистрирована смерть только семи человек.
Несмотря на особенный статус, жилищно-бытовые условия заключённых в Борлаге были в два раза хуже, чем в целом по ГУЛАГу. Здесь на одного "з/к" приходилось по "0,8-0,9 кв. м жилплощади". В акте проверки от 23.07.1950 г. говорится, что в "лучшей" синельгинской зоне в двадцатиместной палатке содержались 65 человек, на которых приходилось: 40 нар, 39 матрацев, 14 спальных мешков, 18 простыней...
Неудивительно, что более 80 заключённых совершили из Борлага побеги. Однако нет ни одного документального подтверждения, чтобы кто-то таким способом обрёл свободу.
Николай Кулаков служил в лагере охранником. О давней службе рассказывал мне охотно, даже с некоторым азартом:
- Ни один беглый от меня не ушёл. Да и куда им было уйти?! На сотни километров - безлюдные места. Они уже на четвертый-пятый день с голодухи без сил оставались. Я их, как зверей, выслеживал. Ещё дома, на Ангаре, научился у эвенков охотиться без собаки. По запаху, по сломанной веточке...
- Убивали? - набравшись духу, спросил я.
- Убивали... Они же не люди были... Враги народа. Самые отъявленные вредители. Кого живьём брали... Шапку с него собьёшь и ведёшь в пятидесятиградусный мороз... И жалко мне их никогда не было...
В музее Каларского района меня
предупредили, что у них очень скудная
информация о Борлаге и руднике. В своё время
из местных на работу в Мраморное ущелье
никого не брали. Никто понятия тогда не имел,
чем там занимались. А когда лагерь закрыли,
всех работавших в "п/я 81" увезли. "Сомневаюсь,
но возможно, вас заинтересует эта
информация, - услышал я от директора музея Л.
Аверчук, - правда, прямого отношения к
лагерю она не имеет". И она достала папку
с воспоминаниями геолога А.Г. Теремецкой,
записанными несколько лет назад в Москве Б.
Гонгальским. Это был рассказ о совместной
работе Анны Георгиевны с академиком
Смирновым. Но кроме этого, она вспомнила и о
другом примечательном эпизоде своей
трудовой биографии в засекреченном
столичном институте.
"Однажды меня вызвал мой начальник А.Д. Ершов и передал образцы для заключения. Это оказались кристаллы уранинита. С получением образцов я оказалась "в особой папке" и даже машинистке не могла доверить печатать такой материал. Через секретную часть я отправила своё рукописное заключение в адрес Берии. Через какое-то время меня опять вызвал Ершов и велел собираться для поездки в "почтовый ящик 81". Первое же знакомство с геологией в штольне и в естественных обнажениях привело меня к выводу, что месторождения здесь нет. Предварительные же результаты были иными, и началась интенсивная подготовка к эксплуатации: строительство аэродрома, посёлка, обогатительной фабрики... Я ознакомила начальника Малиновского со своими неутешительными результатами, после чего он предложил мне выступить с докладом. Из геологов присутствовали Тимченко, который обнаружил аномалию, и геолог из Ленинграда (фамилию его я не помню). Тимченко обозвал меня вредительницей, но ленинградский коллега поддержал меня... Заключение подписали все трое и направили в адрес Берии".
За давностью лет А.Г. Теремецкая запамятовала и исказила фамилии. На самом деле начальником Борлага был С.Ф. Мальцев, а первооткрывателем - Ф.Ф. Тищенко. Но вывод был сделан однозначный: "Не подтвердилось существование уранового месторождения Мраморное, в лучшем случае это рудопроявление в скарнах с маломощной жилкой небольшой протяжённости". В воспоминаниях А.Г. Теремецкой есть и такая фраза: "Мне неизвестна судьба моего заключения".
В этих документальных свидетельствах - момент принципиальной важности. Берия на самом раннем этапе знал, что уранового месторождения в Мраморном нет. Тем не менее масштабные работы там продолжались. Не было остановлено и строительство посёлка Синельга, в котором жил руководящий состав лагеря. Здесь, в закрытой зоне, появились дома с электричеством, школа, больница, клуб и даже ресторан. Построили второй аэродром и два зимника общей протяжённостью более тысячи километров ...
Главный объект Борлага, рудник, был расположен в каменном мешке. С трёх сторон - почти отвесные скалы. С четвёртой - обрывистый спуск. Вышки с автоматчиками стояли только на выходе из зоны. На горных работах было задействовано не менее пятисот заключённых и около сорока итээровцев.
Для вольнонаёмного И.Е. Кудели Мраморное ущелье стало первым местом работы после окончания техникума. Он тоже не знал, куда его отправляют. И потом несколько десятилетий не мог никому рассказать, где был. На руднике начинал работать оператором, потом стал мастером и закончил начальником участка.
- И мы, и заключённые всё время жили в огромных палатках. В бревенчатых бараках располагалось только начальство лагпункта и охрана, - начал медленно рассказывать Куделя, выжимая из себя слова, словно засохшую пасту из тюбика. - Морозы там были жестокие, а через дыры в нашей брезентовой крыше просматривались звезды... Получали мы прилично - по две тысячи рублей... Но выходить из Мраморного ущелья запрещалось. Нельзя было подходить к лагерной зоне. Хотя в самой штольне заключённые работали без охраны.
- Вы с ними общались?
- Конечно... В основном там были политические с огромными сроками. Помню молодого парня с московского завода "Серп и молот". Ему дали 25 лет за то, что он где-то не то сказал. Были бывшие фронтовики... Были власовцы. Но в привычном понимании уголовников не было. И с большинством заключённых у нас сложились отличные отношения. Врагами народа мы их не считали. Помню, как во время празднования Нового года два бригадира из зоны ворвались к нам в палатку и лихорадочно стали хватать со стола закуску и водку. Следом за ними прибежала охрана. Мастера встали на защиту беглецов. Но один из охранников дал из ППШ автоматную очередь возле наших ног и сразу нас отрезвил...
- Вы знали, что добывали уран?
- Нет. Причём в выработках не было никакой
принудительной вентиляции. Работали в
едкой пыли. Почти всё делалось вручную.
Условия тяжёлые. Когда начали не выполнять
план, нас заставляли работать сутками. Три-четыре
смены подряд. Не выходя из штольни. Но спать
же хочется... Так мы, не соображая, что делаем,
падали на эти кучи руды и спали прямо на них.
Нам тогда говорили, что добываем свинец...
Всё было засекречено. Я, например, так ни
разу и не увидел, как отправляли уран из
ущелья... Но хорошо помню, что было много
пустой породы. Очень много. Вскоре
практически всё, что добывали, шло в отвал.
В начале 1950 года в Борлаг прилетел замминистра внутренних дел СССР В.В. Чернышев. Это был человек Берии, работавший с ним ещё до войны в руководстве НКВД. Затем возглавлял ГУЛАГ. После повышения выполнял спецпоручения и отвечал за геологоразведку урана. Правда, его образование измерялось всего лишь четырьмя классами реального училища, оконченными экстерном.
Генерал-полковник Василий Чернышев поднялся со свитой в штольню. Пнул ногой гранитную кочку и дал команду мастеру Ивану Куделе: "Убрать немедленно!" А на следующий день начальник Борлага подполковник Мальцев уже работал в телогрейке на нижней выработке. Через месяц план по проходке был перевыполнен, и он снова приступил к своим обязанностям. Но урана от этого больше не стало. Неоткуда ему было взяться. Хотя теперь "гонялись" за каждой его "прожилкой". При работе в одном из таких вертикальных отводов задохнулся от скопления газов заключённый.
Из Москвы прислали команду верхолазов. Возглавляла её одна из лучших альпинисток страны, член аппарата ЦК ВЛКСМ Любовь Пахарькова. В её задачи входило обеспечение доступа "к тёмным пятнам" на скальной стенке. Надеялись, что это - урановая смолка. Но даже когда верхолазы навешивали верёвки, в штольнях продолжались взрывы, вызывавшие камнепады. В это время "в горе" вкалывали заключённые на "сталинских вахтах". За ежедневное перевыполнение нормы им снижали срок на два дня.
Вынужден был стать альпинистом и повышенный до начальника участка И. Куделя. Ему дали задание пробить новую штольню почти на отвесной скале. Когда заключённые затащили на лебёдке компрессор под самый гребень - дали "отбой". Рудник уже фактически работал вхолостую.
Продолжить эту историю неожиданно помог ранее засекреченный уранщик, лауреат Ленинской премии В.П. Зенченко:
- Когда занимались ураном в Краснокаменске, геолог Кирилл Петрович Лященко рассказал удивительный случай из своей жизни. Он с конца сороковых курировал от главка Чарский район. Крепкий был мужик. Коренастый. Брови лохматые... Так вот, его однажды вызвал к себе Берия. И при генералах спросил: "Как вы думаете, может рудник Мраморный быть перспективным?" Лященко с ходу ответил: "Как геолог могу сказать, что предварительной разведки там не было, но то, что увидели в пройденных штольнях, показывает - наши ожидания не оправдываются. Силы необходимо перебрасывать на другие участки". И тогда ему Берия заявляет: "Сейчас вы пойдёте вон в ту комнату, и у вас будет два часа времени. Потом вы подпишете то, что сейчас сказали. Ещё раз хорошо подумайте..." Через два часа, минута в минуту, его вызвали. Берия спросил: "Подумали?" - "Подумал... Закрывать нужно этот рудник".
Берия пододвинул ему лист бумаги с отпечатанным текстом. Лященко взял ручку и подписал. Воцарилась длительная пауза. Лященко не выдержал и спросил: "Я свободен? Могу идти?" Берия оценивающе посмотрел на него и сказал: "Н-е-е-т... Вас сейчас отвезут домой. Но вы никуда не должны выходить. Неделя вам даётся на дополнительные раздумья. Хорошо ещё раз подумайте".
Через неделю за Лященко приехали. В сопровождении двух человек вновь привели в кабинет Берии. Вдоль стены стояли несколько генералов. Берия встретил его словами: "Вы не передумали? Не отказываетесь от вашей подписи?!" Лященко тихим голосом сказал: "Лаврентий Павлович, я все хорошо обдумал. От подписи не отказываюсь..." Берия молча пошёл в глубь кабинета. Открыл сейф. И пока он что-то там искал, все смотрели ему в спину... Из сейфа он достал орден Ленина. И, вручая его Лященко, сказал: "За мужество в геологии! Всё. Вот теперь вы... сво-бод-ны".
Борис Хоментовский, главный геолог уранового комбината в Краснокаменске, вспоминает В. Зенченко, потом иногда посмеивался над Лященко: "Ты уж признайся, Кирилл Петрович, что главной наградой для тебя тогда стал не орден, а то, что тебя не посадили..."
Примечательно, что никто не был наказан.
Геологов, открывших не существовавшее "месторождение",
поощрили огромными премиями по 50 тысяч
рублей. А правдивое заключение А.Г.
Теремецкой так и осталось без огласки. Хотя
это был верный диагноз компетентного
специалиста, на основании которого можно
было сохранить миллионы рублей и
загубленные человеческие жизни. Но Берия
знал, что её молчание на десятилетия
обеспечено "особой папкой" - подпиской
о неразглашении по высшей форме
секретности.
И это был не единичный случай. Только в Сибири ещё минимум три урановых рудника оказались с нулевым результатом - один в Якутии и два в Красноярском крае.
В декабре 1949 года на основании постановления Совмина N 5745-2163 сс/оп "в целях немедленной организации промышленной добычи свинца" на Таймыре был создан секретный лагерь. И точно так же масштабные работы начались без элементарных поисковых и геологоразведочных работ.
...Мы карабкаемся вверх. Позади уже полсотни километров. По карте до бывшего рудника осталось совсем немного. Но начинается такой подъём, что в прямом смысле идти уже нельзя. Можно только взбираться по круче, цепляясь за стволики кустарников. Мои спутники начинают убеждать меня, что мы сбились с пути. И если эта дорога ведёт к искомому, то трудно поверить, что когда-то по ней затаскивали наверх рельсы и вагонетки и спускали вниз урановую руду...
Оглядываемся назад - горы под нами.
При заходящем солнце входим в горловину Мраморного ущелья. Упитанные сурки, как часовые, вытягиваются в столбики и начинают пронзительно свистеть. Такое ощущение, что охранники здесь по-прежнему несут свою службу.
Проходим целую шеренгу хорошо сохранившихся бараков. Дальше - ряды колючей проволоки. Причём металл только чуть-чуть тронут коррозией. Особый климат и почти дистиллированная ледниковая вода создают здесь щадящий режим. Брошенная бухта "колючки" - вообще без каких-либо следов ржавчины. С торца одного из домов лежат всевозможные предметы: мясорубка, разводной ключ, бачок для воды, пила...
На окраине ущелья валяется брезентовая шахтёрская роба, остатки аккумулятора. Дальше - покосившийся карцер с решёткой... Под боком у одного из сарайчиков - спрятанный под дощечкой котелок с эмалированной кружкой. Чуть дальше - крышка от бочки с аккуратной надписью: "Не кантовать!" Сохранилась даже трибунка для выступлений. А у самих штолен - покорёженные механизмы, деревянные тачки... Посредине ущелья - сторожевая вышка... Растительности почти никакой... Кровавый лишайник на телесном мраморе. Жуткое место.
Ликвидировать Борлаг начали по распоряжению N 211 МВД СССР в начале 1951 года. Основную часть заключённых вывезли отсюда на урановые объекты: рудники под Ленинабадом и в Челябинск-40. "Освободившихся заключённых в количестве 752 человека" на самом деле не освободили, а отправили в лагерь строительства N 16, на станцию Китой. Туда же доставили и тех, кто обрёл "волю" через "сталинские вахты". Около 700 человек должны были остаться на месте для использования "по особому распоряжению".
Не стали свободными и спецпереселенцы (в основном советские немцы), их повезли на новые стройки Сибири и Средней Азии. Вольнонаёмные итээровцы поступили в распоряжение урановых геологических экспедиций. Иван Куделя до пенсии работал в засекреченной Сосновгеологии. Любовь Пахарькова навсегда рассталась с московской пропиской. Её и других альпинистов распределили по закрытым городам. Все они помимо своей воли оказались под пристальным надзором системы.
Оставалась нераскрытой только главная тайна - вклад рудника Мраморный в создание первых советских атомных бомб. Неожиданно помог всё тот же Зенченко. Совсем недавно он вместе с другими специалистами готовил к изданию "Историю создания сырьевой базы урана СССР". И хотя одиннадцатитомник так и остался под грифом "Для служебного пользования", интересовавшая цифра перестала быть "неразглашаемой".
- Там очень мало добыли, - сказал Зенченко. - Одну тонну двести килограммов чистого металла.
Получается, что это только одна сотая необходимой загрузки уранового реактора. Наверное, и судьба Борлага - тоже лишь одна сотая часть драматической истории создания атомного щита Советского Союза.