Близ Ермаково, сквозь печаль и слёзы,
Увидеть можно летом и зимой
Застывшие на рельсах паровозы,
Что люди, уходя, забыли взять с собой.
А ведь они, сквозь северные дали,
К мечте заветной их когда-то мчали...
Сочиняя эти стихи, я вспоминал свою далёкую молодость.
Спустя 53 года в Красноярске устно и печатно заговорили о возможном восстановлении и продолжении строительства печально знаменитой железной дороги Салехард-Игарка. Заговорили и всколыхнули события далёкой юности, которые я, бывший армейский культработник того времени, берегу в своей памяти.
Вспоминаю образы людей, заключённых, артистов "крепостного" театра 503-й стройки, с которыми мне приходилось общаться. Навсегда запомнилось их добросердечное отношение ко мне, юноше двадцати лет от роду. Я был призван в Советскую Армию в 1944 году и через несколько дней после окончания войны с Японией, пропахший порохом боёв, направлен в войска МВД.
Помню, в этом театре, расположенном в Доме культуры постройкома, я с удовольствием смотрел такие замечательные спектакли, как "Марица", "Холопка", "Летучая мышь", "Цыганский барон". И когда мне предложили поработать в этом доме высокого искусства помощником директора по административной части, я, не колеблясь, согласился. Был я юн, но деловит, активно участвовал в поселковой и солдатской художественной самодеятельности.
Особенно близко с первых же дней пребывания в театре я сошёлся с москвичом, бывшим учёным-археологом Дмитрием Александровичем Крайновым. В годы юности он был дружен с Маяковским, Есениным, писал стихи, научные статьи и пел басом в каком-то театре. В плен к немцам попал в начале войны, когда находился на раскопках под Уманью. Его загнали в лагерь для военнопленных, а через два года в Берлине вышла на немецком языке брошюрка на серой бумаге "Раскопки под Уманью". Автор - Дмитрий Крайнов. Эта брошюра и стала причиной его ареста после освобождения из плена, хотя он к её изданию не имел никакого отношения.
Особенно благодарен я Дмитрию Александровичу за то, что он первым поддержал мои попытки писать стихи, а заметив мою малограмотность, помогал советами, рекомендовал книги для чтения. В особой тетради он написал для меня перечень учебников и книг по литературе, истории и искусству. Шефствовал надо мной он и после освобождения. До последнего дня жизни Дмитрий Крайнов был ведущим профессором Московского института археологии, умер в возрасте 93 лет. Многочисленные письма его (и других бывших "крепостных" актёров) сданы мною на вечное хранение в Красноярский краеведческий музей.
Яркой индивидуальностью был Борис
Фёдорович Болховский. Потомок князей
древнего рода, до войны - мастер
художественного слова в Ленинградской
филармонии. Ах, как он читал пушкинского "Графа
Нулина"! Зрительный зал замирал от
напряжения. Не могу без волнения вспоминать,
как он произносил, к примеру, строки: "Так
иногда жеманный кот, ленивый баловень
служанки, за мышью крадется с лежанки,
украдкой, медленно идёт, полузажмурясь,
подступает, свернётся в ком, хвостом играет,
разинет когти хитрых лап и вдруг бедняжку
цап-царап!" Так и видится в когтях Нулина
"бедная мышка" Наталья Николаевна...
Болховский попал в плен во время гастролей в прифронтовой полосе. Поскольку был князем, владел несколькими языками, немцы не расстреляли его, а заставили выступать, пуская пыль в глаза общественности (вот, дескать, какие мы гуманные). Борис Фёдорович выступал перед пленными со стихами Гейне, Пушкина и других поэтов. И перемещали его из лагеря в лагерь. Ему помогли бежать участники французского Сопротивления. Он попал в Данию и жил там, пережидая войну, у князя Юсупова. Да-да, того самого, что в своё время стрелял в знаменитого на всю Россию Гришку Распутина. За то, что выступал перед фашистами (а они тоже слушали его стихи), Болховский и получил после войны десять лет лагерей.
Кстати, это благодаря его стараниям я в 1958 году стал победителем краевого конкурса артистов-чтецов и поехал в Москву на всероссийский конкурс. Голос, дикция, мастерство исполнения - вот что привело меня тогда к победе. Спасибо учителям!
Леонид Леонидович Оболенский - потомок древнего княжеского рода, актёр и режиссёр. В молодости ученик и соратник Эйзенштейна, преподаватель ВГИКа, работал с Пудовкиным, Кулешовым, Бабелем, Мейерхольдом, Глазуновым, Луначарским и другими известными людьми того времени. Участник создания более тридцати художественных фильмов. Последний фильм с его участием - "Чисто английское убийство" - вышел в шестидесятых годах. Но его заслуги особистов ни в чём не убедили: был в плену - значит виновен. Он помогал мне освоить азы сценического искусства по книге Станиславского "Работа актёра над собой". В 1949-1950 годах руководил драматическим кружком. Последние годы жил и работал в Миассе. До старости писал мне письма, рассказывал о своей общественной работе с молодёжью.
Юсуф Алиджанович Аскаров - заслуженный артист России. Я уже писал о нём и о его работе в театре заключённых, а после освобождения в красноярских театрах (драмы и кукольном). Он был кумиром молодёжи стройки. Помогал ансамблю в постановке малых форм драматургии, учил актёрскому мастерству. Мы с ним сдружились в Красноярске, а связал нас "крепостной театр". Много лет на всех массовых мероприятиях красноярцы видели нас вместе. Скончался он в возрасте 84 лет.
Лазарь Шерешевский - лагерный поэт. Он помогал мне писать стихи для литературно-музыкальных монтажей. На этом мы и сдружились с ним навсегда. Это ему я обязан, как и Крайнову, тем, что всю свою дальнейшую жизнь связал с журналистикой и литературой.
Ленинградец Дмитрий Зеленков - "маг Мариинки и Ильинки", как назвал его Роберт Штильмарк в своей повести "Падшие ангелы". Он учил меня графике, приобщал к масляной живописи. Это действительно был чародей по искусству оформления спектаклей. Перед открытием занавеса в начале спектакля он обычно просил артистов не спешить с первыми репликами, потому что уже сам вид декорации должен вызвать шквал аплодисментов. В плен он попал во время окружения полка под Смоленском. А уже находясь в концлагере (так он рассказывал), нарисовал на стене барака картину "Положение советских военнопленных в немецком лагере". Фотография с этой картиной попала в какой-то фашистский журнал, и в подписи под снимком было сказано, что, мол, ленинградский художник Зеленков изобразил русский лагерь для немецких военнопленных. Журнал после окончания войны попал в руки чекистов, это и стало причиной его заключения на десять долгих лет. Зеленков не дожил до освобождения три месяца и повесился в театральном туалете - вроде бы из-за того, что ему предстояла ссылка на Таймыр.
Роберт Александрович Штильмарк, написавший в лагерных условиях знаменитый роман "Наследник из Калькутты", со мной и членами ансамбля общался мало. Когда театр расформировали, Штильмарк был отправлен в колонию строгого режима где-то между Ермаково и Яновым Станом, где руководство создало ему сносные условия для работы над задуманным романом.
Театр заключённых в Игарке перестал существовать после наступления 1950 года. На прощание была показана дивная сказка Самуила Маршака "Двенадцать месяцев". А закрылся театр по настоянию начальника политотдела подполковника Штанько, который давно уже добивался этого. Он утверждал, что заключённые и враги народа не имеют права развлекать вольных патриотов-строителей и неоперившихся комсомольцев. А в 1951 году прекратил работу и солдатский ансамбль, обслуживавший концертами воинские подразделения, разбросанные вдоль трассы строящейся железной дороги. Нас демобилизовали и отблагодарили за верную службу бесплатным проездом до дома.
И поехали мы к матерям, многие без зубов и без волос, которые съел Север. Поехали, как и приехали, малограмотными, без профессии, а многие ещё и больными. И лишь я, один из немногих, возвращаясь на гражданку, увозил с собой образы замечательных музыкантов, артистов, писателей и художников. Увёз с собой и солидный багаж знаний по актёрскому мастерству, художественному чтению, музыке, что помогло мне сразу же получить назначение на работу в районный Дом культуры села Пировское, а потом закончить десятилетку и с отличным дипломом вернуться в Красноярск после окончания высшей школы культуры в Ленинграде.
Но культурно-просветительная работа не удержала меня при себе. Одолела страсть к журналистике, к литературе, к поэзии...
А память о жизни и службе на 503-й стройке неугасима. И дай-то Бог, чтобы дорога Салехард-Игарка и далее на восток из "мёртвой" превратилась в живую.
Владимир ПЕНТЮХОВ.
Красноярский рабочий, 12.08.05