Горькая дата
Через край прошло 500 000 репрессированных
30 октября — День памяти жертв политических
репрессий
В тот день впервые не растаял лед на лужах.
И тьма наступила на час раньше. Такие вот
символы Дня памяти...
Ведущая концерта в Малом зале оговорилась:
— Мы вновь возвращаемся к теме нашего ПРАЗДНИКА! — и даже не заметила ничего.
Это случилось ровно перед тем, как прозвучала песня «Черный ворон».
Но, может, это и правильно, что программа была легкая, светлая, что звучали частушки, стучали каблучки. Когда солисты из ансамбля народной песни кружили в «Мамином вальсе» седовласых женщин из первого ряда, это было необыкновенно трогательно. И песня «Мое солнышко — бабушка» Сергея Трусова была признанием в любви всем бабушкам в зале...
После концерта «этап» двинулся к закладному камню у КИЦа. Когда-нибудь будет в Красноярске настоящий памятник, пока же — и это важнее — выходят Книги памяти. Уже есть первый том, скоро состоится презентация второго, готовится третий. Низкий поклон подвижникам из общества «Мемориал» за их многолетний бескорыстный труд. И за то, что нет в нашем городе другого памятника. Сталину.
Главный мемориалец Алексей Бабий,
открывая митинг, с горечью сказал:
— Пятьдесят процентов опрошенного населения не были против. Ну с коммунистами понятно, но остальные... Что, наш народ хочет еще раз наступить на те же грабли?..
Их все меньше и меньше — тех, кто пережил 35-й и другие годы. Здесь, у камня встречались в основном дети репрессированных (впрочем, у большинства свои законные свидетельства, ибо тогда и грудные младенцы регулярно отмечались в комендатурах!). У каждого в толпе — своя жизнь, своя история, ломавшая тело и душу...
— Папа был известным дирижером, руководил
оркестром народных инструментов, —
рассказывает Марина Георгиевна Волкова,
член общества «Мемориал» с 1988 года, автор
статей в Книге памяти «Поруганная вера», «Реквием
по духовному генофонду», «Несостоявшееся
покушение». — Дядя, Михаил Васильевич
Лисовский, заведовал клубом водников,
возглавлял драматический коллектив Дома учителя. Их расстреляли осенью 1937-го. Тетю
посадили, ее детей отдали в детдом, а со мной
мама бежала от ареста в Ростов-на-Дону.
Вернулись в Красноярск в конце войны. В 1948-м
я отлично сдала экзамены в педагогический институт, но меня не приняли. Припомнили
отца — врага народа, жизнь в оккупации...
Тогда случился мой первый сердечный
приступ, едва не парализовало. Потом
поступила в лесотехнический институт (там
не так дотошно копались в анкетах) и была
единственной в группе некомсомолкой. Ни
одна волна репрессий не обходила нас
стороной. Маму - машинистку каждый раз
увольняли с работы, а надо было как-то жить.
Выживать...
— Отца, он работал на железной дороге,
арестовали 6 февраля 1938 года, — вспоминает
Валентина Николаевна Капачинская, — мне
было 8 лет, я хорошо все помню. 26 февраля его
расстреляли, но это я узнала совсем недавно.
А когда начались первые реабилитации, я
посылала несколько запросов Молотову, в
ответ получила: «Ваш отец умер в 1949 году от
рака почек». Мы жили в деревне Новоникольск Манского
района, там было еще
несколько поляков. Их всех арестовали
одновременно. Всех, у кого фамилия
заканчивалась на «-ский».
— Мой отец эстонец, — говорит Борис Хейнович Леет. — Офицер, он перед войной приехал из Франции в буржуазную Эстонию. Служил в Красной Армии. В 1944-м был сослан на Ангару, в Кежму, «за националистические убеждения». Семья за ним не поехала. В Сибири он женился, и родился я. Из Кежмы мы переехали в Красноярск, здесь отец и похоронен — в ноябре 1973-го. Я всегда ношу с собой его фотографии. На них настоящая жизнь настоящих людей.
После митинга все сгрудились у парапета набережной. В 18.20 по Енисею поплыли свечи. И памятный венок, но его в темноте не было видно, а огоньки сияли издалека. Пятьсот свечей, потому что через Красноярский край прошло полмиллиона репрессированных. Каждый огонек — символ тысячи людей...
Софья Григорьева
Из них:
«Очевидец. Комок», № 43, 1.11.2005 г.