Историю своей семьи Светлана Фёдоровна восстанавливает по крупицам. Её мама, Фрида Романовна, ушла из жизни прошлым летом, навсегда оставшись в таймырской земле. Она так никогда и не решилась побывать в родной деревне Блюменфельд, откуда их семью, как и многие другие семьи поволжских немцев, угнали в эшелонах... В Красноярске в первый военный год они два месяца ютились на берегу Енисея, потом небольшими группами их стали отправлять на барже подальше на Север, расселяя в разных местах.
Бабушка Светланы Фёдоровны приехала в поселок Никольское с шестью детьми, в 43–м узнали, что глава семьи погиб в трудармии. Им самим на голом берегу пришлось строить землянки, сразу послали рыбачить, ловить куропаток — норму выполнять. А ссыльные до этого жили в степи, так что выживать в непривычных условиях было крайне сложно. Единственный брат Светланиной матери вскоре надорвался на заготовке дров...
А в 1948 году молоденькая Фрида, которой было 24 года, с группой молодежи по енисейскому льду решилась прийти из поселка в Дудинку — искали работу. Так она заработала срок — три года в женском лаготделении. В это время мама Светланы и познакомилась с её будущим отцом... Про него Светлана Фёдоровна знает не так уж и много: был осужден по 58–й статье после того, как в армии Рокоссовского попал в окружение. Вот и получилось десять лет несвободы в заполярной Дудинке, откуда Фёдор так и не уехал. Он скончался двадцать лет назад, и семья до сих пор не знает — реабилитирован ли он, ведь до 1985 года разговоры о репрессиях не велись. Светлана до поры даже не подозревала, что родители прошли через такое!.. Потом о ГУЛАГе стали много писать, в дом зачастили журналисты, и Фрида начала вспоминать... И о том, что в 1950–м перед первыми родами её освободили досрочно. И о том, как ждала мужа из заключения, работала на свиноферме, а потом они вместе стали трудиться на железной дороге. Ехать им было некуда, Фёдор за эти годы утратил связь с родственниками, хоть у него были живы родители, пять братьев, но только в 1960–м он впервые с семьей выехал на материк.
Я поинтересовалась у Светланы Фёдоровны, обижали ли её в детстве, припоминая, что она из семьи “врагов народа”?– Некоторые из репрессированных немцев вспоминают, что их обижали, но меня лично это не коснулось. В нашей семье по–немецки не разговаривали, мама поговорить “по–своему” ходила к родственникам. А вот моих двоюродных братьев в школе фашистами дразнили.
– Светлана Фёдоровна, я давно заметила, что женщины, прошедшие лагеря и ссылки, оказались гораздо крепче, долголетнее, чем мужчины. Иногда их выдержке, умению держаться, стремлению быть в форме просто завидуешь...
– Если брать количество, то мужчин этого возраста почти не осталось. Получается, что женщины оказались сильнее духовно. И еще... женщины и пьют меньше. Ведь многие мужчины, пережив репрессии, погибли от пьянки. Многие участники войны тоже ушли раньше времени потому, что выпивали. Хотя, с другой стороны, то, что они пережили, дало организму такую закалку, что многие стали долгожителями. У нас есть из реабилитированных Вальтер Евгеньевич ШМИДТ, 1925 года рождения. Он остался единственный, кто маленьким был в трудармии. А всего в Дудинке вместе с детьми 250 человек, переживших репрессии, но с каждым годом их становится всё меньше... Раньше существовал хор немецкой песни, моя мама там с удовольствием пела, это общение тоже продлевало жизнь. Люди моего возраста уже почти не знают языка, да и желания особого нет: мы же русифицированы. Наверное, это неправильно. Я в Германии никогда не была, немкой себя не ощущаю даже наполовину, а чувствую абсолютно русской...
– А как вы в Дудинке чтите память ушедших?
– У нас есть место особое на старом кладбище, там стоит два креста — немецкий и финский. Мы обычно в День памяти туда ездим с небольшой делегацией пожилых людей, возлагаем венки, зажигаем свечи, женщины читают немецкие молитвы в память об умерших. Заказываем службу и в православном храме. К сожалению, у нас памятника нет, хотя разговоры и ведутся. Мы возлагаем цветы к камню, который был заложен еще в 1992 году, — в знак того, что здесь будет памятник жертвам репрессий, это в центре, напротив строящегося музея. Когда–то Хлопонин выделил 100 тысяч рублей на памятник, люди собрали около 25 тысяч, но проект пока не можем найти — уж больно дорого. Года три назад активизировался этот вопрос, но в конкурсе никто не принял участие, на этом всё и заглохло. Может, виновато и наше общественное объединение, что плохо инициируем.
– А с детьми, молодёжью работаете?
– Практически не работаем, и в школу, не помню,
чтобы особо приглашали, — так, как участников войны...
Мы взяли курс прежде всего на социальную поддержку
пожилых людей. У нас самая старшая репрессированная 1916
года рождения, отбывшая свой срок в одном из
материковских лагерей, — Мария Павловна Мирошниченко
только год назад научилась читать. Она была неграмотная,
родом с Украины, приехала к детям на Таймыр лет десять
назад. В нашем обществе почти девяносто процентов —
переселенцы, люди немецкой национальности.
А ваше дудинское общество что так привлекает в Норильске?
– Опыт работы вашей общественной организации, которую возглавляет Елизавета Иосифовна ОБСТ. У нас нет такой силы инициаторов. Хорошо, что у вас постоянно ведется совместная работа с администрацией, комбинатом. Создание памятника, мемориала ведь о многом говорит. В этот приезд наши “молодые” репрессированные, 20 человек, впервые побывали на “Норильской Голгофе”, в музее, художественной галерее. Думаю, что благодаря поддержке нашего губернатора Олега Бударгина, организации “Женские инициативы”, “Единой России”, вашему музею, — всех, кто нас понимает, эта дружба продолжится.
Знаете, все мы выросли в советское время, и я с благодарностью его вспоминаю. Лично я не требую каких–то благ за то, что родилась в семье репрессированных. Вот моим родителям досталось — это без сомнения. Поэтому так хочется помочь еще оставшимся с нами старикам. Считаю, что судьба моя в Дудинке сложилась нормально. Родители смогли дать высшее образование, которое в то время денег не стоило, достаточно было желания. По работе тоже всё нормально складывается. Я считаю себя счастливой. Моя дочь недавно поступила в Северо–Западную академию в Санкт–Петербурге, она всё знает о прошлом нашей семьи, маленькой с бабушкой ходила в хор и немецкие молитвы читала, бабушка научила её вязать, рисовать. Хоть у неё было всего четыре класса немецкой школы, но по жизни она была грамотный, ответственный человек. Мы еще многому можем успеть научиться у людей этого поколения. Государство, безусловно, старалось что–то для них сделать, вернуть какие–то долги, хотя в последнее время в связи с монетизацией они потеряли многие реальные льготы. Мы не раз выходили с предложениями об их поддержке к местной власти, и пока они думают и решают, — мы стараемся, чем возможно, их поддержать и согреть. Как родных отцов и матерей, многих из которых уже нет с нами.
Беседовала Ирина ДАНИЛЕНКО.
Фото Сергея МАНГАЛОВА.