ПАМЯТЬ
Чем больше живем мы, тем годы короче...
Булат ОКУДЖАВА
Давно ли общественность Норильска отмечала этапы его жизни и судьбы - 50, 60? Широко - с теплотой и резонансом - 65. Как-то неожиданно Гунару КРОДЕРСУ исполнилось 70! И вот очередной юбилей - 80-летие - уже без него...
К ЧЕСТИ юбиляра, он с немалой долей иронии отнесся тогда к обильному потоку заслуженно теплых - устных и печатных - слов в свой адрес: "патриарх", "золотое перо Таймыра", "полярная звезда журналистики" и т.д. "О юбилярах - как о покойниках - либо ничего, либо хорошо, но в меру..." - комментировал Кродерс, понимая свое достойное место среди многих собратьев по перу, эфиру и жизни.
Невероятно, он практически ровесник Владимира Долгих, Булата Окуджавы, Виктора Астафьева, Юрия Бондарева, Григория Чухрая, Александра Солженицына и мог быть достойным воином, и дал бы Бог - вернуться с той войны...
Он жил счастливо в дружной семье в прекрасной Риге с ее органом Домского собора и готовился стать театральным художником в роскошно культурной атмосфере Латвии. Но его деда Яна Кродерса расстреляли в 1937 году в Москве "органисты" из НКВД, приведя, по горькой иронии судьбы, в исполнение смертный приговор, вынесенный царским судом в 1905 году за участие, между прочим, в революционном движении.
Гунар КРОДЕРС, Рига, 1939 год
Семья КРОДЁРСОВ, Рига, 1930-е годы
Гунар КРОДЕРС, Норильск, 1990-е годы
В 1941-м был осужден, по "людоедской" 58-й, его отец, семья - с ее Ригой, честным трудом, концертами и пр. - была загнана в телячьи вагоны и по маршруту Рига - Канск и далее - на рабский (колхозный!) рынок - в село Харлово. Однако через год (им этого мало!) - в угольный трюм и далее - по прекрасному Енисею за Дудинку и Караул, на левобережную факторию Дорофеевск (ловить подледно рыбу, а что сетей не дали, так это "мелочь"). Затем Сопочное Карго в Енисейском заливе и фактория Хета на одноименной тундровой речке.
Он мог умереть там с голоду, как умерла его мать - звезда латвийского театра Герта Вульф и множество других - латышей, финнов, немцев, украинцев... Мог сойти с ума, как его земляк Карлис Струнке или немец из Энгельса Карл Шрайер, не выдержав издевательств вертухаев и кумовьев. Таких, как Мартюхов (едва приличная придет на отметку женщина - он шубу на пол: "Ложись!"), заразивший на своей венерической забаве немало спецпереселенок. Таких, как Прохватилов. Или Егизаров - пистолет "специку" к виску, лопату в руки: "Копай себе могилу!" А то другому с любезной улыбочкой: "А что, господин буржуй, если я вам очки сейчас разобью! Позвольте?"
Фамилии - подлинные, и пусть не только "славное чекистское прошлое", но и гнусный позор не смоется с их потомков и "фирмы". Они обязаны были исполнять свой служебный долг - и только! Ведь наряду с ними там, в рамках того же долга, достойно несли его По-партийному принципиальные, порядочные сотрудники тех же органов - Виктор Макарович Гончаров и Михаил Григорьевич Юрьев.
Кродерсы были на спецпоселении ("специками"). По малейшему поводу или доносу Гунар или брат Ольгерт могли в миг загреметь на зону в ближний Норильск или дальний Певек, как Эгон Юргенс или Варис Фриденберг (сын профессора, бывшего министра просвещения Латвии). Хотя неизвестно, что лучше, ибо Варису Фриденбергу крупно повезло: его сестра и мать в Дорофеевске не дожили до весны, а Варис в Норильлаге выжил...
ПРИШЕЛ 1953-й, затем 1956-й.
Гунар и Ольгерт Кродерсы не только выжили. В том аду, не гнушаясь никаким трудом, они сохранили человеческий дух и облик. Ольгерт вернулся на родину и через какое-то время стал режиссером, а потом и главным, в Лиепайском театре. А Гунар - дети учились в школе, жена, русская учительница, надежно работала - решил задержаться на пару лет на Севере, чтоб детишки подросли. И задержался на весь отведенный ему срок. "Примерз" сердцем... Он работал рыбаком, лесорубом, плотником, инспектором рыбнадзора, бухгалтером рыб- участка. В журналистику пришел поздно. Зато с душевным, жизненным опытом и жаждой творчества. Корреспондентом радио десять лет на упряжках, вертолетах, а то и пешком изъ¬ездил просторы таймырской тундры. Бывал на самых дальних факториях, охотничьих зимовьях, полярных станциях.
В сорок лет попал в Талнах, романтический маяк светлого северного будущего, в многотиражку "Огни Талнаха". А год спустя возглавил "Горняк" - газету рударей. Издание вполне могло стать уныло карманным, а ее редактор уйти по уши в газетную поденщину и текучку (камни с неба - а газета в срок!), совмещая тихий "квас" с озлобленными сетованиями жертвы и неудачника.
Но при Кродерсе "Горняк" только укрепил позиции и сохранил своего читателя, ходя под землю, но не уходя от проблем. "Горняк" заслуженно собирал премии, призы, грамоты. Его читали.
Только к своим пятидесяти Кродерс вступил в партию (коммунистическую, других не было). Иначе - каждый номер в верстке - "на глаз" куратору из горкома. А там, как и везде, правили и процветали не только честные, принципиальные руководители, но и свои мартюховы, прохватиловы, егизаровы. "К штыку приравняв перо", Кродерс так и не стал через свою газету оголтелым проводником идей, сохранив и совместив (вместе с партбилетом) преданность позитивной стороне социализма с религиозной с детства Верой, то есть с Богом в душе.
Иному такой газеты хватило бы с лихвой, а Кродерс (кстати, без специального образования) заявил о себе как глубокий, тонкий критик и масштабный обозреватель культурной жизни Заполярья. Трудясь в нерабочее - свое! - время, в выходные дни (а то и ночи), он выдал поток - буквально сотни рецензий, обзоров, творческих портретов, интервью, проблемных статей по самым разным сферам культурной жизни - от гастролей прославленных маэстро до мало-мальски стоящего самодеятельного коллектива.
Только в его фонотеке (стеллаж на полторы стены) можно было найти в случае необходимости редчайшую фонозапись любого жанра и времени: от Плевицкой и эстрадного шлягера до симфонического шедевра. Где они сейчас, эти кладези?
Железное здоровье? Если бы! Гены как родительский подарок, а в остальном - шлейф с букетом...
Ханжа, аскет, святоша? Но соленое словцо из его уст звучало "по тексту" и не похабно, рюмкой коньяку не пренебрегал, смолил сигареты более полувека. Гитару по молодости освоил не столь для "кострового" музицирования, сколь для соблазна молоденьких долганок. И женат не раз. Хотя что лучше: хранить крепость номенклатурного "очага", блудя на стороне, или честно принимать сердцем рубцы развода?
С юмором соглашаясь с героиней одного из фильмов, что при хорошей (как его очаровательная Римма Александровна) жене даже мужчина может стать человеком, Кродерс всегда жалел только о том, что по занятости не мог вдосталь пообщаться с внуками, а затем и с правнуком.
Он мог выйти на пенсию, когда его "Горняк" обреченно опубликовал последний свой номер (тогда все многотиражки объединили под крышей комбинатского "Заполярного вестника"). Или раньше: "влачат" же пожизненную синекуру прославившие (до тридцати!) флаг спортсмены или сорокалетние - оглобля обломится - "защитники Отечества"! Выбили же себе правительственные пенсии за считанные годы "тяжких" трудов столичного законотворчества притомленные думцы-сенаторы! Уж Кродерсу комбинат организовал бы тогда жилье в Риге! А он и не думал выходить в тираж и покидать Норильск. Но только и не столько потому, что "пригрелся" в Заполярье - приезжайте на "пригрев" в январе, да хоть в ноябре, хоть в мае! Он здесь воистину "примерз", врос обнаженными корнями души в стылую мерзлоту... Истинно интеллигентное перо его, как и голос в эфире, были (и остались) нужны этому культурному пространству, человеческой душе и сердцу.
ДРУГ ПО ЖИЗНИ - это слишком круто (таковых я у Кродерса не знаю). Знакомство - не более... Но несколько меньше его пожив и повидав иное, оставляю за собой право услов¬но поделить весь род homo sapiens на людей нормальных и жлобов. Понимая по жизни необходимость и неизбежную возможность слабины, прогибов и иных виртуальных перемещений (жизнь - не поле...), есть, должна быть между первыми и остальными четкая, необратимо железная черта, за которой на бывшем человеке будет пожизненно (и даже посмертно) несмываемое жлобско-паскудное тавро. Все искусство жизни, видимо, в том и заключается чтобы не ходить за черту...
Живя, как и все мы, в бесовское и бессовестное время и в бесстыжих обстоятельствах, Кродерс сумел сохранить достоинство, честь, имя, лицо. Я знаю, то на гран, в самые черные и тяжкие свои дни, Гунар Кродерс, достойно неся свой крест, ни по страху, ни по выгоде и обстоятельствам даже не приблизился к опасной той черте. И в этом своем качестве был и навсегда останется мне и всем нормальным людям другом, товарищем и братом. В этом его качестве, кажется, еще недавно мы желали долгих ему лет, здоровья, свинцово-легкого пера...
Кродерсу, как никому, пожалуй, из норильских наших современников, выпало по жизни столько горечи и славы. Но времена нами не выбираются... На смену товарищам пришли господа. Тысячи комбинатских душ оказались в кадровом отстойнике. Такая участь зависла и над Кродерсом. Узнав о том, вхожий тогда без доклада к гендиректору комбината Валерий Кравец так подал Хагажееву ситуацию, что тот после выволочки своим клевретам отменил уже заготовленный приказ. Но зависшая над Кродерсом опасность осталась. Гунар нервничал: он знал себе цену и стыдился выхода в тираж, грозящий пенсионной нищетой. Он боялся смены среды, климата, невостребованности, и в этом был последний виток его трагедии. Неужели нельзя было дать ему возможность работать шеф-журналистом, специалистом-наставником, ведущим постоянного семинара журналистского мастерства - с разбором и анализом, тем паче что он никому в том не отказывал? Можно. Жалко, что не было тогда ни программ, ни фондов...
В августе 1999 года мы оказались с ним "по залету" в кардиологии оганерской больницы. Ничто не предвещало беды. И я еще раз убедился, что даже на лестнице в больничной курилке вокруг Кродерса всегда образовывалась позитивная аура, хотя он только стоял и молча курил.
Сейчас вроде легализовалось понятие "элита", зачастую в него входит высота должностного кресла или распухлость кармана. А ведь элита совсем не то. Это Сахаров, Солженицын, Михаил Ульянов, Дмитрий Лихачев. Применительно к Норильску, не без издержек, это Александр Шаройко, Анна Никонова, Владимир Дарьяльский, Серафим Знаменский, Борис Розин, Митрофан Рубеко, Владимир Долгих, Геннадий Садовский, Игорь Аристов, Евгений Климов, Алексей Козюра, Юрий Гребень, Валерий Кравец, Анатолий Львов, Вячеслав Ханжин и немногие другие. Безусловно, гвардейцем норильской элиты навсегда останется Гунар Кродерс.
...Я вернулся в отделение с домашней побывки и узнал, что во время последнего разговора с женой Кродерсу стало плохо. Я кинулся в обход сестер в реанимацию: он выглядел усталым и бледным.
- Послушай, они там Путина избрали... Они что?
- Гунар Робертович, дорогой, оно вам надо? Поправляйтесь, тогда и почирикаем...
Утром его не стало... Я был одним из последних, с кем он общался на этой земле.
Мы не говорили об этом при его жизни, но если б было в его власти выбрать, как Мартин Лютер Кинг, себе эпитафию, что бы он предпочел: "Свободен, спокоен, бесстрашен"? Или: "Помню, не боюсь, не прощаю. Наконец-то не боюсь"?
Нет и уже никогда не будет мне ответа.
Евгений СОРОЧКИН
Фото из архива редакции.
Заполярный Вестник 28 января 2006 г. №14 (2554)