Она, вероятно, максималистка. Многому научилась у жизни, благо
что прожила почти 90 лет. В 1945 году, когда “карающий меч пролетарской диктатуры” дотянулся до Западной Украины, Стефании
ПОПОВИЧ было около 30.
– Я в Норильске с сентября 1945 года, – рассказывает о себе Стефания Григорьевна. – Прибыла с этапом, в котором много девчат было.
Когда приехали в Дудинку, уже выпал снег, на Енисее прошел ледостав. Мы едва причалили. Потом долго ехали по узкоколейной трассе – полуголодные, одетые непонятно как, сесть негде, лечь негде. Страшно ехали – людей везли, как какой-то груз. На БОФ (Большая обогатительная фабрика) нас выгрузили. Мы сидели, ждали. Вечером подошёл начальник, показал рукой куда-то вверх – а на горе Шмидта яркий свет горел – и сообщил с радостью: “Вот, девочки, будете там работать!” Тут нам совсем страшно стало...
Сначала их содержали в лагпункте Нагорный и задействовали на горных работах. В течение трех с половиной лет Стефания Григорьевна была оператором компрессора на шахте №13, снабжавшей углем ТЭЦ. Парадоксально, но под землей работалось неплохо. Там было тепло и вполне безопасно. За три с половиной года на всем участке горных работ, на котором трудилась Стефания Попович, погиб всего лишь один человек. По словам Стефании Григорьевны, это был то ли китаец, то ли кореец. Но потом всех женщин, осужденных по 58-й статье, переправили в 6-е лагерное отделение, находившееся когда-то на месте пивзавода.
– Я строила те дома, где сейчас находятся торговый центр “Таймыр” и управление комбината. Причем на доме на Гвардейской работала с самого основания и до самого верха. Сначала в том здании была гостиница. Мы котлованы копали по 15 метров в глубину, таскали камень, занимались отделочными работами. Мешали известку большими тяжелыми шестами, потом штукатурили, а придет мастер и всю стену нам забракует: “Халтурите!”
В Горлаге было очень-очень тяжело. Кормили черной чечевицей – вместо гороха, мяса почти не видели...
58-ю статью “имени наркома Ежика” Попович получила как “изменник Родины”. Стефания Григорьевна родом из богатой крестьянской семьи, чего в СССР вполне хватало, чтобы получить “на полную катушку”. Ее дед был посажен в лагерь, между прочим, в Норильский, в то лаготделение, которое располагалось на месте улицы Хантайской. Наличия родственника – врага народа тоже было достаточно, чтобы бесследно исчезнуть на бескрайних просторах ГУЛАГа. И, наконец, живя в небольшом украинском селе Тернопольской области, она четыре года была в оккупации.
– А что оккупация? – недоумевает Стефания Григорьевна. – Мы сами от немцев прятались. У меня трое братьев и муж с фашистами сражались, поэтому мужчин у нас немцы вешали стреляли, как кому хотелось. А когда пришли наши войска, я всем помогала, раненых возила. В марте 1945 года постучали, вошли и стали “шмонать”. Это, понимаете ли, следом за войсками пришли части НКВД и тоже стали, как немцы, всех арестовывать. Вся деревня плакала, когда меня взяли. Мне говорили: “Твой муж – бандеровец, знаешь?” А это же неправда! Я на всю жизнь запомнила солдата, чеха, который меня в лес повел, чтобы расстреливать.
Хорошо, что другой энкавэдешник его остановил. Так я и попала в тернопольскую тюрьму.
После пересылки в Молотовске, где женщины и девушки, собранные в этап со всего запада Украины, целую ночь простояли под дождем, их ожидало новое “крещение водой”. Баржа, на которой плыл этап, чуть не перевернулась. Посудина осталась на плаву, но все продукты были унесены водой. Да и самой воды – при ее безграничном количестве за бортом – остро не хватало. Чтобы наполнить чашку, нужно было целый час бегать с ложкой по всему трюму и собирать капли, просачивавшиеся с палубы баржи.
– И потом опять была вода, – вспоминает Стефания Григорьевна. – Когда мы прибыли в Дудинку, то нам – всему этапу – дали воду с плавающей в ней несвежей капусткой. Это такой борщик! Что ел, что не ел, все одинаково...
Повторно их “угостили” водой уже в мае 1953 года, когда 6-е лаготделение штурмовали пожарные машины. Женское отделение забастовало почти одновременно с мужским. Активистки-украинки, а с ними Аста Тофри, Лидия Дауге и Ирена Мартинкуте вывесили черные флаги, собрали заключенных женщин на площади внутри лаготделения и объявили бессрочную голодовку. Надзиратели носили кашу – уже не воду с капусткой, а ведра каши – а женщины эту кашу им выливали на головы. Они требовали не каши, а приезда комиссии из Москвы.
– Сказать, что я активно бастовала, все же нельзя – мне до полного освобождения оставалось всего два года, – говорит Стефания Григорьевна. – Но в стороне от забастовки я тоже не осталась.
Тем более что Софронович, видная активистка, была моим бригадиром, да и Стефанию Коваль я тоже знала неплохо. А 6 июля через проволочное заграждение проехали пожарные машины и начали нас поливать водой под давлением. Накинулись пожарные, били нас ломами, а генерал Семенов, начальник Горлага, бегал и кричал пожарным: “А ну-ка прекратить! Я за людей отвечаю!”
Генерал нас “угостил” из брандспойтов, и он же нас от избиения спасал, потому что человек он был очень неплохой.
Потом было другое лаготделение, и снова тяжелые работы на стройках Горлага. А членов комитета 6-го лаготделения отправили в штрафные изоляторы, где их опять ждала вода – жиденькая похлебка с той же самой прошлогодней капустой. И так до самой реабилитации в 1956 году.
Грустное занятие – вспоминать о прошлом.Мужа, служившего в войсках ПВО, Стефания Григорьевна потеряла. Первое время он писал ей в Норильск, однако потом пришлось условиться о том, что писем отправлять больше не стоит: “Живи, женись повторно, раз меня больше нет...” Впереди – 10 лет заключения, которые Попович (девичья фамилия Бойко) отбыла с первого до последнего дня.
Была непростая реабилитация. Заявление, направленное в Красноярск, возвратили назад, поскольку судил Стефанию Григорьевну украинский, а не российский суд. “Там и требуйте своей реабилитации!” После освобождения вопрос об отъезде на малую родину – в Тернопольскую область – сам по себе отпал: никто там норильскую узницу, в общем-то, не ждал, а видеть бывшего мужа Григория было совсем неудобно. Мужчина он был хороший и работящий, не пьющий, к тому времени уже женился.
– Начальник лагеря мне сказал: “Останься годика на два”. Ну, я человек всю жизнь рабочий. Взяла и подписала договор, – вспоминает Стефания Григорьевна. – Работала в спортзале в Старом городе, потом на котельной возле гаражей ЦАТК, потом в поселке Строителей и дальше – уже до самой пенсии – в гараже Горбыта, что на остановке “Соцгород”. Там было 40 машин и 40 ребят, мастеров и водителей. В гараже я проработала в общей сложности 35 лет. Вы скажете, наверное, что зря я не поехала домой, в Тернопольскую область? Я там побывала в 1958 году, остаться не получилось. Многие, с кем я была в заключении, тоже остались жить в Норильске, уезжать не хотели. Потом я здесь замуж вышла, родился сын. Я уже стала норильчанкой, весь город вырос у меня на глазах. Разве ж я могла просто так уехать? Судьба сложилась не так, чтобы я сама выбирала, где мне жить, а где не жить.
Вот такой она человек, Стефания Григорьевна Попович. Живет она – как все пенсионеры. Немного хворает, чуть-чуть нуждается, скрашивает позднее одиночество общением с хорошей подругой– живущей по соседству женщиной примерно пятидесяти лет. Вместе готовят на небольшой, очень чистенькой кухне – квартирка-то у Стефании Григорьевны всего лишь “хрущевская”, не великая удобствами и размерами, зато и забот по ней немного.
Кстати, соседка тоже из семьи репрессированного. Ее детство прошло в небольшом и вечно завьюженном Бургородке, стоявшем на месте лагерного отделения. В общем, жизнь была складная, и все были молоды. Жаловаться на судьбу – дело стыдное.
Фото из семейного архива С.Г.Попович.
Андрей СУЧКОВ
Заполярный вестник 30 октября 2006 г. №202 (2742)