Пан Збигнев Домино на встрече с красноярскими читателями.
Переведенная недавно на русский язык книга Збышека Домино "Польская Сибириада" начинается с главы "Люди Червонного Яра", то есть люди Красного Яра. Но она не о нас, красноярцах, и не о наших предшественниках, она о поляках, которых в феврале 1940-го сотрудники НКВД силою вышвырнули из небольшой подольской деревушки Червонный Яр, погрузили в вагоны и вместе с тысячами соотечественников привезли к сибирскому Красному Яру - в Красноярский край. Збышеку Домино не было тогда и десяти лет. И вот, после презентации своей "Польской Сибириады" в Москве, где она была представлена на Международной книжной ярмарке, он снова в Красноярске, снова "на сибирской, каторжной земле".
- Что за сила привела вас сюда, - спросила я писателя при встрече, - ведь здесь прошли горькие годы ссылки?
- О! - улыбнулся Збигнев Домино, внимательно глянув на меня добрыми глазами. - Вы и сами можете ответить на мой вопрос. Здесь прошло мое детство! Вы любите свое детство? А то, что оно прошло на перекрестке ссыльных трактов сибирских каторжан, - это уже другой разговор.
- Вы собираетесь посетить места своего детства?
- Села нашего уже нет... Тайга там властелин. И даже если б вы захотели съездить туда, на Пойму, вряд ли бы это быстро получилось. В 1940-м мы от Канска добирались в глубь тайги на санях две недели. Дорог никаких, фуфаек, ушанок, валенок у нас не было... Думаю, рассказывать сибирякам про те времена не стоит, они всё это хорошо знают.
- Известно, что в 80-е годы вы все-таки приезжали туда, искали могилу своей матери. Удалось ли отыскать?
- Мне трудно об этом говорить, но я скажу. Да, я нашел кладбище, где наши лежат по сей день. Тайга вошла там в свои права, нет ни барака, ни следа, ни креста. Я привез к себе в Польшу горсть сибирской земли с этого сельского кладбища. У меня есть в Жешуве могила, на которой написано: "Мама-сибирячка", этой землицей ее и посыпал.
- В вашей "Сибириаде" есть герой - доброй души русский человек, которому вы дали фамилию Астафьев. В честь ваших дружеских отношений с Виктором Петровичем?
- Знаете, дружба - это сильно сказано. Разница у нас в годах была небольшая - пять лет, и я не успел пойти на войну, куда он ушел 18-летним мальчишкой. Но всё равно мы были из одного поколения, и наши добрые отношения длились несколько десятилетий с того времени, как мы побывали с ним в предгорьях Карпат. Он приехал к нам в первый раз после войны, чтобы пройти заново по своей фронтовой дороге. А она вела как раз через мой родной край, где я родился. Это нас тоже сроднило. Волнуясь и сопереживая, наблюдал я, как знаменитый уже тогда писатель, старый пораненный солдат искал памятные места своей военной юности...
- В ваших судьбах так много совпадений: деревенское детство в сибирской тайге, потеря матери и не утихающая боль сиротства на всю жизнь, работа в газете, писательский труд, встреча, которая произошла в родном для обоих Жешувском воеводстве...
- Помню, как сердце дрогнуло, когда мне позвонили и сказали, что приехал какой-то писатель из Сибири, и я должен его принять, назвали фамилию. Я уже знал Астафьева (в одном из толстых польских журналов была переведена его "Царь-рыба") и очень обрадовался тому, что он с Енисея, из Красноярского края. Для нас обоих тайга стала первым нашим университетом. С тех пор и завязались наши сердечные отношения. Потом была переписка, и он прислал мне свою книгу "Мальчик в белой рубахе"... А потом уже он не мог писать, потому что письма начали приходить, отпечатанные на машинке, Мария Семеновна помогала ему их оформлять. Письма его уникальны...
- А где они находятся сейчас? У вас?
- Это секрет. Банки о своих вкладах не рассказывают... (Збигнев смеется чисто, по-детски.)
- Точно утверждал Виктор Петрович, что поляки без шутки ни шагу!
- Они и во гробе шутят... Последнюю встречу нам подарил Бог, кто в Него не верит, пусть считает, что это был счастливый случай. Я живу в Киеве с женой в гостинице, и мы собираемся ехать на Подолье, в те места, откуда нас забрали и отправили в Сибирь в 1940-м. Идем по коридору на завтрак, и вдруг навстречу нам... Астафьев! Оказалось, что он живет в соседнем номере. Бросились обниматься. "Слушай, - говорит он, - что-то у меня подскочило давление". Пошли в номер, он взял аппарат, померил ("а то Марья Семеновна будет ругаться") и говорит: "Ты свидетель, что всё в порядке! Ну, тогда давай добавим немножко "давления"!.. "Лекарство" у него было, и мы тогда поговорили. Он приехал к какой-то годовщине форсирования Днепра, мы оба торопились: я с женой - на поезд, а он на встречу с однополчанами. Прощаясь, он подарил мне книгу "Зрячий посох" с дарственной надписью.
- Свой посох в помощь, ведь вы уже взялись тогда за свою "Польскую Сибириаду"...
- И вскоре издал ее. И особенно рад, что наконец-то перевели ее на русский язык. Это очень важно не только для меня, но и для поляков, которые живут сейчас в Сибири, для всех сибиряков. Сибирь славится тем, что здесь живут разные народы. Пусть почитают и скажут, правду ли я там написал.
- Книгу предваряют слова автора: "Всё, о чем рассказано в этой книге, действительно произошло или могло произойти".
- Это факт. Но, милая пани редактор, эту книгу надо читать как роман. Достоверный роман.
- Получается снова, как у Астафьева: с одной стороны, повествование документальное, с другой - художественное. И в этом вы схожи! Пан Збышек, если глянуть сейчас в окошко, с чем бы вы могли сравнить этот пейзаж?
- За этим окошком я вижу сейчас Варшаву, всё выглядит - как сплошная барахолка... А вот если я посмотрю на Енисей, если я посмотрю на тайгу в Овсянке, тогда... Всё лучшее, что запечатлелось в сердце с детства, оживет. Это и есть моя Сибирь. Вас это, может, удивит, но я люблю тайгу, для меня она - живое существо...
- Кроме Красноярска где бы вы еще хотели побывать?
- В Иркутской области... Широка страна моя родная!
***
Помимо двухтомника "Поляки на Енисее" красноярцы из "Дома Польского" подарили пану Домино на память самодельную книжицу "Польская мелодия в творчестве Астафьева". Начинается она с последнего поклона русского писателя невольному жителю Овсянки Васе-поляку, чья скрипка навсегда ранила своей музыкой астафьевское сердце. Здесь же - повествование о ранении на польской земле, кровно породнившем сибирского солдатика с Полонией. Есть там и затесь о польском сибиряке Збышеке Домино. Затесь - это глубокая метка на сердце...
А гость из Жешува подарил своим соотечественникам два тома "Сибириады" - на русском и польском языках. И новый свой роман, еще не переведенный на русский. Это - продолжение "Сибириады". В переводе название романа звучит так: "Время кукушечьих гнезд". "Известно, - пояснил писатель, - что у кукушек гнезд нет, и она подбрасывает птенцов куда придется. Мы были такими вот подкидышами..."
Строки биографии
Збигнев Домино родился 21 декабря 1929 года. С 1940-го по 1946-й отбывал вместе
с родителями ссылку в Сибири (Красноярский край и Иркутская область). Польский
писатель, прозаик, автор более десяти сборников рассказов и повестей. Его
произведения переводились на французский, русский, украинский, белорусский,
болгарский и другие языки. Небольшой рассказ "Кедровые орешки" лег в основу
большого романа Збигнева Домино "Польская Сибириада". В нынешнем году роман был
переведен на русский язык и осенью издан в Москве при содействии Института Адама
Мицкевича. В настоящее время писатель живет в Польше, в городе Жешуве.
Вместе с казаками
Первые поляки попали в Сибирь в XVII веке - вместе с отрядами русских казаков-первопроходцев. На протяжении XIX века край пополнялся каторжанами и ссыльнопоселенцами - участниками польских восстаний. В 1883 году, после царского разрешения вернуться на родину, некоторые так и остались в Сибири. К концу века в губернии насчитывалось почти 6.000 выходцев из Польши. В начале XX века, в годы столыпинской реформы, поляками-переселенцами, добровольно переселившимся в Сибирь, в Енисейской губернии было основано 10 польских деревень и 70 хуторов. После революции 1917 года начался их отток в Польшу. С 1940 года в Сибирь потянулись новые эшелоны с поляками, депортированными с западных земель Украины, Белоруссии, Прибалтики.
В Красноярском крае их было более 20 тысяч. После войны практически все, кто выжил, вернулись на родину. В настоящее время на территории края проживает немногим более 2.500 поляков. В 1990 году на территории края они создали первую национально-культурную автономию. Ныне "Дом Польский" имеет свои филиалы в других городах края.
ИЗ ПЕРЕПИСКИ С АСТАФЬЕВЫМ
"Я ведь сибиряк..."
Дорогой Виктор Петрович!
Я просто не понимаю. Как эти годы быстро текут! Здоровья тебе крепкого - как сибирский мороз! Тебе и всем твоим. И России, стране добрых, душевных, отзывчивых людей, - спокойствия и добра. А нуждается во всем этом твоя многострадальная страна. Я ведь сибиряк, и всё это понимаю, стараюсь понимать и переживаю всё это по-своему. Но, как и ты, глубоко убежден: рано или поздно всё будет хорошо. Россия и не из таких бед выходила победителем...
На здоровье пока не жалуюсь (сибирская закалка с детских лет!)... С весны до осени иду твоим следом: почти всё время сижу в своей родной деревне... Уже второй год упорно пишу свою Сибириаду. Кому же это написать, ежели не мне? В феврале 1940 года наш транспорт спецпереселенцев остановился на станции Канск, в твоем родном Красноярском крае. Мороз, зима, тайга и... сибиряки! Не знаю, что это будет: роман, повесть, воспоминание, не знаю... Но сделаю всё, чтобы эта вещь была правдивая и художественная. Думаю, хочу, чтобы это было делом жизни моей. Пишу, пишу, пишу... Как знаешь, там, в далекой Сибири, спит сном вечным над Поймой моя мама... Что это за писатель, который судьбу своей матери не запишет?..
Виктор, дорогой! Еще раз всех тебе благ. И творческой весны, когда ты отправишься на Енисей, в родную Овсянку.
Крепко обнимаю.
Всегда твой
Збышек Домино.
г. Жешув.
"Я с вас шкуру сдеру!"
Их привезли в Канск - разбросали по глухим селам, вид которых, однако, был и приветлив, и небеден... Семью Збышека свалили во дворе, где хлопотала по хозяйству и на кого-то ругалась еще довольно молодая, крепкая белозубая хозяйка. "Че сидите-то середь двора, на самом пекле?" - закричала хозяйка и не пригласила, а прямо-таки скидала гостей в зимовье с закрытыми наглухо ставнями. В зимовье было чисто и прохладно. На большом деревянном столе в ряд на ребре стояли вынутые из печи хлебные караваи, по окнам и на полках - ряды кринок и горшков с молоком, сметаной.
"Дети! Ничего не трогать, пусть умрем с голоду, ни-че-го не трогать, - сказал отец Домино. - Вы же видите, какие тут люди? Хозяйка - зверь!" Дети тихо плакали, мать, обняв их, отвернулась, чтобы не видеть ни хлеба, ни кринок... "Хозяйка-зверь" пришла, встала в проеме дверей и, подняв фартук к глазам, показывала на хлеб, на кринки, и бедные запуганные люди понимали это так: "Попробуйте только! Я с вас шкуру сдеру!"
Но хозяйка оказалась ангелом небесным по сравнению с хозяином. Он налетел на самоё хозяйку коршуном, оттолкнул ее, и слышалось только сплошное: "Дура"! "Мать!", "Дура"! "Мать!" - потом налетел на старшего Домино, затряс его за грудки: "Ты-то че сидишь? Дети голодны!.." - и снова: "Мать! Мать! Мать!"... "Пан не розуме по-российску", - заступилась за отца мать Збышека. "А-а не розумие. Да он ить не русскай!.." - тут пан-хозяин стукнул себя кулаком по голове, схватил со стола каравай, переломил его через колено, разорвал на куски и - детям их, детям, теплый, ароматный. А хозяйка теперь уж громче громкого ругала пана-хозяина и себя заодно, плача, наливала молоко в кружки.. Как они смеялись потом, вспоминая эту встречу на выселении, на сибирской-то, на "каторжной" земле..."
Виктор АСТАФЬЕВ.
(Отрывок из затеси "В Польше живет "сибиряк").
Валентина МАЙСТРЕНКО.
Фото Нины ГОРБАЧЁВОЙ.
Сегодняшняя газета 19.12.2006