В мае-июле 2003 года Виктория Миронова проходила стажировку на кафедре Восточноевропейской истории Рур-университета в Германии. Поездка состоялась в рамках программы Фонда имени Генриха Бёлля "Поддержка молодых учёных". Автор выражает большую признательность сотрудникам Фонда, профессору Бернду Бонвичу и господину Антону Берчу, помогавшему в организации встреч с бывшими узниками ГУЛАГа.
Широка страна моя родная
Много тюрем в ней и лагерей
Я другой такой страны не знаю,
Где так много мучают людей…
Немец Герд Утех напевает по-русски почти без акцента, хотя и говорит, что стал забывать этот язык - столько лет прошло.
Его товарищ Харальд Кёниг признаётся, что ему очень трудно в русском
обходиться без ненормативной лексики - ведь "университетом" был не иняз, а один
из лагерей ГУЛАГа.
- Ты террорист, - шутит Кёниг.
- Нет, это ты - террорист и шпион, а я контрреволюционер.
Мы сидим в придорожном кафе на юге Баварии. Сразу за деревьями - Альпы, даже днём прикрытые туманом. Моим собеседникам уже около восьмидесяти, и они были моложе меня, когда незаконно и не по своей воле оказались в России.
Герда Утеха осудили на 25 лет лагерей в январе 1952 г. по статьям 58-6 (участие в контрреволюционной организации) и 58-11 УК РСФСР (борьба против революционного движения). Харальда Кёнига посадили тоже на четверть века в декабре 1949 г., по статьям 58-8 (организация терактов) и 58-10 (шпионаж). Оба вышли на свободу только в конце 1955 г.
Эти немцы не были военнопленными, а "просто!" попали в число тех молодых рабов, которых немало по сфабрикованным делам арестовывали в разных странах и Европы, и Азии - там, где побывала Красная Армия, а вслед за ней СМЕРШ и МВД. Эти молодые здоровые силы пополняли ГУЛАГовский контингент, и в чужой стране, за колючей проволокой, строили "новую жизнь".
-Я шёл в домоуправление, - вспоминает Харальд Кёниг, - когда меня задержали представители народной милиции ГДР. В течение нескольких дней беспрерывно допрашивали в здании МВД. Затем увезли в Потсдам, где допросы продолжались. Наконец, как-то отвели в большой зал - Военный трибунал. Переводчика не было, все говорили только по-русски. Единственное, что я понял - звучало число 25. Решил, что сбился со времени, и сегодня уже 25 декабря, но оказалось - это СРОК.
Сборные пункты, столыпинские вагоны, где на одном квадратном метре помещалось по три человека, пересыльные тюрьмы - 1 мая 1950 г. Кёниг добрался до Тайшета. Первым местом назначения был 019-ый лагпункт Особого лагеря № 7 - огромной, протянувшейся на сотни километров страны, с населением, доходившим до 37 тыс. человек.
О том, как жилось людям в Озерлаге, написано уже немало. Однако бывшие
работники лагерей до сих пор считают, что заключённые "незаслуженно очерняют"
лагерную действительность. Пусть эти слова останутся на их совести, ведь даже
собственноручно составленные когда-то документы утверждают обратное. Как,
например, "Докладная записка о проведении культурно-воспитательной работы среди
заключённых Особого лагеря № 7 МВД СССР за 2-е полугодие 1949 г." (ГАРФ, Ф.
9414сч, Оп. 1, Д. 1562, Л. 141):
Материально-бытовое положение контингента неудовлетворительное.
а) контингент чрезмерно скучен, жилая площадь на одного заключённого равна 1,09 кв. м;
б) постельными принадлежностями контингент обеспечен плохо. Заключённые спят на голых нарах, так как матрацы ничем не набиты, одеяла выданы 50% контингента;
в) зимним обмундированием контингент обеспечен: телогрейками и ватными брюками на 70%, валенками и бурками на 30%, рукавицами на 10%, нательным бельём на 60-70%...
- Помню как в декабре уже 1954 г. была большая забастовка заключённых на 043-ем лагпункте, где я в то время сидел, - рассказывает Герд Утех, - морозы страшные, а спецодежды никакой. Особенно страдали без рукавиц. Выходных почти не было, даже в воскресенье заставляли чистить территорию, или находили другую работу в зоне. Когда всё же выдавалась свободная минутка, я пытался учить русский язык - сидел на нарах, записывал буквы. Иметь письменные принадлежности нам запрещалось, но так как работал на стройке каменщиком, умудрялся вырывать внутренность мешков из-под цемента и проносил в лагерь. Главной проблемой было заточить всеми правдами и неправдами раздобытый огрызок карандаша. Для этого тоже тайком делал маленькие лезвия из обломков лобзиков.
Только после смерти Сталина мы смогли получать письма и посылки по линии Красного Креста, до этого никакой связи с домом, и никаких передач не имели. Когда гражданам СССР приходили от родственников продукты, искали возможность хоть что-то себе выменять. Я, например, подбирал валявшиеся на стройке дерматиновые чехлы от инструментов - шил из них "органайзеры", куда заключённые могли бы положить, допустим, письма из дома. Если на одежде была дырка, в каптёрке ненадолго давали иголку - этим и пользовался, а нитки брал из обтрепавшегося бушлата.
- Я изготовил форму, в которой на заказ плавил ложки из металлического суррогата, - добавляет Харальд Кёниг, - а когда стали получать посылки Красного Креста, то из консервных банок стал делать радиоусилители - сам придумал конструкцию. Радио было едва ли не единственной лагерной радостью. Вот гимн советский до сих пор помню. Очень полюбил русские песни - "Славное море, священный Байкал", "Вниз по матушке по Волге"...
Мы провели вместе целый день и простились уже в доме Герда Утеха. Перед тем как лихим гонщиком умчатся в свой Графраф, Харальд Кёниг тихонько сказал мне: "Помоги, пожалуйста, узнать что-нибудь о моём русском друге Борисе Кириллове. И ещё, пришли, если сможешь, те песни".
Диски из Москвы я ему отправила две недели спустя. Поиски друга займут, конечно, гораздо больше времени. Очень хочется успеть сделать хоть что-то для этих людей, сумевших сохранить тёплое, доброе отношение к стране, где им пришлось вынести столько страданий.
Они часто вспоминают СССР. Гансёхин Кохгайм, тоже узник ГУЛАГа, даже предпринял в мае 1998 г. путешествие в Иркутскую область, посетил Тайшет и Братск. Что его потянуло сюда? Уж никак не мечта побывать там, где мучился долгих 6 лет (по приговору должен был 25!), а желание вернуться туда, где прошла молодость, лучшие годы. Трагедия в том, что для арестованного двадцатилетним Гансёхина - это одни и те же места, их не забудешь и не вычеркнешь из жизни.
Мы говорили с Гансёхиным Кохгаймом по телефону. Если другие немцы-узники ГУЛАГа знают наш язык хорошо, то он - просто блестяще.
- А ведь когда попал в лагерь, не мог сказать ни слова. Читать начал года через два-три, и первая книга из лагерной библиотеки мне очень запомнилась и понравилась - "Как закалялась сталь" Н. Островского. Потом больше всего полюбил Тургенева. Это и сегодня у меня самый любимый русский классик.
Тема моего исследования "Культурно-воспитательная работа в лагерях ГУЛАГа" такова, что мы в первую очередь обсуждаем деятельность лагерного пропагандистского аппарата, и всё, что было подконтрольно культурно-воспитательным отделам и частям. Уже который раз воспоминания заключённого абсолютно не совпали с официальными отчётами, полными липовых списков проводимых в лагере мероприятий.
- В тех лагпунктах, где я сидел, не было никаких политинформаций и политбесед, никаких смотров и стенгазет.
То же говорили и другие немцы. Например, Харальд Кёниг.
- Уже после возвращения, в Германии, нам сказали: "Вы же прошли антифашистское воспитание". Какое воспитание! Знали бы вы, как мы страдали. Не было никакой культурно-воспитательной работы, инспекторов КВО-КВЧ. Не было ничего, кроме голода и холода.
- Официальные отчёты - блеф. Как это говорили в России? "Бумага всё стерпит", - интеллигентнейший Карл-Хайнц Ланхагель до сих пор не может не удивляться нашему повсеместному очковтирательству.
- Господин Ланхагель, почему "говорили"? Эта поговорка жива до сих пор.
- Да? Вот в лагере тоже много обманывали, но, в основном, чтобы выжить.
Например, на 019-ом лагпункте Озерлага уже после смерти Сталина появились
"Красная доска" и "Чёрная доска". На них записывали фамилии тех, кто
перевыполнял, или же, наоборот, не выполнял нормы, но всё было фиктивно. Наш
бригадир, тоже немец, приписывал больше процентов выработки тем, кто не получал
посылок из дома, чтобы они имели хотя бы усиленный паёк. Независимо от работы,
эти люди и попадали "в передовики производства" и на "Красную доску".
Гостив в Целле у Карла-Хайнца Ланхагеля, я изучала его личный архив - объёмную папку, заполненную документами, относящимися к 1949-1955 годам. Опять знакомые названия: Тайшет, Анзёба, Вихоревка. Ещё одна страшная, несправедливая история.
После раздела Германии сын оказался на Западе, родители - на Востоке, приехал, чтобы забрать их к себе. Уже были собраны вещи, когда Карл-Хайнц вышел на улицу в поисках какого-нибудь транспорта и "пропал без вести". То есть, был арестован и осуждён по статьям 58-6 и 58-10 к 25 годам каторжных работ. Первую весточку о сыне мать получила только в 1953 г., когда некоторые иноподданные были опущены из лагерей СССР, и информация об их соотечественниках просочилась на Запад.
- Моя мама рассказывала, что через год после ареста увидела меня во сне. Протянула руки, хотела обнять, но я отодвинулся и сказал: "Ты должна подождать пять лет". Она поверила, что я жив, и мы обязательно увидимся.
Потом, когда я стал получать из дома по линии Красного Креста письма и посылки,
мама вела дневник, куда записывала все мои просьбы, что уже отправила, а что
необходимо достать. Кстати, мы так и проверяли, получали ли родные очередное
письмо: если приходила посылка с тем, о чём просили - значит, письмо было.
Случалось, ведь, что пропадали, или не пропускала цензура.
Карл-Хайнц Ланхагель бережно хранит старую пожелтевшую газету с длинным списком,
состоящим из сотен фамилий немцев, вернувшихся на родину осенью 1955 г. Все они
были признаны незаконно осуждёнными, а провели в лагерях СССР от 2 до 10 лет. И
после этого им ещё предлагалось ехать в ГДР - продолжать строить "новую жизнь"!
- Перед отправкой на родину нас приодели - забрали тряпьё и выдали новые ватники и брюки. Интендант подобрал мне по размеру хорошие ботинки на шнурках, но, узнав, что я возвращаюсь в ФРГ, быстро отнял, и сунул вместо них простенькие пимы, - даже сам Герд Утех улыбался, рассказывая мне эту историю.
Конечно, сегодня кое-что, происходящее тогда, кажется просто комичным и нелепым, однако какое нужно иметь мужество, чтобы ТАК воспринимать огромную личную трагедию. Эти люди попали в рабство, и если бы не смерть тирана, провели бы в нём не один десяток лет. Они не были ни в чём виноваты.
Когда-то один очень известный и уважаемый журналист, переживший гитлеровскую оккупацию, сказал, что даже спустя столько времени не может слышать немецкую речь. Бывшие же узники ГУЛАГа не винят за свои несчастья весь народ, Россию и русский язык. И всё-таки, прямо спросить, простили ли они НАС, я не смогла.
Виктория Миронова
Тайга №5 2006