1937-й - особая дата в истории нашей страны. Кровавый год стал стартовой вехой для политических репрессий в СССР. Именно в 1937 году была проведена первая беспрецедентная по своей жестокости и бессмысленности глобальная спецоперация.
Постановление о так называемой кулацкой операции политбюро издало 2 июля 1937 года. Предполагалось превентивно провести борьбу с недовольными советским строем, к которым относились раскулаченные крестьяне, бывшие дворяне, белогвардейцы, духовенство... 30 июля был выпущен печально известный приказ 00447 по НКВД, где постановление обрело уже совершенно четкие рамки. Там указывалось, сколько человек необходимо взять, каким образом производить аресты, допросы и так далее. Шифрограммой от политбюро были разрешены пытки, которые раньше если и применялись, то как бы нелегально. Сверху были спущены жесткие лимиты по уничтожению людей. И 5 августа операция началась.
Как показывают документы, чекисты всех регионов быстро перевыполнили план. Красноярский край был в авангарде. По первоначальной разнарядке в регионе предписано было расстрелять 750 человек. После того, как нормы выполнили, из Сибири в Москву послали телеграмму: в ней краевые чекисты просили увеличить лимит еще на 6600 человек. Политбюро документ подписало. Репрессии продолжились. Запросы из Красноярска уходили в столицу еще не раз. В результате наш регион оказался в передовиках. С августа 1937 по октябрь 1938 годов в крае было расстреляно 12 тысяч, еще 6 тысяч отправлены в лагеря.
— Это точные цифры, — говорит Алексей Бабий, председатель красноярского общества “Мемориал”, которое уже девятнадцать лет занимается судьбами жертв политических репрессий. — Эти данные сходятся и с правительственными телеграммами, и с протоколами “троек”, которые и приговаривали к расстрелу. Всего же за все время в Красноярском крае было осуждено по политическим мотивам около 60 тысяч человек, из низ 18 тысяч — за год большого террора.
Тогда, в 1937 году, было разрешено вести ускоренное следствие. Никаких адвокатов осуждаемым, естественно, не полагалось. А так как были разрешены пытки, то признание стало царицей доказательств вины.
— “Благодаря” пыткам многие подследственные не доживали до вынесения приговора, — рассказывает Алексей Бабий. — Одна из таких показательных историй — судьба известного красноярца Владимира Михайловича Крутовского. Восьмидесятилетний старик умер от пыток в тюрьме. Крутовский всегда был под особым надзором властей: областник, служил в правительстве у Колчака. Когда Крутовского арестовали, его дочь Елена Владимировна стала бороться за его освобождение. Она поехала в Москву. Дело в том, что в свое время благодаря Крутовскому сменили место ссылки будущему вождю пролетариата. Они вместе ехали в поезде, и Ленин чем-то понравился Крутовскому. Как доктор Владимир Михайлович дал Ильичу справку о слабом здоровье. Согласно ей Ульянова нельзя было отправлять на север, как первоначально предполагалось. Так благодаря Крутовскому Владимир Ильич попал в курортное место — Шушенское.
Был красноярец Крутовский знаком и со многими столичными революционерами, среди которых был некий Феликс Кан. Дочь Крутовского нашла его в Москве. Тот рассказал ей, как попасть в секретариат Сталина. Дальше — почти детективная история: “В центре Москвы стоит неприметное здание, у входа — часовой. Нужно к нему подойти и когда он преградит дорогу винтовкой, нужно отвести рукой штык в сторону — это пароль”. Елена Владимировна сделала все, как посоветовал ей товарищ отца. Так она попала в секретариат Сталина. Там посмотрели бумаги и сказали: “Езжайте домой, вашего отца выпустят”. За то время, пока она добиралась до Красноярска, Крутовский умер в тюрьме.
Пытки были разрешены, но народ, понятно, об этом не оповещали. Но, как известно,
все тайное рано или поздно становится явным. В Красноярске жила семья Полонкиных,
которая работала на ПВРЗ. В 37-м отца и сына арестовали. Младший Полонкин умер
во время следствия. Его мать запросила тело для захоронения. Прокурор отчего-то
разрешил. Семье отдали заколоченный гроб, и когда на кладбище, чтобы проститься
с усопшим, его открыли, то все присутствующие увидели совершенно обезображенное
пытками тело, вместо лица было сплошное месиво. Тогда на кладбище возник
стихийный митинг. Это был единственный в нашем крае случай массового протеста
против беззакония и советской власти. Всех участников выступления, естественно,
потом арестовали. Прокурор и начальник тюрьмы были наказаны. После этого случая
тела родственникам не выдавали.
— Самое печальное, — говорит Алексей Бабий, — что в головах у людей бытует миф, что 1937 год — это время арестов и расстрела нерадивых партийных и государственных чиновников, которые заслужили наказания. Но они составляют ничтожный процент. Да и те в основном репрессированы не за коррупцию, а якобы как английские или японские шпионы. Этот миф, что репрессии были в основном направлены против элиты, возник с легкой руки Хрущева, который на 20-м съезде и позже говорил о расстрелянных партийцах: Постышеве, Тухачевском и т. д. Когда мы анализировали документы, то увидели, что там крайне редко встречаются даже рядовые партийцы, а уж тем более верхушка. Практически все репрессированные — это рабочие, крестьяне, интеллигенция. То есть народ, именем которого большевики и творили свои преступления.
Много сегодня разговоров о том, что цифры о массовом уничтожении нации в годы репрессий не имеют под собой оснований. Мол, число жертв завышаются. И если честно сказать, нередко действительно с подачи в том числе и СМИ цифры искажаются. Так, например, существует миф, что через Колыму прошли миллионы. На самом деле — их 800 тысяч. И те, кого условно назовем сталинистами, говорят: “Всего каких-то 800 тысяч, ерунда, где те миллионы, о которых говорили?” Но если вдуматься, то 800 тысяч — это почти население Красноярска. Представьте, если взять весь город, от стариков до младенцев, и посадить или отправить. Хотя Колыма стала символом несвободы, жизни за колючкой, но были места, например, как БАМ-лагерь, где в архиве имеется 2 миллиона карточек заключенных. За колючей проволокой Красноярского края находились, по самым минимальным подсчетам, около 800 тысяч. В одном только Норильлаге — 300 тысяч карточек.
Прекратить спекуляции с одной и с другой стороны можно единственным путем — собрать сведения всех со всех архивов, пофамильно восстановить судьбу каждого репрессированного. Но в последнее время это сделать не так то просто.
Двадцать лет назад сотрудники “Мемориала” начали собирать информацию о политрепрессированных с устных рассказов красноярцев. Потом в начале 90-х после указа Ельцина были частично открыты архивы ФСБ и ГУВД. За это время “Мемориалом” полностью проработаны реабилитационные постановления края суда, расстрельные списки, протоколы. В последнее время ситуация стала меняться, и в неблагоприятную сторону. Сведения вновь стали закрывать, ссылаясь на то, что эта информация представляет собой личную тайну. Есть такой закон о личной тайне, действие которого распространяется на 75 лет после открытия дела. То есть сегодня уже можно смотреть дела до 1932 года. Но летом прошлого года был выпущен приказ по архивам всех ведомств, включая Министерство культуры, который фактически перекрыл кислород для исследователей. Там четко сказано, что работа с материалами возможна с прямого, нотариально заверенного разрешения родственников погибших. А это практически означает, что архивы на сегодняшний день недоступны. Родных погибших от сталинского террора найти в большинстве случаев нереально. Есть и такие, у кого нет никаких родственников. Просто этих людей, ставших жертвами строя, убили раньше, чем они успели завести семью и родить детей. Как, например, студентов ЛТИ, которых расстреляли в 1937 году. Дела этих молодых людей сотрудники “Мемориала” не смогут взять в руки никогда. Сведения все можно добыть, но для этого нужно делать специальные запросы в то же ФСБ, сотрудники которого самостоятельно прорабатывают бумаги и дают официальный ответ. Естественно, такой путь до информации намного длиннее и занимает больше времени, чем раньше, когда архивы были доступны. Государство вновь начинает прятать свое прошлое.
Марина ЯБЛОНСКАЯ
Городские Новости 03.08.2007