После принятия в 1991 году в РФ Закона «О реабилитации жертв политических репрессий» в ГУВД по Красноярскому краю поступило 568 тысяч запросов, по которым было реабилитировано около полумиллиона человек. «С 1929-го по 1960 годы в Красноярье в местах лишения свободы, ссылке и на спецпоселении находилось 545 тысяч жертв политических репрессий», - сообщила «МК» начальник отдела спецфондов крайГУВД Татьяна Атаманова. И это, по мнению представителей общества «Мемориал», далеко не полные данные - в них не вошли заключенные «Краслага» и так называемой Трудармии. Прав был великий русский поэт: «Что ни тропа, то гроб, что ни верста, то крест, до енисейских мест шесть тысяч один сугроб».
И если соотношение политических и уголовных, по расчетам красноярских милиционеров, примерно 30 на 70, то общее число зеков на территории региона достигало 1,5 миллионов человек. Заявления на реабилитацию продолжают поступать и сейчас: так, за 9 месяцев этого года их зарегистрировано свыше 3 тысяч, фигуранты - люди 37 национальностей - греки, литовцы, евреи, немцы, поляки, калмыки, финны...
Многие дела, например, по кулакам, «как не представляющие ценности», были по истечении времени просто уничтожены. Правоохранители показывают металлические ящички с картотекой бывших заключенных «Норильлага» (их 235 тысяч). «Красноярская база уникальна. Этих данных нет ни в Москве, ни в Норильске», - констатируют правоохранители. И демонстрируют «водяные знаки»: архивы зачастую хранились в неприспособленных местах, например, в подвалах.
«По достижении родственниками реабилитированных инвалидности или пенсионного возраста, - поясняют сотрудники архива, - при предоставлении в соцзащиту справки об этом, они имеют право на льготы по квартплате, электроэнергии, лечению, проезду на транспорте...»
80-летняя Анна Лаврентьевна Нахарюк, в девичестве Добрая, рассказала незамысловатую историю:
-Семья жила в одной из деревень Агинского района, отец очень любил лошадей, их у него было несколько, за что и был раскулачен и выслан с женой и детьми в тайгу, а наш дом отдан под почту. В лесу мы заболели тифом, и отец решился вернуться в родную деревню, за что его и старшего сына посадили в тюрьму. Освободился он лишь в 1948 году и вскоре умер. Старшего брата, которому дали 1,5 года, выпустили перед войной. На фронте он и погиб. Потом мы жили в деревне Кромка Ирбейского района, от которой сейчас осталось одно кладбище. Пенсия у меня маленькая, никаких документов о судьбе отца не сохранилось.
Выход, подсказали сотрудники ГУВД, один - собрать хоть какие-то свидетельства трагедии и подать исковое заявление суд. Но хватит ли на это у старушки сил?
"Московский комсомолец" в Красноярске, 05-12 ноября 2008