В некоторых книжных магазинах города появилась любопытная вещь — план-схема норильских лагерей. Любопытная — слабо сказано: раритетная, редкая, эксклюзивная. Ранее расположение объектов Норильлага сводилось скорее к размытым описаниям: «Там, в районе никелевого…» или «Когда едешь по кайерканской дороге…». Теперь норильчане могут точно узнать, что раньше находилось на карте современного Норильска и его окрестностей.
История Норильска не уходит в глубь веков. Это не Великий Новгород, которому больше тысячелетия, и даже не Дудинка с её почти тремя с половиной столетиями. История Норильска–лагеря, Норильска–посёлка, Норильска–города сложилась в двадцатом веке. Кажется, вся она должна лежать перед нашими глазами. Но мы уже не знаем, где жили и сидели наши предшественники–норильчане, и где они лежат, не помним, кем они были.
У города есть свои летописцы, те, кто собирает и хранит историю: работники музея, архива, СМИ. Это их работа и их увлечение. Но самый ранний период, когда Норильск ещё и городом не был, когда это место было покрыто только сыпью посёлков и лаготделений — этот период под самым густым слоем беспамятства. Как выглядел тогдашний Норильск, удалось узнать не журналисту и не архивариусу, а работнику ЦАТК Вячеславу БЛОХИНУ. За словосочетанием «удалось узнать» — десять лет труда «за интерес». Вячеслав Васильевич по образованию инженер–механик. Наверное, только такой технарь, как он, без гуманитарных обтеканий, мог скрупулёзно, день за днём, наносить на самодельную карту каждый посёлок, каждый барак.
Вячеслав Блохин не урождённый норильчанин, он родился в Приморье. Его родители и деды не были заключёнными Норильлага, но у него достало интереса на эту педантичную работу. Он приехал в Норильск в 1973 году и смог воплотить в жизнь мечту всех приезжих того времени: отработал три года, накопил на машину и уехал. Но в 1982 году он всё же вернулся. А о том, что было дальше, пусть расскажет он сам.
-Сначала я тоже ходил, смотрел на Норильск и его окрестности. Что–то мне
рассказывали о лагерном прошлом города, показывали остатки «колючки». Однажды я
со своим коллегой поделился мыслью: «Хочу нанести норильские лагеря на карту.
Они ведь были здесь, вот только где?». «Ну, Слава, кому это надо?» — ответил мне
мой коллега. И тогда, просто из чувства противоречия, я решил: «Это мне надо, я
попробую это сделать».
В середине 90–х, а, если быть точнее, в 1995 году, я начал собирать материал. Пошёл в библиотеку, спрашивал старые карты — нет. Просил хотя бы современную точную карту Норильска (не схему домов и улиц, а именно подробную географическую карту) — тоже нет. Понял, что я почти в вакууме, я хочу узнать прошлое Норильска и ничего не могу найти.
Помогла мне Валентина Вачаева, в то время сотрудница норильского музея. Это был тот период, когда музей переезжал из старого здания на Ленинском, 47, в новое, на Ленинском, 14. И вот в старом помещении, где уже упаковывались экспонаты, уже практически без отопления и электричества, мы с ней встретились.
Она дала мне схему для внутреннего пользования МВД, датированную 1951 годом. Там квадратиками были расписаны лаготделения Норильского исправительного трудового лагеря с местами их размещения и количеством заключённых. (На тот момент в Норильске было два лагеря: Норильский ИТЛ и особый лагерь № 2, так называемый Горлаг (горный лагерь)). Где–то на схеме указывалось место, где находился объект, иногда писалось просто количество километров от Норильска. Больше никакой географической привязки не было. Я перерисовал эту схемку, и именно с неё всё началось.
Позже мне попадались схемы, составленные заключёнными по памяти. Они были довольно примитивными, тоже без географической привязки. Но я благодарен их авторам уже за то, что они занимались этим. Эти люди сидели здесь, но оставляли память потомкам. Кроме того, посмотрев на эти простые рисунки, я увидел, что не только мне интересна история Норильска, что и до меня кто–то пытался её сохранить.
Потом я попал в городской архив к Ирине Перфильевой. Она обрадовалась мне и моей идее. В то время у меня как раз был отпуск, и я практически весь его провёл в архиве, ходил туда как на работу. Так на моей самодельной карте стали появляться конкретные объекты. Постепенно разбираясь в схемах и воспоминаниях заключённых, я стал находить в них ошибки, расхождения. Поэтому всю информацию я перепроверял, на слово никому не верил — только на первой стадии сбора информации. На каждый объект, на каждый барак, нанесённый на мою схему, я находил подлинный документ, подтверждающий его местонахождение, фотографировал его. (Дома у Вячеслава Васильевича лежат целые стопки копий архивных документов — Авт.)
Потом я понял, что нанести на карту города лагеря невозможно без знания чёткого расположения всех предприятий и рудников. Например, в документе говорится, что рядом с рудником 3/6 находилось лаготделение. А где этот рудник? Не знаю. Приходилось снова идти в архив и поднимать документы по второму, а потом и по третьему разу. Таким образом я собирал информацию обо всех объектах, которые существовали в Норильске с 1935 по 1956 годы. Схема приобретала иной вид, вырисовывались улицы и дома на них. Пришло видение всего того, что тогда было в Норильске.
Вылавливал я факты и из архивных фотографий, и из архитектурных чертежей. И сейчас я стараюсь, если это место ещё доступно, а не завалено «хвостами», делать современные фотографии этих мест.
Мы не знаем свою историю, мы — Иваны, не помнящие родства, это наша беда. Нам надо больше ходить по окрестностям своего города. Я вспоминаю, как ходил по Шмидтихе и там видел деревянную узкоколейную дорогу для транспортировки угля, построенную зэками на высоте 150 метров. Я с трудом забрался на осыпь и увидел опоры этой дороги, сделанные вручную: брёвна в обхват, через каждые пять метров вколоченные в породу. Вот тогда увиденное, вместе с документами и схемами, сложилось в моей голове в цельную картину истории нашего города. И это заставило меня уважать при любых раскладах и заключённого, и вольного, что жили в те времена. Жаль, что не все видят это, и потому не помнят и не знают нашей истории. А зачем это знание? Чтобы чувствовать за собой прикрытые тылы. Если такие люди здесь жили, то почему я должен быть хуже их? Кем вообще они были? Ведь в норильских лагерях на 1951 год был почти 100–тысячный контингент. А кого из них мы знаем: Жжёнова да Смоктуновского. А остальные?
Ещё вспоминаю, как французы приезжали в Норильск, и я им показывал остатки бараков. Мальчик–переводчик меня спрашивал: «А это охраняется государством?». Я только хмыкнул в ответ. Наш город может сейчас и не закрытый, но он равнодушный. Равнодушный к своей истории.
--------------------------------------------------------------------------------
Владислав Васильевич показывает первый вариант своей карты. Он рисовал его от руки, наклеивал цветные бумажки с названиями объектов, а когда находил ошибки и уточнял данные, переклеивал их. Потом отдельный кусок карты с промзоной, на который пришлось больше всего объектов, увеличил и сделал отдельно. Росло количество найденной информации и росло число отмеченных на карте объектов. Работа была тяжёлой, перевернув один из листов самодельной карты, автор показывает на нём разводы: «Вот это падали капли пота».
Через десять лет работы карта–схема была практически готова. С помощью издательства «Апекс» и Фонда Михаила Прохорова её удалось выпустить тиражом в пятьсот экземпляров. Несмотря на высокую цену (семьсот рублей) карта раскупается быстро. Двести пятьдесят экземпляров бесплатно переданы в музей и школы города.
Но работа Вячеслава Блохина не окончена, его продолжает интересовать общее видение жизни Норильска тех лет, белые пятна на схеме Норильлага продолжают заполняться. Исследование продолжается.
Светлана ГУНИНА
Фото автора
Заполярная правда 03.12.2008