Гости в этом частном доме в Николаевке — явление нередкое. Сюда частенько
наведываются шефы, ученики расположенной рядом 75-й школы: помочь пожилой
семейной паре участника Великой Отечественной, инвалида Бориса Викторовича Вьюна
— наносить воды, навести порядок на усадьбе. А накануне Дня Победы с шефским
визитом в гостях у фронтовика побывали и журналисты “Городских новостей”.
Частное подворье без забот не оставит, работа здесь всегда найдется. Одна беда, сокрушается хозяин, — совсем не ко времени занемог: на дворе наконец-то тепло установилось, а в охотку потрудиться обострившаяся болезнь не позволяет. Детям да внукам, как бы часто они ни наезжали, со всеми заботами не управиться, супруге в одиночку с накопившимися делами тоже не совладать.
За нашей работой Борис Викторович поначалу наблюдал из окна, однако не утерпел и в конце концов все же рискнул оставить постель, вышел на улицу поглядеть, как подвигаются дела по благоустройству. Надеемся, что возможность оценить итоги нашего трудового визита вблизи у Бориса Викторовича все же появится, болезнь отступит, и хозяин оглядит сработанное руками журналистов: поправленный, отремонтированный, свежеокрашенный штакетник палисадника, оценит и еще одну исполненную просьбу хозяев — исчезнувшие раскидистые ветви растущих в этом ухоженном палисаднике деревьев, прежде опасно нависавшие над электропроводами.
Надеемся и еще на одно: что нас не будет особо упрекать и хлопотливая жена ветерана Тамара Степановна — не столько за громкий стук молотков, который мы устроили под их окнами, сколько за попутные, дотошные, наверное, расспросы визитеров-журналистов “про жизнь”.
…Заявление в военкомат семнадцатилетний Борис Вьюн подал добровольно.
— Нас несколько было, одноклассников, твердо решивших отправиться на фронт, — вспоминает Борис Викторович. — Какая тут школа, какие учебники, когда война идет?! В военкомате нам сказали: ждите. Так и жили — в ожидании. Уже и осень наступила, занятия в школе начались, мне 23 сентября восемнадцать стукнуло, а вызова все нет. Но однажды, как сейчас помню, третий урок шел, в класс заглянул учитель, назвал мою фамилию и сказал, что меня вызывают к директору. Оказалось, что меня и еще двоих девятиклассников, побывавших в военкомате, через директора школы вызвали на медкомиссию. Дождались!
В Красноярске в то время формировалась 301-я стрелковая дивизия, куда и были определены школьники-добровольцы. Курсы полковой школы, фронт, первый бой, который ветеран помнит и поныне.
— Первый — он для солдата всегда самый страшный, — признается Борис Викторович. — Это действительно страшно, когда в атаку бегут молоденькие парни, бегут на верную смерть. Без предварительной артподготовки, на ура. А немец засел в укреплениях, прочных, на совесть подготовленных для долговременной обороны. Попробуй его выбей, когда не у каждого бегущего рядом с тобой бойца винтовка в руках, у многих вместо винтовки — бутылка с зажигательной смесью.
За первый боем был другой, третий. Сержант Борис Вьюн вовсе не оказался заговоренным от пуль, довелось и ему узнать, что такое ранение, госпитальная палата.
Среди прочих запомнившихся дат в его солдатской судьбе особо стоит это число — 13 июля. Именно в то утро в 43-м году под Курском командира отделения сержанта Бориса Вьюна с двенадцатью бойцами направили в разведку. Стычки с немцами и ожесточенной перестрелки избежать не удалось.
— Разведка редко обходится без потерь. На задание нас уходило 13, назад вернулись лишь двое, — рассказывает Борис Викторович. — Вернувшиеся в деталях обязаны доложить обо всем, что происходило во время рейда. Я думаю, сказали они о том, что видели собственными глазами, в общем-то, все верно: рядом с их сержантом разорвалась граната, он упал окровавленный — убит, стало быть. Вот так я и оказался в списках погибших. 13 июля с тех пор — дата для меня особая. И если честно, до сих пор не знаю, как к ней относиться, как ее числить эту дату: клясть, проклинать или праздновать.
Контуженного, потерявшего сознание, изрешеченного осколками сержанта прикладами растолкали немцы. Плен…
А в Красноярск в это время подтвержденная докладом вернувшихся из разведки очевидцев отправилась скорбная казенная бумага. Похоронку, адресованную на имя отца, из рук почтальонки получила сестра, пятнадцатилетняя Нина. Вскрикнула, прочитав, упала на топчан: нету больше Бореньки. Как же это известие родители перенесут? Девчонка решила проблему, наверное, по-детски наивно. Сжечь казенную бумагу не решилась. Но, отревевшись, скатала ее трубочкой, затолкала в бутылку и закопала на огородных задах, чтобы даже случайно никто не отрыл: “Пусть Боря для всех будет по-прежнему живым”.
Родители продолжали ждать. Часто присылавший прежде свои письма сын почему-то наглухо замолчал.
— Слушай, да не пиши ты больше на его воинскую часть, — посоветовали через несколько месяцев отцу товарищи по депо, — отпиши прямо на Москву: оттуда быстрее ответят, куда твоего сына откомандировали.
Конверт из Москвы попал на этот раз по назначению — не к сестре, а в руки отца. Письмо было копией прежде высланной похоронки: ваш сын погиб 13 июля 1943 года, похоронен на ст. Корнево.
Плач — дело не мужское, но отец не сумел сдержать слез, перечитывая эти строки. Поступил он не лучше дочери: надежно упрятал похоронку — у матери больное сердце, такого известия она не переживет.
Шли месяцы. Мрачным возвращался с работы отец, невеселой оставалась дочь. Писем от Бориса по-прежнему не было. Мать — неизбывная бабья доля и столь же неизбывная бабья вера, — устав дожидаться весточки, отправилась к местной ворожее-старушке, адрес которой во время войны был знаком многим красноярским женщинам.
— Жив твой сын. Жив! Вернется. Обязательно вернется. Жди, — ответила та.
…Из плена Бориса Вьюна освободили англичане. Фильтрационный лагерь, проверка.
— Распределили нас по зонам: сибиряки, уральцы, украинцы, — вспоминает Борис Викторович. — Проверяли и расспрашивали дотошно: работал ли на немцев, замешан ли в чем? Проверку я прошел. Мечтал, конечно, что вскоре отправлюсь домой, войне-то, считай, конец подходит. Но не тут-то было. “Год рождения 1923-й? Да ты, парень, должен отслужить срочную: война войной, а служба — это твоя работа, почетная обязанность”. Определили меня в артиллерию, попал в 25-ю Берлинскую дивизию прорыва. Служил в оккупационных войсках в Венгрии, где мы войну и закончили, а потом дивизию перевели на родину. Первым делом, конечно, отписал домой: живой! Так вот и воскрес для родных.
Демобилизовался старший сержант Борис Вьюн лишь в 1947 году.
— В Красноярск я прибыл 23 марта под вечер: в городе тепло, трава пробивается. К родительскому дому подошел — уже и ставни на ночь прикрыты. Но я-то знаю, что на одной из них сучок выбит, заглянул в дырку: отец за столом сидит, бритву-мойку правит. Постучал я в ставень, мама откликнулась: кто там? “Отворяйте! — кричу. — Закончилась моя служба! Прибыл!”. Радости, конечно, было — не передать. Были и слезы. Сестренка зарытую ею бутылку с огорода принесла, отец вторую припрятанную похоронку вытаскивает: было от чего всплакнуть.
На следующее утро Борис Вьюн, как и положено демобилизованному, отправился в военкомат, встал на учет. Впереди, как казалось, была целая жизнь — мирная жизнь, работа. Не вышло… Спустя две с лишним недели вернувшегося домой солдата арестовали.
— Аукнулся мне все-таки немецкий плен, — вздыхает Борис Викторович. — Видимо, по-новому решили взглянуть органы на эту мою строчку в военной биографии, перечеркнув предыдущие проверки в фильтрационном лагере. “Присягу принимал? Клялся? Почему же оказался в плену? Получай суровую народную кару!”. Влепили мне 10 лет, и поехал я БАМ строить. Валили тайгу, дороги отсыпали, в Тынде тоннель в скале долбили: лопата, лом, кирка — все вручную. Кругом лагерь на лагере: тут японцы пленные, тут наши, тут вперемешку — полнейший интернационал. Конечно, обидно и горько было до крайности: за что?! Из десяти лет отсидел восемь — в 1955 году меня реабилитировали: амнистирован со снятием судимости. Вернулся домой, поначалу устроился работать к отцу в депо, а потом пошел на телевизорный. В то время это был почтовый ящик, завод военного значения: не скрою, опасался, что анкета моя вызовет вопросы у кадровиков — обошлось, приняли. Тридцать с лишним лет отработал на этом заводе, оттуда и на пенсию ушел.
— Мы соседями были, жили через два дома, — включается в беседу Тамара Степановна. — Я училась вместе с двоюродной сестрой Бориса. Развлечений в то время для молодых особых не было. Вот она как-то и пригласила меня в гости: приходи к нам, в карты будем играть, к нам брат вернулся, я вас познакомлю. Пришла, познакомились, а через 17 дней поженились. Мама моя тогда сразу сказала: замуж пойдешь только за него — он счастливый. 53 года прожили…
Счастливый Борис Вьюн между тем официально оставался погибшим до конца 90-х.
— Сколько запросов за эти годы пришлось сделать, чтобы воскреснуть окончательно, — подтверждает Борис Викторович. — Похоронку-то мою никто аннулировать не собирался, так я в военкомате и числился: в одном кабинете живым, в другом — убитым и похороненным.
Ветеран раскрывает “Книгу памяти”, вышедшую в 1994 году: “Вьюн Борис Викторович, родился в 1923 году, сержант. Погиб в бою в июле 1943 года, похоронен в с. Коренево”.
Справедливость в конце концов восторжествовала. Спустя еще три года в сборнике “Никто не забыт”, изданном в 1997 году, черным по белому значилось: “Вьюн Борис Викторович, призван в 1941 году, старший сержант. Был на Воронежском фронте, участвовал в боях на Курской дуге, декабрь 1941 — май 1945 года”.
— Видите, все-таки воскрес я, — делает вывод Борис Викторович. — Через пятьдесят с лишним лет после войны. Правда, все равно не окончательно: мне как-то сказали, что фамилия моя выбита в пантеоне славы среди фамилий павших красноярцев. Сходил на мемориал, убедился — действительно. Пошел в военкомат: что же делать? А что теперь поделаешь, отвечают: живи и радуйся. Живу. Радуюсь. Да и как не радоваться, — ветеран накрывает ладонью уже успевший пожелтеть лист собственной похоронки, — оправдайся, не дай бог, эта похоронная бумага, и прервалась бы моя ниточка, не было бы на свете двух наших дочерей, пятерых внуков, двоих правнуков…
Вскоре число правнуков у старших Вьюнов пополнится: внучка уже известила стариков, что это будет девочка, и родится она в мае, буквально со дня на день. Как знать, может, уготовано ей будет появиться на белый свет как раз в День Победы? Вполне возможно, что и в ее честь посадят старики в палисаднике, отремонтированном нами, еще одно деревце, рядом с шумящей вот уже более полувека березой, когда-то посаженной этой семейной парой в честь рождения их первой дочери. Пусть растет!
Александр Николаев
Городские новости 08.05.2009