Эта история типична: тысячи изломов и прерванных смертями жизней — в совсем ещё недавнем прошлом нашей страны, в середине XX века. Судя по тому, что обвинительный приговор участникам этой истории отыскался в материалах о помилованиях сидельцев Норильлага, кто–то из наших героев дожил до этого дня. Кто именно — неизвестно. Сколько из них — также тайна. Но сама нелепая, оскорбительная для здравого ума ситуация тщательно запротоколирована.
В ноябре 1935 года в городе Сталино (ныне Донецк), в Рубежанском химическом институте, открылся «контрреволюционный заговор» студентов. Поскольку, как увидим далее, «заговора» было с гулькин нос, то и напрягаться следствию особо не пришлось. Дельце «сшили» уже к марту следующего года и рассмотрели его, естественно, «в закрытом заседании», в течение двух дней с предрешённым результатом. «Заговорщики» (их насчитало следствие аж 11), как и полагалось, — «элементы чуждые», коварно проникшие в стройные ряды строителей светлого...
Как видим, в основном рабочая кость, что само по себе симптоматично. Впрочем, для «раскрытия заговора» нам бы хватило одного «главаря», поскольку роль остальных, мягко говоря, никакая, и перечислил я их здесь для суждения о них самими читателями. Покушение на социалистические святыни, установило усердное следствие, заключилось в следующем:
«29 ноября 35 года в Рубежанском Хим. институте были вывешены к/р листовки, написанные от руки печатным шрифтом (вещдоки прилагались, но, увы, в протоколе не цитированы. — В. М.). Одна из листовок была вывешена в институте на стенгазете, а другая — в общежитии института. Изготовил листовки обвиняемый Б–ов. Как показал обв. Б–ов, ещё в 1931 году (т. е. 16– летним. — В. М.) он, учась в семилетке в Сталино, пытался организовать под видом литературного кружка к/р группу из учащихся для проведения к/р работы... он также активно проводил к/р разговоры среди учащихся». Позволю себе ненадолго прервать протокольный бред, чтобы чуть «расшифровать» «к/р разговоры» Б–ова: речь шла о критике действительности — невинное ж занятие, лепет... Но — донос, дело, срок! Впрочем, утверждают, все революции от разговоров и брожения умов...
«К/р деятельность Б–ва была вскрыта комсомольской организацией, он исключается из комсомола, куда ему удалось проникнуть».
В 1932 году Анатолий Б–ов поступает в Ленинградское военно–морское училище (это «исключённая» контра–то?!). В беседах со своими родственниками — неугомонный! — «высказывает террористические взгляды, заявляя о своём желании принимать участие в активной к/р террористической деятельности». Где?! В военном заведении, кишащем сексотами? В стране, где за «полразговорца» — тюряга?!
Но в 1935 году Б–ов поступает — значит, несмотря на «взгляды», мореходку одолел? — в химический институт, где «учится чрезвычайно скверно — частые прогулы, пьянствует... задаётся целью организовать в институте к/р группу». Под воздействием похмельного синдрома, что ли?! «Для этого он начинает проводить среди обвиняемых по данному делу к/р разговоры, осуждающие (наконец–то открылось. — В. М.) политику партии и советской власти в области сельского хозяйства, распространяет провокационные слухи о стахановском движении, о положении рабочего класса в СССР (секреты Полишинеля, в общем. — В. М.). Часть обвиняемых — П–ов, К–ов, Ю–ин поддерживают к/р высказывания Б–ова».
«В ноябре 1935 года Б–ов решает выпустить к/р листовки. Для чего он заготавливает черновики, отдельные выдержки из них он зачитывает обвиняемым Ю–ну, К–ву, пытаясь привлечь их к выпуску к/р листовок. Ю–ин отказывается, мотивируя боязнью ответственности, К–ов дает согласие, но вследствие того, что ему помешали, он в дальнейшем в выпуске к/р листовок не участвует; таковые (2 шт.) изготавливает сам Б–ов, вывешивая их 29 ноября».
Вот, собственно, и вся «контрреволюция», замешанная на неискоренимой наивности карбонариев всех времён и народов.
Бесцеремонный протокол, совершенно лишённый показаний обвиняемых (чего возиться, всё ясно и так), тем не менее позволяет домыслить истинные мотивы поступков молодых патриотов.
«...Б–ов, боясь, что авторство составленных листовок раскроется, решает бежать. Прежде чем скрыться, он, как показал Б–ов, желает (дальше читать невозможно, не разинувши рта от восхищения фантасмагорическим судебным фарсом и умницей–следователем, умеющим добывать любой абсурд и выдать его за истину. — В. М.)... шире распространить свои к/р идеи; с этой целью он рассказывает обвин. К–ву, Т–ку и др., что выпустил к/р листовки, рассказывает о своём к/р прошлом и что ему теперь необходимо скрыться.
30.IХ–35 г. Б–ов бежит из института, причём активное содействие в бегстве ему оказывают жильцы по комнате, обвин. П–ов, Ю–ин и др. В момент бегства обвин. П–ву, Ю–ну, Ф–ву, Шу–ву подробно рассказывает о своём к/р прошлом... и необходимости создать к/р группу в институте».
Читая, не знаешь, чему больше дивиться на этом карнавале дураков. Хотя лично я пребываю в восхищении от примитивно протокольного идиотизма, уши которого торчат из каждой строки приговора. Ах, кабы эти слова не отливались свинцом многолетних отсидок!.. Думается, что тенденциозная дутость «дела» неспроста. Нужно было всеми силами дискредитировать, унизить, оболгать «контрреволюционеров», превратив их в отщепенцев, пьяниц, изгоев!
«Обвиняемый П–ов,.. выходец из семьи торговцев (и оттого уже гад недобитый. — В. М.)... принимает участие в беседах на к/р темы, осуждает мероприятия советской власти, а/с (антисоветские. — В. М.) беседы велись, начиная с октября месяца по день ареста. (Крепко и надолго сколоченная «а/с организация» и двух месяцев не просуществовала. — В. М.).
Обв. К–ов 27 ноября... даёт согласие и оба с Б–вым приступают к изготовлению листовок, раскладывают бумагу, но в это время вошёл посторонний студент и им пришлось прекратить свою к/р работу. В этот же день Б–ов попросил у К–ова тушь, сказав, что она ему нужна, чтобы залить лозунг с портретом вождя партии (...) В дальнейшем, боясь ответственности, обв. К–ов 1 декабря рассказал предпрофкома Барышеву, после расспроса последнего, о деятельности Б–ова». Классика подполья, простите: без предателя (в нашей истории не одного) и заговор не заговор!
«Обв. Ю–ин принимает активное участие в обсуждении плана побега (Б–ова), оказывает содействие, давая деньги на дорогу».
Что до вины других «обв.», то вопреки плакатным «Бди!» и «Не болтай» болтали они с матёрым «к/р» нещадно, пренебрегая социалистической бдительностью, «не доведя до сведения органов». Как нынче бы сказали, «оказались не в добрый час не в том месте».
На кой ляд бегущему Б–ову нужна была эта публичная исповедь, тем более перед почти случайными слушателями?! От безысходности? Вставая на мученический путь борца за веру? Уже 1 декабря начинаются аресты, а 2–го (и след «вождя» простыть не успел) с покаянием обв. Т–ок «явился в органы НКВД и сообщил об известной ему деятельности Б–ова».
Вот ещё одна выписка из обвинительного протокола: «Обв. К–ву предъявлено обвинение по ст. 54–12 УК УССР («Недоносительство». По–видимому, самим ушлым инквизиторам стала ясна смехотворность «к/р подполья», и они отыграли назад, «смягчив» наказание. — В. М.), что он, зная о к/р деятельности Б–ова, не сообщил органам власти, в чём он изобличается на предварительном следствии показаниями Ю–на, что 29 ноября, когда он и Ю–ин вместе с К–вым вели пьяного Б–ва (значит, всё–таки что у трезвого на уме, то у пьяного — контра?! И всё это дело не что иное, как пьяные разглагольствования студиозуса? — В. М.), последний говорил о выпущенной им листовке...».
И ещё один характерный пассаж дела № 100/16567: «Б–ов по этому эпизоду дал показания, что он твёрдо не помнит своих высказываний (спасал товарищей, молодчина! И «пьяная» версия, видать, для того же. — В. М.). К–ов 29 ноября узнал от Б–ова о выпущенной им листовке, но не добился её содержания... Поскольку он (Б–ов) был в пьяном виде».
Да было ли «содержание»? Я сейчас не о содержании «вещдоков» в количестве аж двух штук, так и не обнародованных на протяжении судилища, а о «содержимом» этой «контрреволюционной истории», замешанной на глупости, мальчишестве и предательстве одних и тотальной ярости к инакомыслию других. Однако, однако... «Спецколлегия считает, что обвинение в отношении... доказано». И героев, и слюнтяев сполна оделили «десятками» и «пятёрками» лагерей, милостиво позволив обжаловать приговор в 15–дневный срок. А ведь повезло, ей–ей, повезло: мы–то знаем, что всего через год, в 1937–м, за «КРД» без всяких сантиментов били в лоб. Пулей!
***
...Гляжу на эти выцветшие, как прошлое, протокольные строки, свивающиеся в петли лагерных лет, и понимаю: и «контрреволюционеры» химического института, и старшеклассники конца 1930–х, и молодые рабочие большой страны, и беспаспортные колхозные хлопцы — все они вдосталь хлебнули войн и сталинского мракобесия, созиданий великой державы и унижений её. И многие — неволею обстоятельств — были уведены из весны, юности, жизни.
По материалам Архива ЗФ ГМК
подготовил Виктор МАСКИН
* орфография и пунктуация документов сохранены
Заполярная правда 29.06.2010