И кто бы мог подумать, что застывшая в камне музыка норильских улиц и площадей, вдохновенная и необыкновенная в увертюре 1940–х, с началом нового столетия «зазвучит» минором утрат и безвозвратностей, а основные городские магистрали станут походить более на фарватеры рек с «буями безопасности» по обе стороны и пугающими надписями по «берегам»: «Осторожно, обрушение фасада»?! Того самого фасада, что так мил и дорог глазу и сердцу норильчанина.
Понятно,
не жемчужина русского зодчества пропадает, чудо–церковка на Нерли, к примеру. Но
меня, норильского кулика, почитающего достойным восхищения не только
металлургические размахи комбината, но и неповторимость норильской архитектуры
конца 1930–х (этого почти не сохранилось вовсе) — 1950–х, лавинообразный
характер «обрушений» удручает несказанно. Как, впрочем, и вопросы авторства
замечательных «музык» и их «композиторов», в которых и по сию пору немало
исторически вредных путаниц, подмен и несправедливостей, в коих необходимо давно
разобраться, хотя бы и вослед уходящим обликам и «лицам» города. Одним из
поводов к этому послужило недавнее возвращение на место, на постамент у озера
Долгого, симпатичной особы женского пола, споры о «родителе» которой,
родословной, а, главное, «профессиональной принадлежности» напоминали гадание на
кофейной гуще. Занятие, согласитесь, для достижения истин в краеведении весьма
сомнительное... Чего бы, думается, правильнее было обратиться к источникам,
документам, хранителям знаний, к той же богатой справочным материалом книге А.
В. Слабухи «Архитекторы Приенисейской Сибири», наконец?! Однако — и об этом
приходилось писать мне с печалями сравнительно недавно («Память в коротких
штанишках») — небрежение Фактом, вольное, а, вернее, фривольное его толкование в
печатном продукте сомнительного содержания (не избежал, увы, этого и 75–летний
юбилей) стало распространённым явлением.
Воспользуемся письмами норильского музея и попытаемся с их помощью ответить на вопрос о первопричинах хроникальных нелепиц, в частности архитектурных. Хотя в письменах этих речь в первую очередь идёт об установлении подлинного авторства проектов норильского железнодорожного вокзала и музыкальной школы, читатель, без сомнения, сам способен оценить вклад каждого из упомянутых исторических персонажей, а, главное, КАК ЭТО БЫЛО.
Итак, письмо Ирины Павловны Розиной (Рыбаковой):
«Начала
я работать [в Норильске] с января 1955 года. Вокзал проектировал Кочар, будучи
несвободным. Потом он был главным архитектором Красноярска».
Коротко:
КОЧАР (Кочарян, Кочарянц) Геворг Барсегович, 1901–1973 гг. Заслуженный деятель
искусств Армянской ССР, заслуженный архитектор Армянской ССР, профессор.
Известный советский архитектор. Был дважды репрессирован (1937–й, 1948–й), срок
заключения отбывал в Норильлаге (1939–1951). Автор крупных общественных зданий в
Норильске (улицы Севастопольская, Богдана Хмельницкого, аэровокзал на «Надежде»
и др.), Красноярске. Г. Б. писал о норильском времени: «...в полярном зодчестве
есть интересные проекты, смелые мысли и даже практические предложения. Но это не
стало повседневной практикой. Готовые проекты не внедряются в жизнь».
«Сейчас (письмо написано в сентябре 1999 года. — В. М.) его нет в живых, как и многих других очень заслуженных талантливых архитекторов, которые были в то время (политическими) и не имели права подписи под чертежами. Авторами считались Непокойчицкий и Миненко».
Коротко:
МИНЕНКО Лидия Владимировна, 1912–1982 гг. Одна из первых архитекторов Норильска;
вместе с супругом В. С. Непокойчицким и другими архитекторами участвовала в
первоначальном формировании облика города. В Норильске проживала с 1939 по 1973
год. Автор многих жилых и общественных зданий (детский лагерь на оз. Лама, дома
отдыха там же и др.)
«Это очень достойные люди и ничего дурного о них не могу и не хочу писать, они были поставлены в такое положение свыше. Это не могло не отразиться на привычках, плюс характер. Продолжалось такое диктаторство с поддержки комбината всё последующее время. Всё, как хотел Непокойчицкий. Поэтому приезжавшие молодые талантливые архитекторы не задерживались долго».
А вот как характеризует то время Л. Г. Назарова, первый главный архитектор Норильска (о ней речь впереди): «Витольд Станиславович ...сказал с характерной для него усмешкой: «Вот это и есть мои архитекторы, я обычно подбираю их по спискам каторжан с наиболее длительными сроками, так что у меня вакантных мест нет». Я возвращалась мимо согнутых спин тесно сидящих людей... Внутренне я ужаснулась: Непокойчицкий показался плантатором, управляющим рабами».
Из письма Ирины Розиной: «В то время, когда я начинала работать, в Проектной конторе работало много прибалтов... в том числе и Яков Карлович (Я. К. Трушиньш. — В. М.). Мы с ним работали в одной бригаде долгое время. Всего я проработала в Норильске 18,5 лет... С 1954 года было введено типовое проектирование во всей стране, началась борьба с «излишествами».
Невероятно, но со смертью диктатора, а вместе с ним и «сталинского ампира» заметно поубавилось индивидуальности, архитектурных исканий и смелостей, эстетической новизны. Этот водораздел «архитектурных эпох» в Норильске виден, что называется, невооружённым взглядом; типовая, «без излишеств», безликость с тех пор навсегда поселится за 69–й параллелью. Разумеется, речь идёт об общей архитектурной концепции, не касаясь её отдельных проектных удач.
О том времени утраченных красот и иллюзий в 2005 году в нашей газете мною опубликовано три материала под общим заголовком «Архитекторы человечности», основывающихся на протоколах градостроительных комиссий горисполкома середины и конца 1950–х, по накалу страстей более напоминавших поля битв, бескомпромиссных, но, увы, с предсказуемыми финалами. В них, в борьбе с параграфами и мертвечиной инструкций, отвоёвывалось то, что и названо было «человечностью».
В монографии Л. Г. Назаровой «Градостроительство и архитектура в условиях Крайнего Севера» о тех деструктивных, мертворождённых подходах к будущему Норильска сказано: «Застройка селитебной территории осуществлялась по принципу и типовым проектам средней полосы» (!).
Закончим эту мысль цитатой ещё одного автора, кандидата архитектуры и замечательного художника Александра Александровича Сорокина, из его реферативного сообщения в 1987 году «Закономерности формирования архитектуры Севера»: «Это (то есть «борьба с излишествами» и подобное. — В. М.), в свою очередь, привело к функционализму, к формальному пониманию северной архитектуры, архитектуры в снегах и морозах, к забвению социально–экономического фактора, к невниманию к человеку и его жизнедеятельности на Севере». И, пожалуй, главное: «Находясь в плену представлений об архитектуре Севера как архитектуре центральных районов страны... проектные организации привычно зонируют и членят города Севера на районы и микрорайоны». Нужна же, продолжим мы, архитектура компактная, что чётким изяществом выстроилась петроградскими дворами–каре Ленинского, улиц Богдана, Павлова... Впрочем, хорошо ли, плохо ли — всё одно: об архитектуре современного Норильска говорить, что о снеге прошлогоднем.
Дочитаем, однако, письмо И. П. Розиной до конца: «Непокойчицкий (с той поры, с конца 1950–х. — В. М.) действовал по принципу: чем хуже архитектура, тем лучше. Вернее, махнул на неё рукой. Сам, конечно, был не согласен с новыми веяниями. Но что ему оставалось?». Попытаемся объяснить мнение Ирины Павловны, возвращаясь, опять же, к уже упомянутым протоколам градостроительной комиссии тех лет: бодаться телёнку с дубом — занятие проигрышное и небезопасное. Понимал ли это Непокойчицкий, средой и временем агрессивными воспитанный? Отлично понимал. И позицией «чем хуже» хотел доказать очевидность чиновничьего покушения на красоту (могучей поддержки Завенягина уже не было). Ведь не молчал же он на градостроительных причёсываниях города под гребёнку «средней полосы хрущоб», не сдавал свой норильский Питер «среднеархитектурному» кичу?! Я и по сию пору не могу без сердечного наслаждения смотреть не только на музыку городского камня 1940–х, но и на краснокаменный комбинат того времени, все эти остатки ХКЦ, БМЗ, ММЗ, НОФ, с веющими от них сквозь годы эстетикой и вкусом.
«У меня, — пишет И. П. Розина, — была московская школа, она очень отличалась от ленинградской, которой был воспитан Непокойчицкий и считал единственно правильной».
Сегодня, когда московское землячество «69 параллель» приступило к изданию крайне полезных для краеведения и для «комбинатоведения» особенно трудов по истории отраслей, есть надежда, что появится история норильской архитектуры и объяснится, наконец, эта «ленинградскость» Норильска, которая, несмотря на лестность сравнения, вряд ли служит добрую службу самобытности нашего северного города. У Норильска своё архитектурное лицо. По крайней мере, было. Что же до «борьбы школ», то рискну дилетантски предположить, что поистине интернациональный архитектурный оркестр составил, в конце концов, такую замечательную многокрасочную партитуру «архитектуры в снегах и морозах», что объяснять это присутствием и доминированием только «ленинградской» или «московской» школ было бы неверным и неуважительным ко всем без исключения «музыкантам». Впрочем разговор о «стилях» архитектуры Норильска сколь интересен, столь не прост, и профессионально устоявшегося взгляда, насколько мне известно, нет до сих пор. И тому одну из причин мы теперь знаем.
В
начале 1990–х Лариса Григорьевна Назарова, первый главный архитектор Норильска,
профессор архитектуры, автор немалого числа профессиональных, публицистических и
мемуарных книг, по просьбе работников музея прислала письмо, в котором отражены
те реалии, свидетелем которых она была: «В качестве доказательства посылаю вам
письмо и почтовую открытку Якова Карловича Трушиньша, ныне доктора архитектуры,
проживающего в Риге».
О докторе (всё–таки) технических наук Я. К. Трушиньше ещё скажется. О таких же, как Лариса Назарова, заслуженно говорят как о людях, шагнувших за горизонт, в неведомое. Они — новаторы, смелые искатели и бойцы с рутиной и косностью (отсылаю вас к подробным воспоминаниям Л. Г. Назаровой в томе пятом альманаха «О времени, о Норильске...»). Пусть не всегда эти смелые шаги ведут к победам и удачам, но трудами этих людей, их душевным непокоем движется и украшается мир.
...Так вот, письмо Л. Г. Назаровой:
«Я всегда возмущалась вопиющей несправедливостью в замалчивании имён авторов проектов и тружеников проектировки, и мне будет горько, если эти фиктивные имена станут достоянием истории, а подлинные авторы, которые и так приняли лиха в жизни, будут забыты. Теперь ведь нечего и скрывать, они реабилитированы.
В Проектной конторе в те далёкие времена существовала система подписей только официальными лицами. Тому пример — Ирина Розина, жена главного юриста комбината, проработавшая долгие годы рядовым архитектором в отделе гражданских сооружений Проектной конторы, не имевшая права подписать проект и выпускать его, если за неё, будучи «чистой» (не осуждённой, значит. — В. М.), не подпишется Миненко Л. В.».
До приезда в Норильск, в 1955–м, насколько нам известно, Ирина Павловна Розина работала в одной из проектных групп Мосгорпроекта, была «чистой», откликнувшейся на известный призыв правительства 1950–го (см. газеты «ЗП» № 80 за 08.06.2010 г. и № 96 за 07.07.2010 г., ст. «Кадры, решившие всё»).
Пора, однако, напомнить читателю, что начало 1990–х (время написания письма Назаровой в музей) ознаменовано активными поисками и открытиями несправедливо преданных забвению имён, фактов, событий. Время ликвидации «белых», а на самом деле кровавых пятен норильского хронографа активистами общества «Мемориал», сотрудниками музея и архивов, журналистами. Все эти разыскания относились к «делам архитектурным», в частности, к установлению подлинности авторства проектов железнодорожного вокзала и музыкальной школы.
«Почему там оказались другие имена, ума не приложу, — недоумевала Л. Г. Назарова. — В порядке предположения допускаю, что кем–то был выпущен проект забракованный (вокзала. — В. М.), и задание получила гр. Бойкова H. H.
Таким он и был (автор проекта, напомним, С. К. Хорунжий. — В. М.) построен. Кстати, в архиве музея мне показывали письмо Дмитрия Ивановича Кормакова, где он подробно пишет о проектировании и установке памятника И. В. Сталину у вокзала, о шумихе и нелепостях вокруг этого вопроса».
Коротко:
КОРМАКОВ Дмитрий Иванович, 1911 г. р. До 1941 года учился в МАИ (Московский
архитектурный институт). Арестован 4.04.1941, осуждён по ст. 58–10 ч. 1 на 10
лет. Отправлен в Норильск, работал в Северном управлении на строительстве № 503
ж/д Салехард — Игарка. Освобождён 10.02.1951, работал в Проектной конторе НК с
1.07.1952 по 25.05.1968. Окончил ВЗПИ (1957/65 гг.). Участвовал в проектировании
крупных общественных зданий, в частности, интерьеров, оборудования, мебели зала
ожидания и ресторана пассажирского вокзала и управления НЖД.
Полагаю, многим будет любопытна «шумиха и нелепости» вокруг памятника И. В. Сталину на Вокзальной площади.
Заказанные ещё в 1951 году директором НК В. С. Зверевым, забронзовевшие вожди и соратники стали дружной компанией прибывать в ледяные параллели к концу десятилетия и смены эпох. Лишь «родной и любимый» заплутал, оказавшись в расфасованном по ящикам виде в Игарке. Привезли его и стали ломать головы, где воздвигнуть. Наконец определились: привокзальная площадь, открытие приурочили ко дню рождения, к 21 декабря.
«Монтаж, — рассказывает Лариса Григорьевна, — поручили сделать освободившемуся Дмитрию Ивановичу Кормакову и скульптору Жильцову, что оказалось делом нелёгким (скульптура весила 5 тонн и «росту» в ней было 9,5 метра. — В. М.). Наконец памятник торжественно открыли. После разоблачения Хрущёвым культа личности Сталина нашлись два добровольца–тракториста, которые ночью самовольно сдёрнули скульптуру с постамента, зацепив цепью, поволокли её и утопили в озере у медного завода».
Скульптуру, конечно, достали, отвезли на территорию ЖКУ и аккуратно положили. Тогдашний градоначальник А. С. Бурмакин многозначительно изрёк: «Ещё пригодится».
«...Кочар Г. Б., Голикян А., Левитан, Румянцев С. Ф., Шер Б. Л., Стрельцов Е. К. (конструктор), Кильчевский Б. В. (механик), Тарасов Н. В. (теплотехник), Борисов Б. А. (коммуникации ТВС), Шмидт, инженеры принимали деятельное участие в создании города и промышленных объектов. И бывшие консультанты в промышленном отделе Проектной конторы — Коляда В. Н., Эпштейн Н. В., Ройтер А. А., Муравьёв Д. М., Кушнев А. П., Полуэктов В. Е., Ким М. В., Кравец М. С... Всех не припомню, – сердечно печалилась Лариса Григорьевна. — Но эти имена должны быть внесены золотыми буквами в дело проектирования и строительства города».
Имя одного из них, Я. К. Трушиньша, хоть и не в золоте, но навсегда сохранит мемориальная доска на здании музыкальной школы — архитектурной гордости Норильска, создателем которой он является. Так было не всегда...
Яков Карлович Трушиньш:
«Действительно, у меня получился конфликт с В. С. (на протяжении всего письма,
написанного в марте 1993–го, Непокойчицкого Яков Карлович называет не иначе, как
«В. С.». — В. М.) в связи с музшколой. Основой был типовой проект небольшой
школы. Я его значительно изменил и добавил концертный зал. Тогда В. С. отказался
от руководства этим проектом и формально передал его Мазманяну (он уже был
вольным в то время, в 1952–м)».
Коротко:
МАЗМАНЯН Микаэл Давидович, 1899–1971 гг. Инженер–архитектор. Заслуженный деятель
искусств Армянской ССР. Заслуженный архитектор Армянской ССР. Известный
советский архитектор. Арестован в Ереване (вместе с Б. Г. Кочаром) в 1937 году,
репрессирован, отбывал срок в Норильлаге в 1938–1953 гг. Проектировал для
Норильска и других городов Красноярского края (между прочим, участвовал в
закрытом конкурсе проекта дома–музея И. Сталина в Курейке).
«Мазманян практически не вмешивался в проект, а где это было нужно, защищал меня против В. С. Со мной постоянно работала Люся Жильцова (жена скульптора. — В. М.) в качестве техника. Миненко в проектировании музшколы участия не принимала...
В целом же всё строительство и отделка шли под моим авторским надзором. Автором–конструктором этого проекта был Лев Эдгарович Францман, он проектировал изящное тонкое купольное покрытие концертного зала. Иосиф (Юзеф) Вуйцик — архитектором–техником у Миненко. Он вычерчивал все фасады и архитектурные детали её проектов. Он немного помог при оформлении чертежей фасадов и интерьеров музшколы. Вуйцик — бывший польский офицер, его освободили в 1955 году, и он уехал на родину, в Варшаву. Архитектор Лайшев (кажется, Николай Михайлович) был подключён эпизодически к проектированию мебели. Хотя Лайшев был старше и опытнее, самому ему проектов не поручали. Он был интересным человеком, втайне писал книгу о лагерной жизни, которую уберечь ему не удалось. Он освободился примерно в 1956 году и уехал в Москву. Я его однажды встретил в Москве, где он жил в лачуге недалеко от проспекта Мира. Его брат был известным художником, академиком, который отрёкся от него ради своей карьеры... Вскоре [я] заимел самостоятельную группу, где участвовали Л. Жильцова, позже И. Рыбина (Розина), М. Мусаев и др. Со мной работал Вольдемар Вайсбергс, который вернулся в Ригу и ещё долго (умер в конце 1970–х. — В. М.) работал архитектором. У Миненко было два хороших техника — И. Вуйцик и Антон Кышка (словак из Братиславы), а также его земляк Володя, отличный копировщик. Эта группа полностью обрабатывала проекты В. С. и Миненко.
Ещё со мною работала Маргарита Хаждан из Одессы. С ней мы работали над проектом профилактория «Валёк». Надеюсь, пригодятся вам мои воспоминания».
Ещё как пригодились, Яков Карлович! И ещё тысячу раз пригодятся. И пусть в них порою только имя («Володя, отличный копировщик»), но это уже надежда искателю, ниточка путеводная исследователю... В новогодней открытке к Л. Г. Назаровой Трушиньш писал: «Кое–что можно уточнить и дополнить к тому, что вы пишете. Для будущей книги. Я сейчас немного разгрузился с делами и попробую вспомнить о былом».
Среди множества написанных Л. Г. Назаровой книг, умных, нужных, хороших, так и не написалось книги воспоминаний о требующих золота именах норильских архитекторов, градостроителей. Напишется ли?
В прологе письма Л. Г. Назаровой (я его намеренно приберёг) есть следующая мысль: «О том, кого считать авторами проектов... решайте сами, это зависит от вашей позиции». Я полностью присоединяюсь к этим словам — какая история нужна тебе, читатель, решай сам.
Виктор МАСКИН, по материалам Музея истории освоения и развития НПР и Архива ЗФ ГМК
Заполярная правда 03.08.2010, 04.08.2010