Семейная реликвия
Мы сидим на кухне Натальи Шугановой и рассматриваем ложку, которой много лет
хлебала лагерную баланду ее родственница, тетя Леля из АЛЖИРа – Акмолинского
лагеря жен изменников Родины. Наталья уверяет, что у ложки есть душа, не считая
того, что ложка очень удобная. Этот музейный экспонат хозяйка использует по
назначению.
Тетя Леля, Ольга Андреевна Соколова, попала в лагерь потому, что ее мужа, брата Натальиной бабушки, объявили изменником Родины. Объявили, как водилось в то время, совершенно напрасно. В 54-м в семью пришла справка: состава преступления не обнаружено, реабилитирован. Однако дед к тому времени давным-давно сгинул в ГУЛАГе – его расстреляли.
Ложка – свидетельница того, что тетя Леля, бригадир-агроном бригады уголовниц, не пала в лагере духом. Наталья приводит высказывание тети о своих подчиненных, слышанное от нее в детстве: “Интеллигентнее, интереснее и тоньше людей я не встречала”. А ведь дамы сидели по серьезным статьям: убийство, разбой, но Ольгу Андреевну все слушались беспрекословно. Тетя Леля, к сожалению, ушла в мир иной, поэтому нет возможности уточнить мотивы преступлений, но если она ручалась за свою бригаду, значит, в самом деле люди были неплохие. Подобное притягивает подобное. А Ольга Андреевна была хорошим человеком с твердым характером, уверяет Наталья.
И ложка такая же: крепкая с виду, надежная. Мы снова рассматриваем ее. Самодельная? Возможно. Из какого-то странного сплава, может быть олова, серая, кончик тонкий, стерт за 16 лет срока о дно лагерного котелка. Но это только добавило ложке биографии. Заслуженная ложка. По сути – символ оптимизма и памятник всем женам “изменников” Родины. Всему ГУЛАГу.
После освобождения тетя Леля не нашла себя на родине и вернулась в Акмолу, работала уже как вольнонаемная в зерновом колхозе. В Норильск ложка попала уже после смерти Ольги Андреевны. Нынешняя владелица уверяет, что может есть только этим столовым прибором.
– Мне кажется, она живая, – говорит Наталья.
И правда, есть в АЛЖИРской ложке что-то удивительно притягательное.
Кроме ложки из АЛЖИРа в семье Натальи хранятся пуговицы ее бабушки Евдокии
Алексеевны и прадеда Алексея Федоровича Соколовых. Те, что от бабушки, –
свидетельницы женского счастья, были нашиты на платье из свадебного приданого
юной выпускницы гимназии. Замуж она вышла в 1919 году. Обе пуговки ручной
работы, перламутровые, одна – в ажурной оправе из какого-то металла. В центре
зеленая патина, похоже на бронзу.
Бабушка была красивая: голубо-глазая, черноволосая, творческая натура – играла на гитаре и пела романсы, посещала драмкружок и каталась на фигурных коньках (назывались они тогда “нурмис” – как, скажем, “гаги” или “канады”, на которых еще совсем недавно катались ребята). В гимназии в уездном городе Александрове она училась вместе с будущей писательницей Марией Прилежаевой. Это время писательница потом опишет в повести “Зеленая ветка мая”. До глубокой старости спина Евдокии Алексеевны была прямой, а осанка – гордой. Потому что в женских гимназиях до Октябрьского переворота девочек превращали в изящных и воспитанных девушек всеми доступными способами. Был один беспроигрышный способ выпрямить девичью спинку: после занятий танцами гимназистки укладывались спать прямо в спортзале на полу на гимнастических ковриках.
Хранительница реликвий предполагает, что платья, с которых были срезаны
пуговицы, попали в приданое Евдокии из брошенных сундуков и чемоданов бежавшего
за границу дворянства. Одно из платьев бабушки – венчальное – Наталья помнит и
уверена, что это была вещь благородного происхождения. Его новая хозяйка вместе
с мужем сначала строила коммуну в деревне Сватково Александровского уезда, потом
учительствовала в городе Александрове.
Совсем другое дело большие черные пуговицы от пальто отца Евдокии – Алексея Федоровича. Сшито (точнее, тогда употребляли слово “построено”, потому что это было целое дело: достать где-то сверхдефицитный драп, какую-нибудь шкуру на воротник – желательно каракуль, приклад и все такое) оно было в 30-е годы прошлого века. Пуговицы – огромные, из легкого металла, полые, с проложенными внутри деревянными кружками. Похоже, эти пуговицы вполне демократичные, в отличие от дворянских. И в самом деле, отец Евдокии был сапожником, причем отличным. Девочку не брали в гимназию по причине неблагородного происхождения, но папа постарался – обул в свою фирменную обувь предводителя уездного дворянства и всех начальников от народного образования. И двери учебного заведения распахнулись перед юной барышней с голубыми глазами, которой, конечно, даже в голову не могло прийти, что через сто лет на кухне заполярного города Норильска под занимательную беседу, легкий сигаретный дым и стук дождя по стеклу кто-то будет вертеть в руках перламутровые пуговицы с ее платьев.
Татьяна Рычкова
Заполярный вестник 09.08.2010