30 октября в календаре отмечен как День Памяти жертв политических репрессий. В России он отмечается официально с 1991 года. В этот день принято вспоминать тех, кто невинно пострадал, погиб, принял мучения в угоду политическим амбициям, культу личности и мифической идеи мировой революции. Я хочу рассказать о трагической судьбе одного человека, о нелёгкой доле, выпавшей семье после его ареста и расстрела.
Почти 73 года назад, 13 ноября, печально «знаменитого», 1937 года, в таёжной деревушке Николаевка сотрудниками Большемуртинского РО НКВД был арестован мой дед, Черня Станислав Станиславович. Он был одним из миллионов винтиков в большой и безжалостной машине построения социализма в отдельно взятой стране. Он был одной из тысяч «щепок», которые летят, когда рубят лес.
Его судьба похожа на судьбы тысяч людей, перемолотых в жерновах сталинского террора. Так в чём же его вина, в чём он провинился перед народной властью, за что заслужил столь суровое наказание?
Деревня Николаевка затерялась в таёжной глуши Большемуртинского района. Находилась в стороне от Енисейского тракта, за деревней Межово. Возникла в конце 19 века, когда шло массовое переселение крестьян с окраинных земель Российской Империи в Сибирь за лучшей долей. Проживали в ней преимущественно выходцы из Витебской, Гродненской, Виленской губерний Империи, где национальное большинство составляли поляки и белорусы. В Николаевке, как и везде, был колхоз, назывался «Красный таёжник».
День 13 ноября 1937 года был субботой. Несколько дней назад колхозники со всей страной отметили двадцатую годовщину пролетарской революции. Ничто не предвещало беды. Моя бабушка вспоминала: «Станислав вечером пришёл с работы, сходил в баню, одел, как положено, всё чистое. После ужина уже собирались ложиться спать, как залаяла собака во дворе. В дом вошли двое в форме, предъявили ордер на арест Станислава. Делали обыск, искали оружие и какие-то листовки, хотя, что-либо спрятать в доме было особо негде. Сын был постарше, смотрел на всё это присмиревшим взглядом, а две девочки, напугавшись происходящего, плакали. Мужа вывели из дома в ночь, не разрешив взять с собой ни чего из одежды и продуктов. Сказали, что завтра вернётся. В ту же ночь в деревне забрали и других мужиков. По деревне стоял женский плач. Лаяли всполошившиеся собаки. Ночь всех арестованных продержали в сельсовете, а утром повезли в Большую Мурту. Больше я своего мужа не видела, и ничего о нём не было известно до 1958 года, когда стало известно, что всех забранных тогда николаевских мужиков расстреляли, а сейчас оправдали и они ни в чём не виновные».
Черня Станислав Станиславович родился 17 марта 1908 года в деревне
Николаевка. Происходил из крестьян-середняков. В семье было шесть детей. До
революции семья имела двух лошадей, корову, двух овец, две десятины посевной
земли. Закончил одну группу сельской школы. На момент ареста состоял в колхозе,
рядовой колхозник. В партии не состоял. Служил в Красной Армии в 1932 году,
рядовой. Когда его забрали в тюрьму, дома осталась семья: мать, жена, трое
детей.
В ту ночь в Николаевке, Лакино, Предивинске было арестовано 18 человек, все польской национальности.
Следствие велось быстрыми темпами, допросы следовали один за другим. Для следователей НКВД уже всё было решено, осталось соблюсти формальности и это много времени не заняло. Арест произошёл 13 ноября, а уже 25 ноября утверждённое в Красноярске обвинительное заключение направлено для дальнейшего утверждения в Москву. Как явственно следовало из обвинительного заключения, большемуртинские чекисты вскрыли и ликвидировали контрреволюционную шпионско-повстанческую организацию среди поляков и польских перебежчиков, ставящую своей задачей свержение Советской власти вооружённым путём.
Моего деда обвиняли в том, что он являлся участником контрреволюционной шпионско-повстанческой организации, завербованный ещё в 1930 году. По заданию руководителя организации проводил антисоветскую агитацию, направленную на срыв хлебозакупа в 1936 году, проводил подрывную вредительскую работу в колхозе, пытаясь настроить колхозников против колхоза. По его вине, как кладовщика, сгнило в 1936 году 70 центнеров хлеба, были приведены в негодность семена пшеницы. А чем же занимался дед с 1930 года, как вредил, все эти годы новому колхозному строю, ведь вскрылось его вредительство только в 1937 году? Следствие на этот вопрос не ответило. Да просто не было никакого вредительства и чекистам больше нечего было ему предъявить, кроме мифической организации. Хотя дед свою вину в предъявленных обвинениях не признал, следствие закончилось и обвинительное заключение направлено на утверждение в Красноярск, а затем в Москву.
Мы никогда не узнаем, о чём думали обреченные, дожидаясь расстрела в красноярской тюрьме, вспоминали ли свою жизнь, родных и близких, или свои прегрешения перед властью, если были. Но думается, что каждый думал о том, что скоро всё прояснится и его, невиновного, отпустят домой.
Как гласит выписка из акта в уголовном деле, что «решение народного комиссара внутренних дел Генерального комиссара государственной безопасности тов. Ежова и прокурора Союза ССР тов. Вышинского от 21.12.1937 г. о расстреле Черня Станислава Станиславовича приведено в исполнение 9.01.1938 года в 23 часа».
Приговоры приводились в исполнение по ночам, большинство из них исполняли в тюрьме, трупы вывозились в неизвестном направлении. Где производились казни безвинных людей, где их место упокоения точно неизвестно.
При строительстве заводов КрАЗ и КрАМЗ в 60-х годах, при планировке территорий, рытье котлованов под цеха и корпуса были вскрыты десятки захоронений, в которых были обнаружены останки сотен человек. Эти места сразу же оцепляла милиция, приезжали какие-то гражданские лица, останки грузили в машины и вывозили неизвестно куда. Массовые захоронения человеческих останков так же были обнаружены в районе старого аэропорта. Но завесу тайны по местам захоронений, по-прежнему, не удаётся открыть.
Моя бабушка, Матильда Селивёрстовна, вспоминая дальнейшую после ареста деда жизнь, всегда плакала, видать глубоко в ней сидело то, что пришлось пережить. «В то время в деревне люди жили бедно, практически голодно. После того как забрали мужа, жизнь нашей семьи изменилась к худшему. В основном, односельчане относились к нам с сочувствием, без злорадства и ненависти, но были так называемые «активисты», которые постоянно издевались над семьями арестованных, всячески унижали их. Работу в колхозе можно было получить с трудом, её не давали, а без работы не начислят трудодней, соответственно не получишь и зерно, которое выдавали на каждый заработанный трудодень. Для работы в своём хозяйстве невозможно было получить в колхозе лошадь и приходилось сено, дрова из леса доставлять на себе. Когда после болезни умерла младшая дочь, я пришла в колхозную контору просить помощи в похоронах, просила дать доски на гроб и помочь его сделать, то мне в грубой форме отказали. Пришлось нам со старенькой мамой самим делать гроб, взяв доски из забора. Сами же выкопали могилку и на руках отнесли гробик с телом дочери на кладбище и похоронили. На всю жизнь я запомнила равнодушие людей на чужое горе. Жилось очень трудно. Отношение немного поменялось, когда летом 1938 года в Николаевке арестовали ещё человек десять мужиков. Горя в деревне стало больше и люди уже иначе стали относиться друг к другу. Правда тех мужиков выпустили в 39-м, домой живые пришли».
30 апреля 1958 года военный трибунал Сибирского военного округа отменил постановление комиссии НКВД и прокурора СССР от 21 декабря 1937 года и прекратил дело за отсутствием состава преступления, 18 жителей Большемуртинского района были оправданы уже после смерти.
Так мой дед был реабилитирован, было восстановлено его честное имя. Но в душе всё равно остаётся горький осадок от «перегибов» сталинского режима. Какие такие тайны могли быть в глухой таёжной деревне, чтобы заинтересовать польскую разведку? Как можно было свергнуть власть вооружённым путем, не имея оружия?
В нашем обществе не смолкают разногласия о личности Сталина, о его методах руководства. Весной обсуждали всей страной, нужно ли выносить на улицы в День Победы портреты Сталина или нет. Не Сталин выиграл войну, а народ, не считаясь с жертвами. Репрессии же продолжались и во время войны.
Хочется сказать, что, когда в следующий раз будет обсуждаться вопрос о портретах Сталина или об установке ему памятника, пусть вспомнят о миллионах загубленных человеческих жизнях. Такое забывать нельзя!
Александр Черня, Красноярск
НОВОЕ ВРЕМЯ, № 43, 30.10.2010.