Вавилон на самом северном полуострове планеты. Тогда режиму не нравились: немцы, латыши, литовцы, финны, калмыки, корейцы, китайцы и т.д. Их собрали на Крайнем Севере на верную гибель
Впервые я увидел это в 1993 году. Теплоход «Михаил Годенко» бросил якорь у Усть-Порта — это не край земли, это уже за краем, за Полярным кругом. При Сталине высланные немцы построили здесь образцовый рыбзавод, интернат, где они обхаживали детишек коренных народов. На борту «Годенко» была молчаливая молодая журналистка из Германии, никто не понимал, что она здесь делает и зачем ей это утомительное двухнедельное путешествие по Енисею. Она молчала. И вот я увидел, как Ута, впервые полыхнув глазами, бросилась к вышедшим навстречу теплоходу пожилым немцам. Стоял «Годенко» недолго: он, захлебываясь, гудел, а Ута и женщина из местных всё не могли расстаться — плакали, обнявшись. Старая немка гладила молодую по волосам, щекам. Они не были родней. Ута потом уплыла — стояла на корме и смотрела вдаль, а та женщина осталась точкой за краем земли.
Красноярск тогда только открылся, и это были первые иностранцы, свободно путешествовавшие по Енисею. Потом я много раз видел, как они встречались со своими.
А потом 90-е прошли, кто-то из бывших спецпоселенцев (с/п) уехал, многие умерли — настал срок. Усть-Порт пришел в запустение, погорел. Как и множество других поселков и станков в низовьях Енисея. Сейчас бывших с/п на Таймыре остались единицы, скоро не останется никого, страница истории перевернута, о трагедии множества народов, выброшенных сюда умирать, ничто не напоминает.
У станка Агапитово в 1942 году перед самым ледоставом выбросили полтысячи латышей и немцев — дальше пароход «М. Ульянова» идти уже не мог. С/п дали только 6 палаток. К весне вымерли почти все. Об этом преступлении, может, никто и не узнал бы, если б не трое финнов, бежавших из Усть-Хантайки в Игарку. Их путь лежал через Агапитово. Они стали свидетелями агапитовской трагедии и сумели вернуться в Хантайку, от них весть и разнеслась.
Норы, в которых жили и умирали с/п на енисейских берегах, теперь завалило землей, братские могилы уже не найти. Остались пустынные места, без содержания. Его возвращает частная инициатива отдельных людей. В 90-х рижане поставили в Агапитове крест с датами зимы 1942—1943 годов. В 2006-м немцы установили строгий высокий крест в Усть-Хантайке.
Вслед за раскулаченными на Таймыр поплыли не только враги народа, но и вообще народы, ставшие вражескими. 6 января 1942 года СНК СССР и ЦК ВКП (б) приняли постановление «О развитии рыбных промыслов в бассейнах рек Сибири и на Дальнем Востоке». Для его реализации в навигацию 1942—1943 годов на Таймыр завезли 8417 с/п — поволжских немцев, прибалтов, финнов (по отчетам медиков в окружном госархиве). До этого, в 37-м, здесь оказались корейцы и китайцы с Дальнего Востока. Летом 1944 года завезли калмыков. Всего в Красноярский край их выслали 25 тысяч (7525 семей). В Таймырском рыбтресте оказались 900 калмыцких семей. Партии с/п и з/к прибывали на Таймыр до середины 50-х.
Красноярский «Мемориал» в ноябре начал и уже второй месяц изо дня в день выкладывает на сайт архивные данные и воспоминания спецпереселенцев, собранные Таймырским краеведческим музеем (книгу «Свеча памяти», приложения к ней), а также второе, дополненное издание книги «Таймырская быль». Ее авторы — супруги Лев и Виктория Петри, бывшие с/п. Лев Петри 32 года преподавал в Московском энергетическом институте, в 1994 году с семьей переехал в Германию. Петри: «В 1942—1944 годы на Таймыре в отношении спецпоселенцев разных национальностей возникли гибельные условия, в результате которых погибло до 70% завезенных на Крайний Север людей, оказавшихся «лишними» из-за отсутствия рабочих мест». За основу расчетов Петри берет статданные по поселкам Потапово и Усть-Хантайка: «Из 1950 человек спецпоселенцев, завезенных в эти два поселка, смертность за три года составила 1370 человек, то есть 70%». Почему это произошло? Петри: «…Было мобилизовано в 3—3,5 раза больше людей, чем требовалось во вновь организованной рыбной индустрии. «Лишние люди» в результате оказались без средств к существованию: не было жилья, одежды, питания, топлива. Холод, голод, цинга, отсутствие медицины. Спецпоселенцы, особенно прибывшие на Таймыр во второй половине лета 1942 года, оказались на вечной мерзлоте в землянках (норах), которые они вынуждены были вырыть и в которых условия пребывания совместно с имевшим место голодом соответствовали только вымиранию, но не жизни. Как свидетельствуют потерпевшие, непоправимый гибельный урон нанес части немцев Поволжья и прибалтам также преступный обман спецпоселенцев при отправке их с мест жительства в 1941 году, когда военные конвои не разрешали брать теплую одежду, заявляя: «К зиме вернетесь!»
Бригитта Генриховна Ваккер (Гинц). Родилась в 1927 г. в с. Гуссенбах Автономной Республики Немцев Поволжья (АССРНП). По указу от 28 августа 1941 г. выслана в Красноярский край. С 1942 г. на спецпоселении в пос.Усть-Хантайка. Работала рыбачкой, ветфельдшером в оленеводстве. Знатный зверовод Таймыра. Умерла в 2002 году. Из ее дневниковых записей, 1992 год:
«В 1941 г. мне было 14 лет, брату — 16. Родители умерли. Чтобы продолжить учебу в школе, мы переехали в г. Энгельс к знакомым, которые приняли нас как родных. 31 августа отправились в школу на торжественную линейку, но радость наша была омрачена. Директор школы скомандовал: «Немцы, два шага вперед». И с этих двух шагов начались наши мытарства. 2 сентября к домам, где жили немцы, подъехали подводы, погрузили на них необходимые вещи, среди которых не должно было быть деревянных предметов, и мы навсегда распрощались с нашей малой родиной.
В Сибири работала в колхозе. В июне 1942 года объявили, что семьи, в которых нет малолетних детей, должны на четыре месяца выехать на Север. 24 июня немцев в возрасте от 14 до 30 лет высадили на берегу Енисея. Нас было 105 человек. Станок, куда нас привезли, назывался Усть-Хантайка. Было в нем всего четыре дома и магазин. Организовали немецкий колхоз «Северный путь». Принялись убирать территорию и строить шалаши для жилья. Образовали рыболовецкие бригады. Правильно заметывать и вытаскивать невод, чинить сети нас научил местный житель, энец Петр Спиридонович Болин. Ближе к осени стало холоднее, чаще дули северные ветры, но вода еще сохраняла тепло. Чтобы согреться, мы заходили в воду по пояс. Когда же выходили из воды, одежда тут же замерзала. Рыбалка неводом продолжалась до пятого октября. Рыбачили босиком по 12—18 часов в сутки.
В сентябре завезли последнюю партию спецпоселенцев — немцев, латышей, литовцев, эстонцев. Разместили их на чердаках, в палатках на берегу Енисея. В поселке было уже более пятисот человек.
1942—1943 гг. …Зима, холод, голод. Цинга унесла более половины населения. Только в марте-апреле, по неполным данным, умерло более восьмидесяти человек. Не успевали делать гробы. Днем похоронная бригада увозила гробы с покойниками, ночью умерших сбрасывали в ямы, а гробы возвращали для «очередников» (гробы, как явствует из архивных документов, были инвентарными — их использовали от жилья до могилы. — А. Т.). Бывали случаи, когда родственники скрывали покойников, чтобы лишний день получить на него продуктовый паек. Умирали родители, оставались дети. Вымирали семьи. Люди до того ослабли, что не в силах были выносить из землянок осиротевших детей. Тогда освободили одну из землянок и в корзинах сносили в нее сирот.
Мы ждали окончания войны, жили верой в лучшее. В ночь на 9 мая 1945 года мы работали на заготовке дров. Помню, что было очень морозно. Подъезжая утром к поселку, мы увидели бегущую Марию Гроо. Она размахивала красным платком и кричала нам: «Победа! Оставляйте санки, выходите на митинг!» Радости не было предела. Мы верили, что вернемся на свою малую родину».
Гильда Георгиевна Малышева (Протт). Родилась в 1925 г. в селе Варенбург АССРНП. В сентябре 1941 г. выслана в Красноярский край.
«Жили мы недалеко от Волги. Я рано осталась сиротой. Мама умерла от родов, отец тоже вскоре умер. Воспитывала меня старшая сестра. Вместе с ней осенью 1941 г. мы оказались в деревне Паровая (видимо, Парная - прим. ред сайта) Березовского района Красноярского края. Через год, в сентябре 1942 г., нас вывезли на Таймыр. На станке Никольском был колхоз им. Кирова. Стали рыбачить, охотиться. Каждый месяц пятнадцатого числа мы должны были отмечаться в комендатуре. Боялись, чтобы мы не убежали. Без одежды и документов бежать было некуда. Страшно было в первую зиму 1942—1943 гг. Люди голодали. Шкуры от оленя, чешую рыбную ели. Одинокие девочки-подростки от голода съедали себе пальцы. Многие замерзали в тундре, так как не было сил везти на себе дрова или рыбацкие сети… Всего досталось, тяжело было. Рыбачили в ботинках до середины октября. Уже морозы в это время были, река замерзала. Вот теперь суставы ноют, болею все время». (Записано в пос. Потапово в 1992 г.)
Луиза Давыдовна Фильберт. Родилась в 1923 г. в с. Кинд Ундервальденского района АССРНП. В июне 1941 г. окончила Марксштадтское педагогическое училище, в сентябре выслана в Красноярский край. С 1942 г. находилась на спецпоселении в Усть-Енисейском районе. С мужем выехали на Волгу лишь в 1996 г.
«19 июня 1941 г. в нашем педагогическом училище был выпускной вечер, а через три дня началась война, которая перевернула всю нашу жизнь. 31 августа я встречалась со своими будущими учениками, а после обеда узнала известие о том, что немцев переселяют. В этот же день школу заняли солдаты. 4 сентября вся семья — я, мама, брат — навсегда покинула свой дом. В июне 1942 г. с первой партией спецпоселенцев нас отправили по Енисею на север. 1 июля высадили нас на Носоновских островах, недалеко от пос. Усть-Порт, прямо на песок. Люди лежали вдоль берега Енисея. Поднялся шторм, и всех прикрыло песком. В поселке оказались магазинчик да рыбоприемный пункт. Домов не было. Решили строить жилье из дерна. Строили в основном женщины и дети-подростки, так как здоровых мужиков забрали в трудармию. С июля до середины октября жили в шалашах. К этому времени организовали колхоз «Рыбак Севера». Стали рыбачить. Нам все время повторяли: «Ваша еда в Енисее». Рыбачили до глубокой осени босиком по снегу. Первый человек у нас умер 12 ноября. Хоронили его в Ладыгином Яру. Одного молодого заживо заели вши. В декабре началась цинга. У людей воспалялись десны, суставы. Продукты выдавали только до января. Чтобы спастись от голода, люди варили и ели леммингов. В первую зиму от цинги и голода погибло человек двадцать. Это была самая трудная зима. В марте привезли оленью кровь и хвою. Заставляли всех пить по полстакана этого горького отвара. Тяжело болели моя мама и брат, а я кое-как ходила.
Трудно было, но жили надеждой на то, что после войны во всем разберутся и мы сможем вернуться домой. Думали: «Как же будет Волга без нас?» В 1948 г. нас заставили писать расписку о том, что мы никогда не вернемся на свою родину, что останемся здесь навечно. В 1956 г. многие из спецпоселенцев выехали на родину, остались в основном немцы. Им возвращаться было некуда». (Записано в пос. Усть-Порт в 1991 г.)
Гунар Робертович Кродерс. Родился в 1926 году в Риге. В 1941 году вместе с родителями был незаконно выслан в Красноярский край, скончался в Норильске в 1999 году. Выдержки из его воспоминаний:
«Летом 1942 года нас отправили на Крайний Север. Караван барж, битком набитых «специками», напоминал Ноев ковчег. Вперемешку с русской звучала латышская речь, литовская, финская, немецкая, еврейская, украинская… Из 360 спецпереселенцев, размещенных в Дорофеевске, работать на подледном лове рыбы смогут не больше сорока. Для остальных 320 на участке нет рыболовных снастей. Ни о какой другой работе не говорили — ее попросту не было. Нет работы — нет и заработка, а стало быть, и хлеба… Начиналась первая для нас полярная зима — самая страшная из всех зим, которые были до нее и после. Я старался не вспоминать о ней на протяжении сорока восьми лет… Больно и жутко было смотреть на маму. Будучи к тому времени уже 16-летним парнем, я обязан, должен был стать для нее опорой, кормильцем. Но я был лишь жалким, растерявшимся, беспомощным свидетелем ее страданий. И теперь, спустя почти полвека, не перестают мучить угрызения совести: как же это я не смог ей помочь, не вытащил из той ужасающей беды? Покорным взглядом уставившись в закопченный потолок, лежала она целыми сутками. Ни кричать, ни плакать она не могла. Лишь редкий вечер, если не свирепствовал мороз, надев летнее пальтецо, мама выходила «на промысел». Будто привидение, кружила она возле рыбацких жилищ и — жутко об этом сегодня писать! — в схваченных стужей помоях выколупывала какие-то отбросы: рыбьи кишки, гнилые листья капусты, подмерзшие, величиной с желудь, картофелинки, корки засохшего хлеба… «Добычу», добавив в нее горсть снега, мама кипятила на печке, а чаще на печной трубе — чтобы не беспокоить отвратительным запахом соседей по бараку, до этого еще не дошедших. Однажды мама не успела довести свое блюдо до кипячения, возможно, побоялась соседей. Окончилось это тяжким пищевым отравлением. Молоденькая фельдшерица, которую я уговорил прийти, осмотрев маму, покачала головой и ушла, ничего не сказав. Агония длилась трое суток… Фактории Дорофеевск сейчас нет. Только по покосившимся от времени, поросшим лишайником баракам да почерневшим могильным крестам в стороне можно догадаться, что когда-то здесь жили и умирали люди».
Рута Янкович. Родилась в 1922 г. в Лиепае (Латвия). 14 июня 1941 года
арестовали отца. Вместе с матерью Натальей Викторовной Янкович и братом Юрием
депортирована в Пировский район Красноярского края. В июне 1942 г. оказалась на
спецпоселении в поселке Усть-Хантайка Дудинского района. Из ее дневника:
«17.01.43. Усть-Хантайка. Мороз ниже 50 градусов. Воробьи на лету падают. Холодная вода, подброшенная из стакана с силой вверх, падает, гремя ледяными шариками. А люди? Люди замерзают в землянках.
22.01.43. Уже только минус 25—30 градусов. Мама с утра до вечера бегает по землянкам и поднимает людей с нар и гонит на улицу, смазывает кровавые от цинги ноги больных. Националы по маминой просьбе привезли из лесотундры еловую хвою. Все пьют горькую хвойную настойку против цинги. Но трупы, трупы семьями каждый день. Дошел слух, что на станках Агапитово и Никольский все люди умерли…
27.02.43. Из Игарки (130 км) вернулись три финна, которые туда сбежали и за четыре месяца хорошо там заработали. Но главное — они рассказали жуткую трагедию: «Видя в Хантайке свою безысходность и близкую от голода и холода гибель, мы в начале ноября тайно ушли в Игарку, чтобы там заработать деньги и приобрести одежду и питание. Наш путь лежал вдоль правого берега Енисея по льду. На станке Агапитово (45 км) мы увидели палаточный городок, где в 30-местных палатках лежали примерзшие к жердям и подстилке люди, в основном женщины, дети и меньше — старики. В палатках нет железных печек, не видно дров и вообще признаков жизни массы людей. Обходить все палатки нам было страшно — кругом трупы. И все-таки «живого скелета» мы нашли и узнали от него, что сюда перед самым ледоставом Енисея на пароходе было доставлено порядка 500 человек, в основном немцев из Поволжья и Прибалтики. Людям дали только палатки — ни печек, ни труб для них, ни топоров и пил для заготовки дров, и, главное, без питания. По сути, людей списали полностью. И вот результат — люди умерли с голоду и замерзли.
Мы почти ползком добрались до Игарки и об увиденном в Агапитове сообщили в спецкомендатуру НКВД. Комендант, выслушав нас, спросил: «А есть там еще живые?» Мы поняли из разговора, что спецконтингент, доставленный на станок Агапитово, властью был просто «забыт» и выпал из внимания. Как бы там ни было, по вине власти погибло около 500 человек.
02.03.43. Мама в тундре приняла трудные роды. Малыш остался жив.
15.06.43. На боте приехала из Дудинки комиссия по установлению причин большой гибели людей за прошедшую зиму. На маму была кем-то подана жалоба. Ей было приказано собраться и ехать в Дудинку. С ботом пришла почта с письмами — известие о гибели папы в лагере. Мама упала в обморок. В Дудинке маму три дня «пытали», а затем оправдали». (Дневниковые записи Руты Янкович приведены из книги Петри «Немцы Таймыра»).
Врач Наталия Янкович умерла в 1985-м, Рута — в 2006-м, похоронены в Риге.
Юрий Янкович живет в Риге. Он тоже обнародовал свой дневник 40-х годов, а недавно вернулся к нему, добавив воспоминания и оценки того, как происходила реализация кремлевского постановления 1942 года о развитии рыбных промыслов в бассейнах рек Сибири и Дальнего Востока.
«Вот выписка из моего дневника (запись сделана 10 июня 1942 года): «Когда сегодня утром нашу семью (меня 18 лет, маму 46 лет и сестру 21 года) в числе ссыльных латышей и немцев из Пировского района доставили в Красноярск и затем на правый берег Енисея в районе ж.д. ст. Енисей, мы буквально остолбенели от ошеломляющего зрелища, открывшегося перед нами. На обширной поляне колыхалась огромная людская масса в несколько тысяч человек. Люди, обложенные своими пожитками, сидели, стояли, ходили. Можно было услышать разные языки, но большинство были немцы, меньше латышей. Были бессарабы, украинцы, финны и немного русских, ранее раскулаченных». Вся эта многотысячная масса была как товар погружена на 8 лихтеров и барж и поплыла на Север. Места поселения на Енисее назывались «станками», которые строились на пустынных берегах Енисея и Подкаменной Тунгуски через каждые 50—100 км. Как отмечают Л. и В. Петри, высадка людей происходила стихийно, без всякого расчета занятости, не говоря уже о том, что не было жилья.
Внезапно 26 августа 1942 года в Усть-Хантайке высадили еще 230 человек, а 19 сентября, прямо накануне ледостава, — еще 115 рабов, в том числе 40 детей школьного и дошкольного возраста. Значит, всего 450 человек. Было много финнов и немцев из Ленинграда и области. Усть-Хантайка превратилась в своеобразную свалку людей, которые ринулись скорее врываться в гору, загораживаясь кривыми тундровыми березками, дерном и мхом. Но это их не спасло. Люди целыми семьями замерзали и вымирали, особенно ленинградцы. К весне 1943 года живых осталось менее 200 человек.
До сих пор неизвестно, сколько всего людей на Таймыре тогда погибло».
Врезка:
Из книги Петри:
«Больше рыбы фронту», — звучал пропагандистский лозунг, хотя весь таймырский
улов, как стало позже известно, шел на питание 100-тысячному контингенту
Норильского исправительно-трудового лагеря, рыба на фронт никогда не
доставлялась. Мне в Дудинке (1945—1946), как экономисту планового отдела
«Таймыргосрыбтреста», было известно, что на Дудинском рыбзаводе для столицы
готовилась копченая ряпушка («объедение»), а на Усть-Портовском консервном
заводе — рыбные консервы в томате и масле, которые попутными рейсами
доставлялись самолетами «Дуглас» не на фронт, а в Москву».
«Новая» благодарит за предоставленные текстовые и фотоматериалы сотрудников Таймырского музея и красноярский «Мемориал».
Алексей Тарасов
наш. соб. корр., Красноярск
Новая газета 19.01.2011