Когда речь заходит о первых советских пятилетках, споры вокруг них в любой аудитории разгораются нешуточные. Но автору этих строк жгуче интересно, почему никому из присяжных полемистов не приходит в голову один простой вопрос. А именно: каким мистическим образом в Советском Союзе, абсолютно не обладавшем в конце 20-х годов ни достаточными архитектурно-планировочными кадрами, ни технологиями "конвейерного" проектирования, были в считанные месяцы созданы комплекты проектно-сметной документации для возведения таких гигантов индустрии, как Сталинградский, Харьковский, Челябинский тракторные (по сути дела, танковые!) заводы, сталелитейные и прокатные станы в Кузнецке, Магнитигорске, Нижнем и Верхнем Тагиле, Ленинградский алюминиевый завод и множество других сложнейших, в основном уникальных, предприятий? Полный список которых, кстати сказать, в Советском Союзе вообще никогда не публиковался...
Чудес в недрах сталинской индустриализации СССР таится ещё немало. И на
сегодняшний день известны разгадки далеко не всех из них. Но вот одна,
навскидку. Каким образом, не имея проекта Сталинградского тракторного
(танкового) завода буквально накануне начала его строительства, большевики за
ШЕСТЬ месяцев сумели смонтировать это огромное предприятие из конструкций,
разработанных и изготовленных неизвестно где? Тут ссылками на трудовой энтузиазм
масс не отделаться (хотя сам факт массового энтузиазма и неоспорим). На этом и
множестве других подобных примеров видно, что была некая могущественная,
таинственная и до сих пор замалчиваемая скрытая сила, которая сыграла совершенно
не изученную до сей поры роль в чуде сталинской индустриализации. Мне совершенно
случайно и под большим секретом удалось услышать о её существовании в середине
семидесятых годов прошлого века, беседуя с одним из самых высокопоставленных
гэбистов той эпохи. Взяв с меня слово офицера, что я буду молчать об услышанном
лет тридцать, Семён Кузьмич рассказал примерно следующее.
Мой собеседник был убеждён, что не меньшую роль, чем массовое ударничество, в невероятных на первый взгляд свершениях первой сталинской пятилетки сыграло умение вождя использовать в советских интересах тяжкие для Запада последствия мирового финансово-экономического кризиса. Именно из-за него оказалась в безвыходном положении некая американская фирма, возглавлял которую один из тогдашних инновационных гениев - Альберт Кан. Он прожил яркую и довольно долгую жизнь - родившись в 1869 году, умер в 1942-м. И остался в истории мировой архитектуры как один из крупнейших промышленных архитекторов 20-го века, как "архитектор Форда". Он был уникальным специалистом по проектированию больших заводов, в первую очередь автомобильных. Кан создал невиданную до него технологию проектирования. Именно промышленно-конвейерную технологию, которая позволяла разработать проектно-сметную документацию сложнейшего завода буквально за считанные месяцы. А затем так же стремительно его возводить!
Полностью оправдалась старая истина: чего нельзя сделать за деньги, то можно сделать за очень большие деньги. После успеха первых опытов сотрудничества, корпорации Альберта Кана был предложен пакет заказов на проектирование предприятий для Советского Союза и участие в их строительстве на общую сумму в два миллиарда долларов. Деньги были не просто огромные - колоссальные! По сегодняшнему курсу, это примерно четверть триллиона "зелёных". На эти гонорары фирма Кана между 1929 и 1932 годами спроектировала для страны Советов более ПЯТИСОТ (!!!) объектов. А ведь Кан не только спроектировал, но и помог оснастить оборудованием едва ли не всю сталинскую военную промышленность.
К примеру, конструкции для Сталинградского тракторного были не только спроектированы в Соединённых Штатах, но и изготовлены там же, перевезены в СССР и в рекордные полгода смонтированы. Следующим разрабатывался и реализовывался не менее гигантский проект Челябинского тракторного (разумеется, тоже танкового!) завода. На тех же принципах и условиях. А кроме всего прочего, фирма успешно справлялась с ролью координатора усилий советских заказчиков и сотен западных поставщиков техники, оборудования, технологий. Многие из последних были "бинарными", то есть позволяли производить продукцию и гражданского, и военного назначения.
Многие проекты создавались московским филиалом "Альберт Кан инкорпорейтед" под руководством родного брата главы фирмы Морица Кана. Этот филиал, носивший русское название "Госпроектстрой", активнейшим образом решал задачи индустриализации страны Советов до 1932 года. По сути дела, он решал также и задачу подготовки кадров собственно советских архитекторов и проектировщиков: при 25-ти американских инженерах, здесь трудилось две с лишним тысячи советских специалистов. Всего же через жёсткую и необычайно поучительную школу "Госпроектстроя" прошло около четырёх тысяч наших отечественных архитекторов, инженеров и техников. В советской научной и тем более научно-популярной литературе каких-либо упоминаний о работе "Госпроектстроя" и тем более о результатах таковой вы не найдёте. Как не разыщете днём с огнём вообще какой-либо информации о том, кто конкретно, какими силами, где и когда выполнил всю громаду работы по проектированию промышленных объектов первых двух сталинских пятилеток. Особенно первой из них...
Сталин умел не только приблизить и "выжать" нужного в данный момент человека. Он не имел себе равных и в определении того момента, когда конкретный персонаж переставал быть необходимым. В 1932 году генсек решил, что отечественная система промышленного проектирования уже в достаточной степени перестроена по тому образцу конвейерного производства проектов, который был показан Альбертом Каном. И контракт с корпорацией не стали продлять. А заводы, спроектированные Каном, продолжали строиться и представляли собой значительную часть планов второй и третьей пятилеток.
Но первую скрипку в сотрудничестве с СССР стали играть уже европейские, в первую очередь немецкие фирмы. В 1935 году на советских промышленных предприятиях работало около двух тысяч немцев, 800 австрийцев и всего лишь 300 с небольшим американцев...
К сожалению, Восточно-Сибирский край, а затем выкроенный из его территории Красноярский не вошёл в тайный список приоритетных строек, о которых шла речь выше. Хотя не был и обделён вниманием в полном смысле слова. Только гигантов индустрии на просторах Красноярья сооружалось три: Норильский горно-металлургический комбинат, Красноярский завод тяжёлого машиностроения (КрасМаш), целлюлозно-бумажный комбинат.
А кроме того, ещё многие десятки производств, сотни подсобных предприятий, огромное количество жилых домов и объектов соцкультбыта. И каждая крупная стройка росла в условиях перебоев в финансировании, провалов в снабжении, нехваток всего и вся. А главное, в условиях отсутствия того самого чудодейственного "конвейерного" проектирования, благодаря которому титульные объекты индустриализации росли как на дрожжах...
Но директивы ЦК, больше напоминавшие боевые приказы, неумолимо требовали одного и того же: темпов, темпов и ещё раз темпов! Большевистских! Поэтому ставший в 1934 году первым секретарём новообразованного Красноярского краевого комитета партии Павел Акулинушкин должен был неустанно выполнять функцию могучего стального обруча, стягивающего в единое целое всю эту огромную и пёструю массу самолюбий, интересов, амбиций, взаимных подсиживаний и прочего...
Впрочем, появился он в городе на Енисее неспроста... Незадолго до этого по
партийным и советским органам тогдашнего Восточно-Сибирского края железной
метлой прошлись "чистильщики" - бригада контролеров Центральной контрольной
комиссии ВКП(б) во главе с многоопытным и абсолютно беспощадным секретарём
партколлегии ЦКК Матвеем Шкирятовым. Партийная и советская верхушка Востсибкрая
была изобличена в немалых злоупотреблениях. Выяснилось, что даже в крайкоме
ВКП(б) существовал тайный фонд, через который видные партийцы получили и
растратили без малого миллион тогдашних полновесных советских рублей - сумму
совершенно баснословную.
Наиболее одиозных аппаратчиков рассадили по тюрьмам, чуть менее проворовавшихся просто выгнали. Образовался глубокий кадровый вакуум, устранить который было поручено могущественному Орграспреду ЦК. А он, в свою очередь, совместно с Политбюро создал для конкретной работы над этой проблемой комиссию во главе с секретарём Центрального комитета Николаем Ежовым. Он, с присущей ему жёсткой деловой хваткой, быстро сформировал и отправил в Красноярск "десант" численностью в 300 номенклатурных работников.
"Дядькой Черномором" в этой компании административных богатырей сделали способного, делавшего неплохую партийную карьеру Павла Акулинушкина. Он впервые обозначился на сибирских просторах года за полтора до этого в качестве одного из основных "чистильщиков", железную руку которого надолго запомнили иркутские и красноярские партчиновники.
Акулинушкину было в ту пору 35 лет, 18 из которых были отданы истовому, не за страх, а за совесть, служению большевистской партии. В её ряды он вступил, работая бондарем на волжских рыбных промыслах. Известно, что в 19 лет Павел был уже комиссаром уездной Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией. Затем работал последовательно инструктором губернского комитета партии, секретарём уездного, заведующим организационным отделом Пензенского губернского комитета партии. Затем стал секретарём окружкома ВКП(б) в Оренбурге. И вот здесь молодого функционера заметили, Орграспред ЦК включил его в свой кадровый резерв. Поэтому в 1931 году Оргбюро ЦК утвердило Павла Дмитриевича ни много ни мало заместителем народного комиссара земледелия СССР (напомним: после падения предыдущего наркома, нашего земляка, бывшего партизанского командарма Василия Яковенко). Однако уже спустя несколько месяцев было решено, что рожь колхозы посеют и без Акулинушкина, а он гораздо нужнее в том самом всесильном Орграспреде ЦК. Причём на должности заместителя его главы - набиравшего силу буквально на глазах Николая Ежова. Будущий "железный нарком" высоко ценил деловые и личностные качества своего помощника и поручал ему самые деликатные дела. К примеру, чистку Одесской партийной организации, которая была объявлена "чрезвычайно засорённой враждебными элементами и перерожденцами", доверено было провести именно Павлу Дмитриевичу. Вполне логично, что кремлёвское руководство сочло его способным выстроить эффективную вертикаль власти в новом крае, на территории которого возводились десятки промышленных объектов, добывалась львиная доля золота, пушнины и других стратегически значимых валютных товаров.
Партийный вожак края был личностью харизматической. Проницательный, энергичный, напористый, он сам не знал покоя ни днём, ни ночью, и в равной степени не давал его другим. На стройплощадках, промышленных предприятиях, в колхозах Акулинушкин был частым гостем. При этом он не просто "красовался" на фоне колосящихся полей и растущих заводских корпусов. Павел Дмитриевич досконально вникал в проблемы, внимательнейшим образом изучал опыт передовых строителей, станочников, речников, железнодорожников, полеводов и животноводов. Память его была феноменальна, он удерживал в ней многие тысячи имён, цифр, фактов. Не раз в беседах с начальником Красмашстроя Александром Субботиным он удивлял последнего своей осведомлённостью о производственных, финансовых и социально-бытовых проблемах этого многотысячного коллектива.
А проблем у Красмашстроя было предостаточно! Хотя стратегическое решение о его возведении было принято на высшем уровне, о "деталях" подумать никто не потрудился. Следствием такого подхода были многочисленные "поправки" в первоначальный, наспех набросанный "контурный" аванпроект этого большого завода. К примеру, в здании будущего сталелитейного производства были заложены фундаменты целых трёх мартеновских печей, а затем деньги отпускались на достройку только одной из них. Ещё более драматичная эпопея развернулась на строительстве чугунолитейного производства. Александр Субботин сумел развернуть вокруг ввода в действие этого важного объекта целую, как сейчас бы сформулировали, пиар-кампанию. Пуск чугунолитейного цеха был приурочен к 18-й годовщине Октябрьской революции. Несмотря на множество трудностей, уже 4 ноября 1935 года заводские металлурги загрузили первую плавку, а двумя днями позже с большой помпой был торжественно запущен и весь цех. Хотя, говоря по чести, это было классическим проявлением штурмовщины: технологическое оборудование работало, но в здании цеха не было ни водопровода, ни канализации. По воспоминаниям очевидцев, через три дня после сего знаменательного события в цехе приступили к рытью траншеи под канализацию и к устройству сети водоподачи. "Всерьёз" производство было запущено только летом следующего, 1936-го года...
Дирекции Красмашстроя из-за постоянного дефицита всего и вся, особенно строительных материалов, пришлось собственными силами строить целую "гирлянду" ресурсообеспечивающих производств, в том числе и кирпичный завод. Продукция оного была не просто плохой: брак достигал в иные смены 60-70 процентов выпущенного кирпича. Понятное дело, что каменщикам работать с такими кирпичами-уродцами было исключительно трудно. Мало того, что цельные экземпляры попадались крайне редко, а подавляющее большинство составлял "половняк", - господствовали "недокал" или "перекал", из-за чего кирпичи рассыпались в руках. Кроме всего прочего, немалое их число было "горбатым", и тогда выложить из них даже относительно ровный ряд было под силу только каменщику-виртуозу...
Печальным примером инженерной отсебятины мог служить гараж предприятия. "Сляпанный" на скорую руку, без каких-либо признаков вентиляции он заслуженно прослыл "душегубкой": надышавшись выхлопными газами, люди натуральным образом угорали...
Однако самые тяжкие проблемы коренились в области финансирования. Начальник союзного "Главзолота" Александр Серебровский, покровительствовавший лично Субботину, не одобрял саму идею строительства столь крупного машиностроительного предприятия в Красноярске. Достоверно известно, что в конце 1934 года Александр Павлович призвал своего протеже сократить смету на строительство завода как минимум вдвое. В общем-то, явочным порядком это и было сделано: первоначальный вариант сметы имел "итого" в 120 миллионов рублей, а затем он дважды урезался, и в конечном итоге сметная стоимость сократилась до пятидесяти миллионов.
Как бороться с безденежьем знал, кажется, только нарком тяжёлой промышленности СССР Серго Орджоникидзе. В начале 1935 года он вызвал к себе молодого директора и поручил ему... построить вдобавок к Красмашу ещё и вагоностроительный завод - Вагонпром. Заверив при этом, что трест "Трансмаш" готов направить на новый объект внушительные капиталовложения, но с условием, что первые вагоны выйдут из цехов завода уже в конце 1936 года. Субботин согласился. Можно только гадать, в те ли минуты его осенила мысль об использовании денег, отпущенных на возведение Вагонпрома, для нужд оказавшегося на голодном финансовом пайке Красмаша. Или в другие минуты... Фактом является то, что в 1935 и 1936 годах на строительство Вагонпрома было выделено 20 миллионов рублей, и львиная доля этой суммы пошла на латание "дыр" в финансах Красмаша.
Безнаказанно производить все манипуляции со средствами помогал "финансовый гений" - финдиректор Красмашстроя Григорий Берлин. И это действительно был по-своему талантливый человек. Он настолько виртуозно жонглировал цифрами, что до поры до времени отчёты красмашевцев "проскакивали" не только местную контору Госбанка, но и его московское правление. Легенды о его баснословной ловкости и везучести ходили в бухгалтерском сообществе края вплоть до 50-х годов. Автору этих строк доводилось их слышать не раз...
Однако сколько верёвочке ни виться, конец всё же рано или поздно наступает.
Несмотря на покровительство московского начальства, собственную харизму большого
руководителя всесоюзного масштаба, Субботин к началу 1937 года почувствовал, что
почва под ним колеблется. Критика со стороны районных, городских партийных
органов дополнилась гневными окриками, исходившими из крайкома ВКП(б). В
довершение всего, промахами, допущенными в ходе строительства, вплотную занялся
аппарат Управления наркомата внутренних дел по Красноярскому краю.
И брошенные на распутывание "красмашевского клубка" ретивые молодые карьеристы из отдела госбезопасности этой уважаемой конторы уже в первых своих докладных весьма непринуждённо употребляли выражения "саботаж", "вредительство", "вредительская организация". Понятно, что проверяемым это сулило мрачную перспективу политического процесса и расстрельного приговора...
И в самом деле, материала для обвинительных заключений стройка давала великое множество. Яркий пример: электропроводка, которую и на самом Красмаше, и на Вагонстрое проложили не по бетонным кабель-каналам, как было предписано технологией и техникой безопасности, а по самодельным дощатым лоткам. На сотнях метров проводов не было никакой изоляции. Вполне закономерно происходили короткие замыкания, из-за которых загорались и деревянные леса объектов Вагонстроя, и столбы линий электропередачи, и барак, где жили рабочие, и заводской клуб, и много чего ещё. Виной всему были элементарное головотяпство, профессиональная и общекультурная малограмотность исполнителей. Но чекисты трактовали причины по-своему: по их версии, корнем всех этих явлений были целенаправленные действия классового врага. Причём не отдельно взятого лазутчика, а окопавшегося на Красмашстрое многочисленного и хорошо организованного вражеского подполья.
Лично меня просто потряс повторяющийся из документа в документ рефрен: строительство зданий и монтаж оборудования, как правило, начинали без проектно-сметной документации, которая оформлялась задним числом(!). А что можно построить "по наитию", я думаю, двух мнений быть не может...
Все эти пороки пышным цветом расцвели и на начатой летом 1935 года стройке целлюлозно-бумажного комбината. К работам приступили споро и с энтузиазмом, но... натолкнулись на те же безобразия. Окончательный вариант проекта был утверждён только в феврале следующего, 1936 года. Аппарат Наркомлеса выделил на возведение объекта на 1936 год 30 миллионов рублей - и ни грамма товарных фондов, без которых эти миллионы были практически бесполезны. Бумстрой остался без самых необходимых металлоизделий, гвоздей, электрических проводов, водопроводных труб. Цемента было получено менее четверти от потребности. Поэтому ЦБК строили, нарушая технические нормативы буквально на каждом шагу. Как и Красмаш... Версия чекистов о деятельности на Красмаше, Вагонстрое, Бумстрое вредительской организации была благосклонно воспринята в ЦК партии. И начался настоящий кадровый погром. В июле 1937 года в Красноярск приехала "карательная экспедиция" во главе с уже упоминавшимся беспощадным "чистильщиком" Матвеем Шкирятовым. И начались повальные аресты!
Не только на стройках, но и в партийном аппарате. Волна террора захлестнула практически всю крайкомовскую верхушку. В конце июля Шкирятов проводит большое совещание секретарей парткомов и первичных парторганизаций, на котором не без гордости рапортует об "успехах": "Из 69-ти членов крайкома арестованы 24. Причём арестован главным образом руководящий состав. Первый секретарь крайкома сволочью оказался, второй секретарь тоже. Такой же сволочью, врагами народа оказались и Морозов - зам. зав. сельхозотделом, Никодимов - зав. особым сектором, Васильев - зам. зав. промышленно-транспортным отделом"...
Далее следовал целый список партработников различных рангов, перекочевавших из руководящих кабинетов в тюремные камеры. Не были обойдены вниманием карателей и руководители советских органов, начиная с председателя крайисполкома Иосифа Рещикова. Пересажали практически весь кадровый "хвост", который приехал в Красноярск вместе с Рещиковым из Томска.
Субботина обвинили в сознательном подборе на руководящие должности вредителей, "правотроцкистских выродков" и арестовали. Чуть позже "загремел" в застенки НКВД начальник Бумстроя Василий Хонин. Сажали много и с энтузиазмом. Однако довольно скоро стало ясно, что аресты "вредителей" ни на йоту не улучшили положение дел на стройках.
Погромная кампания не в силах была "вылечить" застарелые болезни - отставание в подготовке проектно-сметной документации, прорехи в материально-техническом снабжении, острейший дефицит технически грамотных кадров. Даже беспредельная преданность делу Ленина-Сталина не в силах была заменить умения прочитать чертёж, точно его воплотить, герметично сварить шов электросварки...
Реальный же мощный толчок индустриальному развитию края дала эвакуация многих передовых в технологическом отношении промышленных предприятий из европейской части страны в 1941 году.
Уроки сталинской индустриализации нужно обязательно учитывать и сегодня, когда модернизация экономики нужна нам не меньше, чем в тридцатые годы прошлого века. Но и тогда, и сейчас на успех можно рассчитывать только в том случае, если имеется грамотный и современный проект, если развитие территории ведётся комплексно. Если же, кроме административного давления, ничего иного за душой не имеется, если общий язык с промышленниками не найден, то остаётся только одно - или карать, или награждать тех, кто с неимоверными трудностями создаёт... неизвестно чего.
Сергей ЗАХАРОВ.
Использованы фото с сайтов: HTTPS://memorial.krsk.ru, HTTPS://www.liveinternet.ru, HTTPS://krasnojarochka.livejournal.com
Красноярский рабочий 10.08.2011