ПАМЯТЬ
В городе проходит неделя памяти жертв эпохи ГУЛАГа. Заглянув в офис
общественного объединения “Защита жертв политических репрессий”, “Заполярный
вестник” застал там активистов организации и задал им несколько вопросов. После
чего наши собеседники разошлись по школам на встречи с ребятами.
На кухоньке объединения пятеро. Все они – дети репрессированных, хлебнуть лиха успели совсем в юные годы. После 1956 года жизнь вошла в колею, все более чем по сорок лет отработали на Норильском комбинате, ветераны, заслуженные люди. И сейчас не обижены вниманием города и компании. Но успешная жизнь не стерла из памяти воспоминаний детства.
Владимир Розенберг трудился на комбинате 47 лет: 15 лет на 15-й шахте, после этого на никелевом заводе 32 года. Заслужил множество наград и поощрений, знаком с большинством бывших директоров комбината. Владимир Андреевич рассказывает историю ареста своего отца:
– Его осудили по 58-й статье. Когда война началась, отец осенью под Саратовом убирал хлеб. Собрал со своей бригадой 12 кулей. Взял себе два килограмма и по столько же ребятам раздал, чтобы дети не умерли с голоду, остальное сдал колхозу. Через день приходит НКВД и забирает его, дали пять лет срока. Отправили в Краснотурьинск на рудник. Нам с матерью и сестрой (мне было четыре, ей семь) дали ровно два часа на сборы – одеться, узелок и все. С собой взяли только телогрейку, две подушечки и пару одеял. Я переживал, что кошку с котятами оставил. Мы считались середняками: корова была, бычок, куры, утки и два поросенка. Все забрали. Это было на родине Чапаева в Балаково. Нас НКВД на телегу – и до Красноярска в вагоне-телятнике, семь суток ехали. Оттуда на корабль – и пароходом от Красноярска до Дудинки. “Мария Ульянова” и “Иосиф Сталин” – два парохода тогда по Енисею ходили. Из Дудинки – на рыбзавод, где выкинули на берег.
Так в 1941 году четырехлетний мальчик Вова, фамилия которого переводится как “розовая гора”, прибыл на Север.
– На берегу собрались люди разных национальностей: эстонцы, латыши, калмыки, финны, немцы, – углубляется в воспоминания Владимир Розенберг. – Все сразу взялись за стройку. Брали бревна, которые валялись вдоль берега Енисея, и к 7 ноября выстроили два барака. Как раз вовремя, зимой начались адские морозы.
Интернациональные бараки внутри не отличались богатым дизайном: три пары нар, посредине стол и помойное ведро. Но все же это была крыша над головой.
Судя по рассказу Владимира Андреевича, его отцу хватило в жизни приключений: командовал сотней кавалеристов в царской армии, после революции воевал в дивизии Буденного. В Краснотурьинске нашел самородок золота весом 250 граммов, отнес в НКВД, скостили полтора года, купили бесплатные билеты до Красноярска и Дудинки. В 1946-м семья воссоединилась. Тут и карточки отменили, народ вздохнул с облегчением.
У “гулаговской медали” была обратная сторона, присоединяется к разговору заслуженный экс-кадровик “Норильского никеля” Анатолий Карпович. Многих расстреляли, но кому-то арест и заключение подарили жизнь. Анатолий Григорьевич вспоминает бухгалтера цементного завода, бывшего зэка Норильлага, у которого третий тост всегда был: “За товарища Сталина! Без него я сгорел бы на войне, а живу как король”.
Анатолий Карпович награжден знаком отличия за выдающиеся заслуги перед
компанией. Начинал крепильщиком, проходчиком на руднике “Заполярный”, поднимаясь
по карьерной лестнице, возглавил кадровую службу комбината. Вспоминает:
– Я брал 90 человек, мы их называли “покупателями”, и отправлял в командировку…
“Покупатели” вербовали работников для Норильского комбината. Товарищ Сталин кадровую проблему решал по-другому – с помощью НКВД. Как призраки, люди из органов появлялись по ночам. Вместе с ними, часто бесследно, исчезали люди.
– ГУЛАГ – это прежде всего дешевая рабочая сила, – говорит Карпович. – Надо было строить новое государство. Людей сажали под любыми предлогами. Частушку кто-то сложил – сел. Голод был, кусочек украл – сел.
Кроме сформированной миллионной трудовой армии – системы лагерей, находящихся в ведении НКВД, репрессии ставили задачей на корню задавить инакомыслящих.
– Советский Союз находился во враждебном окружении. Преследовались все, кто хоть как-то мог подорвать строй, – продолжает Карпович. – Моего отца расстреляли, потому что он отказался от коллективизации. Образованный, очень способный человек – какой он враг народа? Я Сталина-изверга понимаю. Другого пути у него не было.
– Чтобы сохранить строй, людей держали в страхе, – вмешивается в разговор председатель объединения “Защита жертв политических репрессий” Елизавета Обст. – И вот результат политики новой власти: 10 миллионов репрессированных. Погибших на войне было 27 миллионов.
Большая часть страны жила в атмосфере страха и всеобщего доносительства друг на друга – это они знают из рассказов родственников. Предательство было возведено в ранг добродетели.
– Когда отца арестовали, его вез дядя Ваня Подмазов, – рассказывает Анатолий Карпович. – На дрогах ехали ночью, и дядька стал с отцом говорить. Отец сказал: “Тише, Иван Григорьевич, кусты слышат”. Вот какая была обстановка.
Владимир Розенберг вспоминает другую историю из жизни, рассказанную родственниками старшего поколения: в Питере встретились двое друзей в длинных макинтошах. Пока один плащ снимал, второй позвонил в КГБ. Другу дали 10 лет. Одним из правил было: если не успеешь донести ты, донесут на тебя.
Общеизвестно, что в довоенные, самые жестокие годы репрессий почти полностью были уничтожены лучшие командиры Красной армии. Горе тем, кто осмеливался не исполнять приказы бездарных военачальников.
– Когда-то я работал в ЦАТК вместе с одним майором и капитаном, которым дали по 25 лет за то, что они застрелили своего подполковника под Сталинградом, – рассказывает Розенберг. – Тот хотел на ура послать в атаку мальчишек-солдат на дзот, расположенный на равнинной местности. Массой хотел взять, положить людей. Тогда такое практиковалось: 150 грамм спирта – и после этого солдат взводами гнали вперед. Водка снимает страх. Они ему предлагали альтернативу: зачем губить людей, можно незаметно пробраться к дзоту и закидать гранатами. Не согласился.
За дисциплиной товарищ Сталин следил строго. Имя вождя вызывало трепет не только в СССР.
– Когда Сталин появлялся в зале во время переговоров в Тегеране, все президенты с окружением вставали как по команде, свидетельствуют очевидцы, – напоминает Карпович. – Что-то магическое в нем было. Опять же, Черчилль говорил: “Сталин – необыкновенный человек. Принял страну с сохой, а сдал с ядерным оружием”.
Между тем в офисе общественного объединения “Защита жертв политических репрессий” постоянно звонит телефон. Неделя у них горячая, зовут во все учебные заведения – рассказать, что же такое репрессии. У каждого – не меньше двух школ в день.
Анатолий Карпович перечисляет ближайшие шесть пунктов своего графика: несколько школ, в том числе музыкальная, училище напротив института, плавательный бассейн в Талнахе. Там у молодежи соревнования, после них будет беседовать с юными спортсменами.
– Про репрессии, Анатолий Григорьевич?
– Нужно, чтобы они про это знали. Кроме того, я их призываю, чтобы они были грамотные, образованные, культурные, не хамы, не хулиганы, чтобы не пили пиво-водку, уважительно относились к девушкам. Иногда говорим и два часа, и три. На личном примере рассказываю: вот что я сделал, был не последним человеком и на работе, и по трем видам спорта мастер – по боксу, гребле и лыжам. Это мне дали четыре года службы на Тихоокеанском флоте. На личном примере учу. Призываю: не дружите с недалекими людьми. Это один из главных девизов. Еще один очень важный: даже самый тупой карандаш острее самой острой памяти. Я ему следовал, поэтому окончил школу рабочей молодежи не за три года, а за два, университет не за шесть лет, а за четыре.
Понимают ли современные старшеклассники, что это было – эпоха тоталитаризма, эпоха репрессий?
– Конечно, им рассказывают про тотальный контроль государства над всеми сферами жизни человека, – отвечает на вопрос Елизавета Обст. – У них в программе три книги Солженицына, и вообще тема освещается в школе.
Очередной звонок.
– Так… 7-я гимназия, 14.30… – записывает председатель объединения. – Какой класс будет? А сколько человек? У детей будут вопросы, мы, конечно, будем отвечать. Расскажем что-то из воспоминаний наших родителей.
Фото: Николай ЩИПКО
Текст: Татьяна РЫЧКОВА
Заполярный вестник 24.10.2012