70 лет на нем незаслуженно висело клеймо изменника Родины
Прасковья вздрогнула от неожиданного громкого стука в дверь. Когда увидела в окошко двух мужчин в военной форме, внутри что-то оборвалось. Неужели похоронка?! Она и не поняла, что люди эти в форме НКВД. Тревога сковала все ее существо: ни вдохнуть, ни выдохнуть…
- Худоногова Прасковья Васильевна?
- Да.
Тон сотрудников был суровым и неприязненным. Женщина совсем оробела и упавшим голосом спросила:
- Что-то с Филиппом случилось?
- Случилось… Показывайте, какое имущество есть.
Военные оглядывались по сторонам, а со всех углов на них смотрели испуганные детские глаза. Два мальчика и две девочки. В зыбке, словно тоже чувствуя опасность, заходится в плаче еще один ребенок. Мужчины, сделав записи в бумагах, заторопились к выходу. Ничего из вещей не взяли, но ничего и не объяснили.
Прасковья взяла на руки младенца. Он появился на свет уже без Филиппа. Отец еще и не знает, кто родился - мальчик или девочка. Она-то сразу отписала – сын. Но по какому адресу полевой почты отправлять весточку – неизвестно.
Единственное письмо от мужа пришло с дороги: «еду бить фашистов, если буду жив – вернусь…». И все. Как отрезало.
Другие солдатки получали фронтовые треугольники, а она напрасно уже несколько месяцев караулит почтальона. Все в Карымской с надеждой и страхом ждали его появления. Письма и другую корреспонденцию привозили из Сухобузимского один раз в пять дней. Уже не раз и не два деревенские улицы содрогались от женского крика. Опять похоронка…
Прасковья давно чувствовала: стряслась беда. Но, как могла, гнала от себя черные мысли. Несмотря на то что в положении и срок уже большой, дважды ходила пешком из Карымской в сухобузимский военкомат в надежде что-нибудь узнать про мужа. Но там отвечали: никаких известий нет, ждите. Молилась истово перед иконой, просила Господа не сиротить детей, уберечь мужа от пули.
Собравшись в военкомат в третий раз, взяла с собой старшую дочь Галину. Одной страшно: в округе полно ссыльных, бродяг, а неподалеку - в совхозе НКВД - работают заключенные.
Давеча, когда ходила в Сухобузимское, только поднялась в гору Дресвяны, из Подсопочного леса выскочил мужчина. Но Прасковья не робкого десятка, закричала громко - незнакомец скрылся.
Вышли с Галей на рассвете: путь не близкий - 25 верст с гаком. Взяли в дорогу только бутылку воды. Не стали у малых еду отрывать. Если проголодаешься, можно пучек в лесу поесть.
Шли быстро. После обеда припекало, босые ноги обжигала накалившаяся пыль. Наконец, показался райцентр. Прасковья Васильевна зашла в военкомат одна. Девочка присела на крыльцо. Не успела перевести дух - открылась дверь. Вышла мать - но в первое мгновенье дочь не узнала ее.
На почерневшем лице – чужой, остановившийся взгляд. И даже ступала Прасковья неровно, немного вбок. Девочка поняла: случилось что-то ужасное. Но мать молчала.
В военкомате ее узнали сразу. Не дождавшись вопроса, глядя в сторону, военный, с трудом подбирая слова, выдавил:
- Не ходите больше. Ваш муж изменник Родины... Его расстреляли.
До Прасковьи никак не доходил смысл сказанного. Оглушенная известием, попыталась что- то сказать - натолкнулась на непреклонный взгляд…
Нет! Нет! Нет! Не мог Филипп быть предателем! Ведь, не пьяница какой-нибудь, не разгильдяй, не бездельник. Разве доверили бы ненадежному человеку вести обозы на Север, ни разу зернышка не взял… Она хотела что-то еще сказать, но голос куда-то пропал, вырывался лишь шелестящий звук. Слов не разобрать.
…Маленькая девочка и женщина шли по пыльной дороге, не оглядываясь и не останавливаясь. Молча. И только когда вошли в лес, мать закричала жутко и безнадежно. Она не причитала, не захлебывалась, а выла на одной высокой ноте, как раненый зверь. Никогда еще девочка не слышала, что человек способен так страшно кричать. Заплакала вслед, но тоненький ее голосок был едва слышен. Когда мать обессилела, она упала лицом на землю и затихла.
Вернулись домой поздно. Мать молчала. Притихшие дети боялись о чем-то спросить. Молчала Прасковья и назавтра, и в последующие дни. И раньше жадная до работы, теперь совсем не останавливалась, к ночи просто валилась от изнеможения и забывалась в коротком неспокойном сне.
Дети голодные! Надо хоть их сберечь. Ни о чем больше не могла ни думать, ни говорить. Все ее действия были механическими.
Едва забрезжит рассвет, бежала на ферму доить коров. Старшие Галина и Миша, 13 и 11 лет, управлялись по дому, нянчилась с младшими.
Прасковья не верила, что муж ее предатель. Все время чего-то ждала. Но ни разу не подошел почтальон к их калитке. Ни единой весточки за всю войну…
В какой же день помянуть тебя?
После долгожданного Дня Победы в деревню стали возвращаться немногие из уцелевших фронтовиков. Худоноговские ребятишки тоже бежали на улицу в надежде: а вдруг придет и их батька. За ними увязывался маленький Саша, который не узнал бы отца, так как никогда его не видел. Наблюдал, как соседские ребятишки кидаются к мужчинам в солдатских гимнастерках, и так хотелось, чтобы его тоже кто-нибудь взял на руки.
И тогда, и позже, когда стали чествовать участников войны, оказывать внимание солдатским вдовам, мать и дети чувствовали обиду и даже вину. За то, что у них отец не такой как другие.
Тяжело, когда погибают близкие. Но горше стократ, если утрата еще и позор. Худоноговы даже не знали, в какой день справлять по Филиппу поминки. Не знали, есть ли у него могила и в какой она стороне…
Однажды у матери вырвалось:
- Лучше б его убило, чем казнили.
Мать и дети все время были в работе. Если семьям фронтовиков оказывали хоть какую-то помощь в заготовке сена или дров, то «предателям» можно было надеяться только на себя. Галина с Мишей собирали в лесу валежник (деревья пилить не разрешали) и на ручной тележке привозили домой. Сено косили литовками, на собственном горбу таскали копны.
Лошадь в колхозе - на вес золота. Но кое-кто из конюхов помнил Кукушку. Так в молодости почему-то прозвали Филиппа. Почти к каждому деревенскому жителю на всю жизнь приклеивалось второе имя, порой насмешливое, хлесткое. Филиппу же, с его незлобивым характером, прозвище досталось вполне себе безобидное. Оно перешло, конечно, к ребятишкам.
Конюхи окликали Кукушат и украдкой давали им коня - съездить за сеном или дровами.
Летом дети старались попасть на прополку зерновых. Под палящим солнцем рвали осот на колхозных полях. Кожа на руках от твердых, как проволока, стеблей лопалась, подолгу не заживала. Но зато могли заработать килограмм печеного хлеба. Больше всего Кукушат спасала картошка. Они лопатой вскапывали 5-6 соток земли, потом вручную боронили, пололи. Сами и копали: мать из колхоза на свой огород не отпускали. Помногу сажали и овощей. Не было слаще лакомства, чем паренки – истомленная в русской печи свекла.
В неурожайные годы картошки не хватало. Ходили в поле за колосками. А как только оттает земля, выкапывали съедобные коренья, рвали колючки, потом щавель и саранки. Совсем худо стало, когда заболела мать…
Однажды в крещенские морозы открыли подполье, чтобы картошка не замерзла. Прасковья пряла у печки. Заторопилась куда-то, забыла, что люк открыт, и ухнула вниз. Подполье было очень глубоким. Женщина ударилась головой и потеряла сознание. Ее поместили в больницу. Корову отвели в колхозное стадо.
Куваршино
А Кукушат куда было девать? Отвезли в соседнее село - в детдом. Ребятишки сильно тосковали. Младшие плакали, просились к матери. Потом как-то смирились со своим новым положением. Но не Галина. Ее свободолюбивый характер не мог перенести насмешек детдомовцев. Как и все заики, она была необщительной, болезненно реагировала на притеснения. И когда в очередной раз старшие девочки заставили ее вне очереди мыть пол, девочка решилась на отчаянный шаг. Улучила момент и сбежала.
Ей некуда было идти, кроме как в родной дом. Спряталась в укромное место на чердаке. Голодала несколько дней, но не покидала своего укрытия. Видела в щель, что приезжали сотрудники детдома, искали ее. Забилась еще глубже. Когда голод терпеть стало невыносимо, пришла ночью к тете Софье. Ее муж Роман Полежаев приходился родным братом матери. В колхозе был то ли председателем, то ли бригадиром. Однажды на посевы зерновых напала какая-то мошка. Хлеб почернел. Романа вызвали в район: обвинили во вредительстве, пригрозили тюрьмой. Он вернулся домой и …повесился.
Тетя Софья накормила девочку. Взять к себе не могла, своих детей не прокормить. Пробовала уговорить Галю вернуться в детдом. Но та ни в какую: я лучше умру с голода, но туда не пойду. Вновь приезжали из детдома, подключили к поискам сельсовет. Некоторое время девочка так и жила на чердаке, тетя выкраивала ей то краюху хлеба, то картофелину.
Прасковья по-прежнему лежала в больнице. Видимо, при падении получила тяжелейшую черепно-мозговую травму. Вряд ли бы ее спасли, если б не работали в больнице репрессированные врачи, отбывавшие в Сухобузимском районе ссылку. Говорят, некоторые были из Москвы, из Кремлевской больницы. Они поставили женщину на ноги. Правда, вернуть трудоспособность полностью не удалось. И хотя сильнейшие головные боли продолжали мучить Прасковью, она сразу же забрала из детдома детей. Колхоз вернул семье корову Чернушку.
Прасковья с тех пор все время болела, и если бы не дети, не выработать ей нормы трудодней.
С 14 лет Кукушата уже работали наравне со взрослыми. Миша возил на лошадях к животноводческой ферме сено и солому, чистил пригоны от навоза. Галя вместе с матерью доила коров, позже ухаживала за телятами.
- Я воровала на ферме. Иначе было не выжить. Насыплю телячьего корма в мешочек за пазуху. Иду домой, да не по улице, а задами, умирая от страха, что арестуют. Дробленку мешали с картошкой, лепешки пекли.
В соседях жила ссыльная немка. Приспособилась сеять морковь осенью. Раньше, чем у других в ее огороде вырастали корнеплоды. Когда есть было совершенно нечего, маленький Саша шел просить у нее морковку. И соседка, сама живущая впроголодь, ни разу не отправила мальчика с пустыми руками. Так дети сами себя спасали от голода.
Уроженка Карымской Нина Андреевна Симашкина вспоминала, что ее мать тоже нет-нет да и сунет Прасковье лепешку или кусок хлеба.
Не чувствовали Худоноговы вражды со стороны односельчан. Мудрый деревенский народ еще со времен коллективизации понимал: много людей пострадало ни за что. Может, и Филипп в их числе... Хотя, бывало, со зла, какая из солдатских вдов попрекнет Прасковью:
- Мой-то за Родину погиб, не то что твой Филипп…
Иногда ребятишки крикнут вслед Кукушатам:
- Предатели…
Но такое было редко.
После войны сватался к Прасковье один мужчина, серьезный, работящий. Она, роста небольшого, оставалась привлекательной и стройной женщиной. Одна коса до пят чего стоила. Но замуж во второй раз не пошла. Осталась верна Филиппу.
Дети выросли. Образования мать им дать не смогла, хорошо хоть уберегла от болезней и голодной смерти. Не утихала боль за Мишу. Юношей он получил травму, стал инвалидом. Некоторое время жил в интернате, потом бесследно пропал. Остальные дети завели свои семьи. Работали в колхозе, потом в совхозе. Виктор и Александр стали трактористами. Все время в передовиках. Александра наградили орденом «Знак Почета». С ним и доживала мать свой век. Стала получать колхозную пенсию. Сначала 8 рублей 50 копеек, потом 20 рублей, а в конце жизни – целых 40 рублей в месяц.
Перед смертью все чаще и чаще вспоминала мужа. Уже не было прежней горечи и обиды. Жалела Филиппа, все думала: почему так судьба неласкова к ним.
Скончалась Прасковья Васильевна в 1981 году, в возрасте 78 лет, так и не выяснив, где затерялся след дорогого ей человека.
Потом умерли ее сыновья Виктор и Александр. Они ушли, тоже не узнав, что их отец не был ни предателем, ни дезертиром. Он вообще ни в чем не был виноват - ни перед страной, ни перед воинским долгом.
Единственным человеком, кто через 70 лет узнал правду об отце, стала его старшая дочь Галина Филипповна. Так получилось, что принесла ей эту неожиданную весть наша редакция.
…Шесть лет назад в газете «Сельская жизнь» мы стали публиковать списки незаконно осужденных сухобузимцев, выбирая их из «Книги памяти жертв политических репрессий Красноярского края». Эта книга-мартиролог с именами пострадавших и замученных людей стала издаваться с 2004 года по инициативе Красноярского историко-просветительского и правозащитного общества «Мемориал» при поддержке правительства и архивного агентства Красноярского края. Фамилии печатались в алфавитном порядке.
После выхода в свет девятого тома «Книги памяти...» мы поставили в газету очередную полосу со списками репрессированных, фамилии которых начинались на Х-Ч. В этот день в редакции раздался телефонный звонок. Мы не удивились, так как часто получали читательские отклики на публикации такого рода. Люди со слезами благодарили нас, потому что из газеты узнавали о своих родных, которые многие годы тому назад таинственно исчезли. И никто не знал, что с ними стало.
13 мая 2011 года в нашей газете вышла очередная, 22-я по счету, страница с именами земляков, необоснованно осужденных по политическим мотивам.
Среди них:
«Худоногов Филипп Иванович. Родился в 1899 году в д. Шипулино. ..Красноармеец 1061-го стрелкового полка 272 СД в действующей армии. Арестован 05.06. 1942. Обвинение по ст. 58-10 УК РСФСР. Осужден 04.07.1942 г. Военным трибуналом 272-й стрелковой дивизии на 10 лет ИТЛ. Реабилитирован 23.05.2000 военной прокуратурой СибВО (П-23701)».
В телефонной трубке взволнованный женский голос. Татьяна Матвеевна
спрашивает: где мы взяли сведения о Худоногове Филиппе Ивановиче.
Так же звали отца ее покойного мужа. Но… тут такая история… Помявшись, женщина
сказала, что по семейным преданиям ее свекра расстреляли. Не исключено, что в
газете напечатано про однофамильца…
- А Вы можете точно узнать год и место рождения свекра?
- Да. В деревне Куваршино Емельяновского района живет его дочь Галина.
Звонок в Куваршино. Все сходится. Галина Филипповна сказала, что отец ее, действительно, родом из Шипулино, была такая деревенька в районе.
Вот только почему родственники говорят о расстреле, ведь, судя по архивной справке, солдат приговорен к 10 годам лагерей. У него 10-й пункт 58 статьи – антисоветская пропаганда и агитация. Измена Родине – это совсем другой, страшный 1-й пункт, предусматривающий высшую меру наказания за шпионаж, выдачу военной или государственной тайны, переход на сторону врага, побег за границу… Но статья одна и та же – 58-я. Возможно, поэтому в военкомате сказали, что он изменник Родины?
Непонятно. Может быть, речь идет о разных людях? Как это узнать? Для начала надо ехать в Куваршино.
Встречает меня дочь Галины Филипповны Любовь Некратова, подводит к матери. Знакомимся. Но невысокого роста, седая женщина не смотрит на нас. Ее взгляд обращен в небо. Обычно так выглядят незрячие…
Так оно и есть. Оказывается, женщина потеряла зрение еще в молодости. В 1952 году, выйдя замуж за тракториста Сергея Чихачева, переехала к нему в Куваршино, устроилась в колхоз. Разнорабочей. А куда еще с тремя классами образования? Однажды на зерноскладе протравливали пшеницу ядохимикатами. Никакие санитарные нормы не соблюдались, и назавтра у рабочих заболели глаза. Галина стала слепнуть. Операция не помогла, и теперь женщина не видит даже очертания предметов.
В 82 года Галина Филипповна узнала правду об отце
На ее долю выпало немало трудностей. В 1967 году муж умер от инсульта прямо в тракторе. Осталась с тремя детьми.
Но ни года, ни страдания не вытравили из ее памяти светлый образ отца – доброго, честного человека.
Филипп Иванович обожал детей. В молодости вместе с двумя братьями он ушел из Шипулино в Красноярск. Устроились в артель и научились строить дома. Строения получались у них на славу. Поставили и себе по дому. Галина родилась в Красноярске. Семья жила счастливо. Но однажды случилась беда: чужая собака набросилась на девочку. Да так сильно испугала малышку, что та онемела. Родители водили ее по бабушкам лечить от испуга, но все напрасно. Отец узнал, что есть хорошая знахарка в Карымской. Продал дом в городе, и семья переехала в деревню. Там купили справную избу, обзавелись хозяйством.
Рано утром, до восхода солнца, мать несла Галю к бабушке и та читала над ней заговоры и молитвы. Только к шести годам Галина стала говорить, но на всю жизнь осталась заикой.
Филипп Иванович самозабвенно любил лошадей. На колхозной конюшне ухаживал за ними, как за малыми детьми. Взлелеянных им породистых скакунов колхоз отправлял на Красноярский ипподром. Худоногов не раз привозил со скачек призы. Нина Андреевна Симашкина вспоминала, что карымские лошади, тонконогие, серые, в яблоках, славились на весь край. Старик Карепов трижды ездил с ними в Москву, на Выставку достижений народного хозяйства.
Лошади представляли в ту пору и основную тягловую силу. Хорошего конюха ценили. Филипп Иванович водил обозы на Север, доставляя туда пшеницу, рожь, гречку. По несколько недель обозники были в пути.
Сколько же радости было в доме, когда приезжал отец! Он всегда привозил подарки детям.
12 февраля 1942 года Филипп вернулся с очередной командировки на Север. А дома его уже ждала повестка. Он только поесть успел и переоделся, перед тем, как отправиться в военкомат. Запряг самого любимого коня. Ребятишки увязались за отцом. Жену не взял, она была в положении, на четвертом месяце. У Кириллова Лога отец ссадил с телеги ребятишек и в последний раз прижал их к себе.
Отец был собран, и с виду не казался удрученным, а Галя, сама не зная почему, заливалась слезами. Может, чуяло маленькое сердечко, что видит отца в последний раз.
…70 лет прошло, но, оказывается, не затянулась еще одна рана в сердце. Галина
Филипповна до сих пор винит себя в гибели младшей сестренки.
В тот день мать, как обычно, ушла на работу. Галя хлопотала по хозяйству: топила
печку, носила воду, давала Чернушке сена. Не заметила, что на столе остался
жмых. Им кормили коров на ферме. Мать, как и все доярки, тайком носила его,
подкармливала детей. Но сладковатые на вкус отжимки давала строго по норме,
много есть было нельзя. И ни в коем случае не пить воду.
Галя непрестанно выскакивала на улицу и даже рада была, что Рая не докучает ей. Сестренка что-то притихла на печке, видимо, уснула. И только, когда мама вернулась с фермы, обнаружилось, что девочка мертва. Корм для скота детский организм переварить не смог.
Когда Галине исполнилось 18 лет, ее в числе других девушек, собранных с бузимских сел, отправили на Север, на лесозаготовки. Поселили в барак, разделенный занавеской на две половины - мужскую и женскую. Мужчин, считай, почти не было, в основном женщины да юноши 16-17 лет. Утром разношерстное войско, закутанное в самовязанные полушалки, в худой одежонке, ватных брюках, оставшихся от погибших на фронте отцов, отправлялось в тайгу. По пояс в снегу женщины при помощи двуручной пилы валили лес. Норма была – одна лиственница в день. А лиственница та – в три обхвата.
Галина помнит, как с подружкой Шурой Колмаковой в изнеможении падали прямо на снег и плакали от отчаянья - руки отваливались. Но за невыполнение нормы выработки грозили тюрьмой.
На следующий год их послали на лесосплав. Девчонки, стоя по колено в студеной воде, длинными шестами отталкивали плоты, прибившиеся к берегу. Галина Филипповна говорит: в войну самым трудным был 44-й год, но 46-й и 47-й еще тяжелей...
Я сказала дочери, что ее отца осудили не за измену Родине, а скорее всего за какие-то неосторожные слова, которые были расценены как антисоветская агитация. Подумала про себя: или в письме написал что-нибудь лишнее… ослушался командира... подобрал немецкую листовку.… А, может быть, вообще ни за что, а по чьему-то оговору…Точно не известно. Но сейчас он полностью реабилитирован, значит, ни в чем не был виноват…
Галина Филипповна молчит. Из ярко-голубых, остановившихся глаз тихо катятся прозрачные слезинки. Наконец, она произносит:
-Я всегда это знала…
…Если Филипп Худоногов получил 10 лет лагерного заключения, почему он не вернулся домой в 1952 году, после отбытия срока? И не единой весточки не послал домой? Я пообещала дочери солдата выяснить все эти обстоятельства. Но поняла при этом: важнее всего для нее - узнать, наконец, дату гибели отца и место его последнего упокоения.
Сфотографировала ее документы и, вернувшись в редакцию, стала делать запросы от ее имени, а потом и от имени сына Александра - Василия Худоногова, живущего в Сухобузимском. Так как уже знала: архивы дают ответы только родственникам.
Первое письмо отправили в отдел спецфондов и реабилитации Информационного центра ГУ МВД России по Красноярскому краю. Ответ пришел из краевого управления Федеральной службы безопасности РФ. Спасибо сотрудникам полиции, они сразу же направили наш запрос, куда следует.
Из ФСБ сообщили: «По данным Главного информационно-аналитического центра МВД России Худоногов Ф.И. умер 19.08.1942 г. в Ягринлаге Архангельской области».
Вот она, разгадка тайны! Не был расстрелян Филипп Худоногов. Из 10 лет заключения, отбыл 1 месяц и 14 дней. И только через 69 лет родные солдата узнали, наконец, в какой день его поминать. В неволе, за тысячи километров от дома, оборвалась жизнь ни в чем неповинного человека.
Сотрудники ФСБ разъяснили Галине Филипповне, что она может получить статус реабилитированного лица, так как из-за необоснованного осуждения по политическим мотивам отца осталась в несовершеннолетнем возрасте без его попечения. Вскоре Г.Ф. Чихачева получила справку о реабилитации, и после недолгих хлопот стала получать небольшую доплату к пенсии. Есть и льготы для этой категории. Да только женщина, в силу возраста и состояния здоровья, уже не в силах ими пользоваться.
Вместе с Василием отправляем в ФСБ запрос с просьбой дать возможность ознакомиться с уголовным делом, не особо надеясь, что это позволено будет сделать. Но вскоре почта приносит большой пакет. Василий Александрович открыл его и не поверил глазам. В конверте лежала прошитая и заверенная печатями ФСБ … копия подлинного уголовного дела его деда.
Первое, что сделали Худоноговы – повезли эти бумаги дочери солдата. Конечно, Галина Филипповна не могла их увидеть, но родные прочитали ей документы. Я не знаю, что испытывала женщина, узнав, что несколько произнесенных отцом фраз стоили ему жизни.
Из архивного дела стали известны подробности его короткой военной биографии. После мобилизации новобранец около трех месяцев в составе 34 запасного стрелкового полка проходил военное обучение в городе Бийске Алтайского края. В апреле 1942 года сибиряк попал на фронт, в 272-ю стрелковую дивизию.
Судя по материалам дела, 22 мая командир 1 отделения 2 взвода 6 роты читал в землянке бойцам газету. В одной из статей говорилось о плохом снабжении солдат финской армии. «Во время обсуждения Худоногов заявил, что советские газеты пишут неправду, что финские солдаты живут лучше, чем мы, получают галеты, колбасу и сало. Командир стал его переубеждать, но Худоногов махнул рукой и вышел из землянки».
Возможно, Филипп Иванович в сердцах и сказал эти слова. Командиру побеседовать бы с рядовым наедине, объяснить, почему не следует в боевой обстановке произносить таких речей.
Дивизия с 1941 года держала оборону против превосходящих сил противника. Казалось бы, нет важнее задачи, чем удержаться на занятых рубежах. Но в боевых соединениях действовал невидимый фронт: НКВД днем и ночью вел неустанную работу по выявлению «врагов народа».
Кто донес о высказываниях сибиряка – неизвестно. Но 4 июня к нему подошли вооруженные люди и предложили сдать боевое оружие. Затем последовал обыск. Что было найдено? Два предмета - красноармейская книжка и 50 рублей денег.
5 июня следователь особого отдела НКВД 272-й стрелковой дивизии младший лейтенант госбезопасности с санкции военного прокурора военюриста 2 ранга отстукал на пишущей машинке постановление на арест красноармейца. Он мотивировал меру пресечения тем, что, находясь на свободе, Худоногов может укрыться от следствия и суда. (Каким интересно образом?)
С пилотки красноармейца сняли звездочки, забрали ремни…
Дальше – все как по накатанной. Сразу же после ареста - допрос. Подробно выяснялось социальное происхождение, род занятий и имущественное положение до и после революции. Подвергался ли он и его родственники репрессиям, служил ли в белых и других контрреволюционных армиях, состоял ли в каких-либо партиях?
Не состоял, не подвергался, не участвовал…
Но, оказывается, служил в Красной армии, в 1918 году, в течение 6 месяцев. А вот происхождения ненадежного – из крестьян-середняков. Отец Иван Иванович Худоногов имел 5 лошадей и 4 коровы. Эти сведения старательно занесены в протокол допроса.
…Идет кровопролитная война. Совсем рядом гремят пушки, рвутся снаряды, бойцы строят дзоты, копают братские могилы. На Карельском фронте - тяжелейшая обстановка. Выбить противника с занятых им выгодных рубежей не удается с октября 1941 года. А в это самое время со всей серьезностью офицер допытывается у несчастного бойца, сколько лошадей и коров было у родителей до коллективизации.
Ясно, для чего это делалось. Во всех политических делах важнейший пункт –
социальное происхождение. Лучше быть бы Худоноговым лентяями, голытьбой. Тогда
наши, советские, люди. А коль трудолюбивыми уродились, держали полный двор
скотины - не иначе как враги народа, противники советской власти.
И еще непонятно: почему Худоногов говорил о довольствии финской, а не
гитлеровской армии? Может быть, слышал что- то от участников советско-финской
войны? Но, когда стала выяснять, где воевала 272-я стрелковая дивизия, все стало
на свои места.
Оказалось, дивизия, сформированная в июле 1941 года из призывников Ленинградской области, сражалась с белофинскими войсками сначала в составе Северного фронта, а затем Карельского. Враг рвался к Мурманску, чтобы перерезать стратегические морские коммуникации, лишить нашу страну выходов в Атлантику и Северный Морской путь, усложнить обстановку у Ленинграда.
После падения Петрозаводска остатки дивизии на кораблях Онежской военной флотилии перебросили за реку Свирь. На этих рубежах дивизия и вела оборону. Стало быть, воевал наш земляк где-то между Онежским и Ладожским озерами.
Второй допрос состоялся 18 июня. Арестованный все отрицал. Но это не помешало следователю особого отдела вынести постановление о предъявлении обвинения Худоногову Ф.И, который «достаточно изобличается в том, что среди бойцов своего подразделения …проводил антисоветскую агитацию, клеветал с контрреволюционных позиций на советскую печать, восхвалял жизнь солдат финской армии, проявлял пораженческие взгляды...»
Сейчас никто не опровергает: в начальный период войны вражеская армия по всем параметрам превосходила советскую. В пору работы корреспондентом я много раз брала интервью у ветеранов войны. Понизив голос, бывшие фронтовики с горечью говорили, что в 1941-м шли в бой с одной винтовкой на двоих, не говоря уже о плохом обмундировании. Один фронтовик рассказывал: у немецких солдат даже ранцы были подбиты мягкой телячьей шкурой, чтобы не натирали спину, а у наших кирзовых сапог не хватало, носили обмотки…
Сейчас фраза о клевете на советскую печать может звучать только в ироническом
смысле. В самом деле, как можно оклеветать газеты, в которых правды - лишь на
полслова. То, о чем догадывались даже малограмотные колхозники, прекрасно знал
следователь. Но продолжал начатое дело.
30 июня - новый допрос. И снова Худоногов все отрицает.
Что-то происходит за ночь.… На следующий день подследственный внезапно полностью признает себя виновным. Как следователю удалось выбить нужные показания?
Можно предположить, что применялось физическое воздействие. Или энкавэдешник пригрозил солдату: если не признается в антисоветской агитации, то судить его будут как изменника родины. Приговорят к расстрелу, жену и отца арестуют, а детей отправят в детдом. Мало кто из подследственных мог выдержать угрозы расправы с семьей. В каких только «преступлениях» не признавались миллионы наших сограждан ради спасения родных!
Филипп Иванович, как никто другой, знал, что ожидает людей, попавших под молох репрессий. В 30-х годах на его глазах происходило раскулачивание и аресты … Ни в чем не повинные его земляки Толстихины, Фомины, Черных, Куликовы превратились в «лагерную пыль», а семьи их сослали: кого в Игарку, кого в необжитую тайгу.
В 29 километрах от Карымской с 1935 года обосновалась Миндерлинская колония, вошедшая в Енисейлаг, а затем на ее основе организовали совхоз НКВД. В районе жили сосланные «враги народа» и ЧСИР – члены семьи изменника родины. Были они и в Карымской. А с наступлением морозов, зимой 1941-го, сюда привезли депортированных немцев с Поволжья. И те, и другие были на грани выживания, умирали от холода и истощения, теряли человеческий облик. Он помнил их согбенные фигуры, изможденные лица и потухшие глаза.
Как отвести беду от Прасковьи, отца и детей? Возможно, ему посоветовали во всем признаться. И он это сделал.
В этот же день объявили об окончании следствия. А еще через 2 дня, 4 июля 1942 года в 20 часов 20 минут началось закрытое судебное заседание военного трибунала. Оно длилось менее 2 часов. Судьба солдата была решена.
С этой минуты уже не существовало на свете красноармейца Худоногова. Был презираемый и бесправный зэка. Он не имел ни звания, ни права голоса, ни возможности написать даже коротенькую весточку семье.
Под конвоем арестанта повезли в лагерь. Там уже было немало «антисоветчиков», попавших за колючую проволоку прямо с передовой. Уголовники всячески издевались над ними, называли не иначе как «контра» или «фашисты». Солдат познал весь ужас своего положения.
…Через 70 лет внучка Худоногова нашла в Интернете список военнослужащих, осужденных ВТ 272-й стрелковой дивизии, приговоры на которых приведены в исполнение. В этом скорбном реестре ее дед под номером 15. На тот момент в одной только дивизии было выявлено 16 «врагов народа»… По подсчетам некоторых исследователей, всего за годы Великой Отечественной войны военные трибуналы осудили около 3 миллионов человек.
Как удалось выяснить, сначала наш земляк попал в Вологодский отдел исправительно-трудовых лагерей и колоний. Но пробыл там недолго. Вскоре заключенным приказали грузиться в вагоны. Этап пошел на Север.
На побережье Белого моря - множество бараков, огражденных рядами колючей проволоки. Ягринлаг существовал с 1938 года. Его создание связано со строительством 402-го судостроительного завода. Действовало 9 отделений и несколько лагпунктов, вспомогательные и подсобные предприятия. По данным председателя северодвинского отделения общества памяти жертв политических репрессий «Совесть» Галины Шавериной, в 1941 году численность контингента достигала 31 тысячи человек, а в 1942 году 36 процентов заключенных - погибло.
Куда именно попал наш земляк – неизвестно. Заключенные направлялись на гидротехнические работы, строительство причалов для океанских кораблей, оградительных молов, каналов, бассейна, а также железнодорожной ветки Исакогорка-Никольское. Они углубляли дно акватории, изготавливали элементы боеприпасов, выполняли другие заказы фронта, вырабатывали кирпич, добывали лес и камень. На костях заключенных построен и сам город Молотовск (ныне Северодвинск – центр атомного подводного кораблестроения).
Филипп Худоногов прибыл в Ягринлаг 4 августа. Жизни оставалось - всего 15 дней. Он так и не узнал, что 15 августа у него родился третий сын, и Прасковья назвала его Александром…
Можно только предполагать, отчего скончался крепкий физически, с детства закаленный в труде 43-летний мужчина.
«Рабочий день длился 12 часов. Заключённые испытывали постоянный голод, холод, недосыпание… голод, от которого иные из лагерных доходяг опускались до состояния животных, стужа… волчьи взгляды бандюг – всё это мучило и угнетало. Но лично меня больше всего терзала несправедливость», - писал в своей книге «На моём веку» выживший узник Ягринлага В. П. Корельский.
Непосильный рабский труд, сверхскудный паек, ужасные бытовые условия, конечно, приводили к тяжелым заболеваниям со смертельным исходом. Но были и другие причины безвозвратных потерь.
Писатель Варлам Шаламов, автор знаменитых «Колымских рассказов», 17 лет пробывший в заключении, утверждал, что нередко заключенных забивали до смерти конвойные или уголовники. Настоящие преступники ненавидели политических, они могли проткнуть человека шилом за пайку хлеба, за неповиновение. Лагерные врачи боялись указывать в медицинских заключениях истинную причину смерти. Нельзя было фиксировать общее истощение, побои и издевательства. Чаще всего в эпикризах значились полиавитаминозы, пеллагра, дизентерия, болезни сердца.
Тщетными оказались и поиски могилы нашего земляка. Напрасно мы ждали ответа из УМВД России по Архангельской области. Не известно место захоронения не только Худоногова, но и тысяч других (в Ягринлаге погибло примерно 30 000 человек). Когда закрылся лагерь, его кладбища оказались заброшенными.
Узники ГУЛАГа были лишены всех прав, в том числе на человеческое погребение. На их могилах не устанавливали кресты или памятные знаки. К левой лодыжке мертвеца привязывали фанерную бирку с номером, закапывали в общих могилах. Места массовых захоронений были засекречены.
В конце 1980-х поисковики обнаружили захоронения на Яграх, в устье реки Солзы… В это же время на окраине Северодвинска начали строить базу лесхоза. Когда бульдозеры сняли верхний слой земли, стало видно: все вокруг усеяно человеческими костями. Это место оказалось самым крупным захоронением заключенных Ягринлага.
Члены общества «Совесть» начали собирать останки узников. В 1990 году их перезахоронили в братской могиле на поляне, окруженной елями и соснами. Священник Никольского храма отслужил панихиду. Здесь же поставили белый мраморный памятник с бронзовой плитой, обвитой колючей проволокой. И надписью – «Невинным жертвам Ягринлага»
Захоронение останков мучеников ГУЛАГа продолжается все эти годы. Всякий раз священники совершают заупокойное богослужение. Но на памятнике нет ни единой фамилии. Останки безымянны. Лишь однажды поисковики нашли 24 таблички с фамилиями и номерами заключенных. Теперь они хранятся в местном музее. Всего же поисковикам удалось установить 64 фамилии мучеников, погибших за колючей проволокой Ягринлага. Теперь к ним добавится еще одна - мы отправим в Северодвинск этот материал. Может быть, в устье Северной Двины появится мемориал в память о жертвах политических репрессий, и на одной из плит будет высечено имя нашего земляка Худоногова Филиппа Ивановича.
Захоронение останков. Фото В. Капустина
… 17 дней назад, 30 октября 2012 года, в Северодвинске совершено погребение вновь найденных останков заключенных. Чин отпевания возглавил настоятель храма Воскресенья Христова иерей Валерий Суворов. Гроб с останками опустили в могилу под слова молитв об упокоении душ страдальцев: «идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь безконечная…»
Представители Архангельской епархии сообщили: появилась идея построить на Яграх часовню, которая бы стала памятником заключенным, где скорбь соединялась бы с полной надежды молитвой…
Ольга ВАВИЛЕНКО
"Сельская жизнь" 02, 09, 16 ноября 2012
Красноярский рабочий 08.05.2013 (под названием "Возвращение незапятнанного имени"
Фото из семейного альбома Худоноговых и архивного уголовного дела № П-23701
