ИСТОРИЯ ЭВЕНКИИ
В ночь с 13 на 14 июня 1941 года более 16 тысяч жителей Латвии (2,4 тысячи детей младше 10 лет в том числе), были арестованы без решения суда и депортированы в отдаленные районы Советского Союза — в Сибирь. Операция по выселению граждан Латвии готовилась еще в октябре 1939 года, когда была подписана инструкция о проведении депортации антисоветских элементов из прибалтийских республик. Мужчины (более 8000 человек) были разлучены со своими семьями и сосланы в трудовые лагеря ГУЛАГа, большая часть из них оттуда уже не вернулась. Женщины и дети доставлены в так называемые «административные поселения» как члены семей «врагов народа». Информация о местонахождении сосланных на момент выселения не разглашалась, судьба их была неизвестна даже близким и родным.
Эвенкия не стала исключением: сюда летом 1942 года было направлено много депортированных латышей.
Чем стал для них Север, как сложилась их судьба, они расскажут сами.
Милия Яковлевна ЯКОБСОН:- Родилась я в 1925 году в Риге. Отец был начальником финансового отдела железнодорожного управления Латвии, мать – бухгалтер того же отдела. Мне было 15 лет, когда в июне 1941 года нас вывезли. Сначала отвезли в Канский район, село Хорлова, откуда осенью 1941 года забрали всех мужчин и увезли их в лагерь Решеты, где все умерли от голода. Отца вместе с остальными умершими закопали в общей яме, выжил лишь один из них и позже рассказал нам о тех ужасах, что пришлось им пережить.
О начале войны мы узнали по пути в Красноярск, когда на одной из станций сообщили об этом по радио. Так как наш эшелон ехал по ночам, а днем стоял на резервных путях, в дороге мы были целый месяц.
В первые годы мы выменяли на продукты все, что было с собой – белье, платки, блузки. В деревне мама сшила из атласной подкладки пальто платье и получила за него картошку, репу и молоко. По дороге в бригаду у мамы износились туфли, и она обмотала ноги мешковиной. Местный старик увидел, пожалел и дал ей валенки, в которых она ходила зимой.
Летом 1942 года нас отправили на Север. Помню, как 30 км до Канска шли пешком, дети, старушки, вещи - на телегах. Пару дней в ожидании парохода, который должен был тащить баржи с людьми, мы провели под открытым небом, под дождем. Там познакомились с прочими, привезенными с других колхозов.
Первое наше место жительства - Виви. Там я научилась плести сети и морды, сажать невод и ловить рыбу. Наша бригада состояла только из детей и подростков. Так как на Большом Пороге и Онеке не было заведующего складом, в 1944 году нас увезли туда. У озера Онека мы прожили до 1947 года.
Рыбу ловили сетями (и зимой подо льдом), от проруби до проруби протягивая сети. Сиг, налим, хариус, таймень, ленок – вот рыба, которая помогла нам выжить. Даже детишки ловили рыбу – бродили и свои маечки как сети использовали, попадала мелочь, но съедобная. Этих рыбешек мы раскладывали на железной печке и таких сухих, хрустящих ели со всеми костями. Чем не чипсы?
Ездили на оленях и собаках. Даже в Туре не было ни одной машины. Приходилось мне ездить и «учугом» - верхом на оленях. А на санях мы преодолевали путь от Туры до Большого Порога в январе при 50-градусном морозе. Как местные говорили: «Ничего, терпимо!» Помню, ночью в 1943 году, на Тунгуске замерз почтальон, который ехал на оленьей упряжке в Туру с почтой. Мы тогда зарылись в снег, как посоветовали нам приехавшие с экспедиции.
Но была не только тяжелая работа, были и другие дни, когда привозили кинофильмы (многие довоенные и даже трофейные – немецкие и английские). В клубе были танцы (местные музыканты и радиола), но я не была на этих вечерах, уставала и часто чувствовала голод, потому что 800-граммовый кусок хлеба приходилось делить на три раза на троих человек.
На фактории я нашла «красный уголок», где было много книг. Зимой, когда работы не было, читала и училась русскому языку. Поэтому, спустя годы, мне не трудно было работать в Туре контролером в сберкассе, счетоводом в школе, кассиром в банке, преподавать рукоделие старшеклассникам в начальной школе.
О том, что это была система или программа – высылать в Сибирь людей без суда из Литвы, Латвии, Эстонии, Украины, Поволжья, мы узнали гораздо позднее. Тоска по родине, по дому нас замучила. Каждый год летом караван привозил новых поселенцев. Когда на горизонте появлялся теплоход, с гудком тянувший баржи, закрывались магазины, школы, конторы, и все тянулись к берегу своими глазами увидеть, кто приехал. Помогали разгружать баржи, узнавали новости с Большой Земли.
Из-за неисправности радиостанции о том, что война закончилась, мы узнали лишь 11 мая. Бывшие фронтовики плакали от радости, и мы были взволнованы и уверены, что наша ссылка кончится, но увы… Прошло еще 11 лет!
По окончании войны ликвидировали рыбзаводы, закончилась наша работа на складе. Бондарку закрыли, бочки больше не были нужны. Люди разъехались, кто в Туру, кто в Туруханск или дальше в Красноярск. Переселенцы же были на учете без права выезда.
Но все-таки нам разрешили поехать в Туру. Сестра (ей было девять лет) пошла в школу, мама получила работу в районо бухгалтером, а я устроилась на работу в пошивочный цех. Сначала шила фуфайки, ватные брюки, одеяла и халаты для больницы. Позже организовала рукодельный уголок – нас было три вышивальщицы. Это было ново, поэтому заказов хватало – всем хотелось вышитые шторы, скатерти и наволочки.
Конечно, после войны жизнь наша изменилась: нам стали платить зарплату, получали карточки, а на них – продукты.
Помню, когда жили на Связевском переулке (три семьи
в одной комнате), перед окном
посеяли цветы и укроп, салат –
какая была радость, когда все
выросло! Сделали букетики, и
сестренка пошла продавать в
столовую и конторы райкома.
Мы всегда старались как-то заработать: мама вязала, я вышивала. Когда вышла замуж,
рисовала коврики детские,
используя сюжеты сказок, а
потом меняла на молоко, чтобы
кормить сына, молоко тогда
возили из Нидыма. Конечно,
консервы были, ими и кормили
в детском саду. Так вот, в 1953
году из-за такого питания за
десять дней шестеро детей
умерли, в том числе и моя дочка.
Было ей 1,5 годика, похоронена
на Туринском кладбище.
В Туре в 1948-50 годах можно было купить картошку в опорном пункте, где пробовали выращивать овощи в условиях Севера. Ведро картошки стоило 100 рублей! А у летчиков, которые прилетали из Красноярска, мы покупали лук - одна луковица стоила 10 рублей. Если моя зарплата составляла 50 рублей, то нетрудно подсчитать, сколько луковиц можно было купить на эти деньги. Поэтому неудивительно, что у нас всех были фурункулы и зубы выпадали один за другим. А в Онёке все болели цингой, хотя и пили чай из хвои кедра, лиственниц, годами пили брусничный чай, потому что плиточный чай, как и табак, выменивали эвенкам на кусок мяса или белок.
В 1951 году я вышла замуж за украинца, который был выслан на Север после пяти лет заключения без суда. Часто я помогала ему в работе в музее – сшила одежду для эвенков – кукол, которые сидели в чуме у костра. Чучело белого оленя в музее – это работа моего мужа. Очень рада, что музей сохранил эти экспонаты до сегодняшнего дня.
Одно время в клубе мы организовали кукольный театр «Репка», пришлось делать кукол – деда, бабку, Жучку, кошку, мышку и большую репу. Был большой успех!
Лишь в 1956 году мы получили справку о том, что сняты с учета переселения и можем выехать. Маму уговаривали остаться работать бухгалтером, обещали лучшую квартиру, зарплату больше, но увы… родина звала, ведь мы шли к этому 15 лет и каждую весну надеялись обрести свободу.
Фотоаппарат муж купил в Красноярске лишь в 1954 году, поэтому раньше нашу жизнь приходилось отображать посредством рисования, но на фактории не было карандашей и бумаги. Поэтому только спустя годы, уже в Туре, смогла многое нарисовать по памяти. Признаюсь вам, все это было давно, но в памяти - как будто вчера, все перед глазами. Мы, будучи детьми, по-своему воспринимали факт проживания в диких условиях, в бедности, в холоде. Но чувство голода не уменьшало степени восхищения северным сиянием, красотой природы тайги. Красоты природы Эвенкии сопровождают меня всю жизнь так же, как и мою сестру, которой было всего три года, когда нас выслали, а вернулась на родину она в 18 лет. Конечно, ребенок воспринимает все иначе, она не помнила дом, и ее не мучила тоска по Риге. А о Севере она может говорить часами! У нас была идея поехать, посмотреть на Туру, на те дома, где жили… Но их уже нет! Время все изменило, стерло все следы.
Я живу с сыном (родился в 1954 году в Туре) в Латвии, в возвращенном нам домике отца. Сын – художник, издает книги, за последние двадцать лет я тоже издала более двадцати детских книжек со своими рисунками. Хочу отметить, что очень помог мне художник В.И.Мешков, в 1955 году приехавший в Туру. Он устроил меня на работу в редакцию газеты «Новая жизнь», где я рисовала заголовки в газете. После возвращения на родину бывшие спецпереселенцы начали встречаться только в 1988 году. До этого мы скрывали свое «черное прошлое» и то, что были «врагами народа». Организовались клубы репрессированных, где проводились встречи и вечера воспоминаний. В Латвии существует организация «Дети Сибири», которая снимала мои рисунки и фотографии, а также записала воспоминания.
От души желаю сохранить любовь к родному краю, к родной природе, сберечь на всю жизнь чувство дома, и никакие дворцы и замки не заменят родной порог!
- Я родилась в Риге в 1925 году. В июне 1941 года меня, брата и родителей выселили из Латвии. Один год мы были в колхозе «Анадырь» Канского района, а затем - на пароходе в Эвенкию.
Нашу семью высадили в Хозцентре, это 20 км от Учами. Мы и еще две семьи построили дом, так как сотрудниками НКВД нам было сказано, что нас привезли на всю жизнь. Я пилила чурочки для пароходства, рыбачила зимой. Жили в палатках, долбили лунки и опускали туда корзины. Там я и отморозила левую ногу, нос, но рыбы никакой не наловила.
Фрума Давыдовна и Лео Давыдович Берлин
В 1943 году летом нас привезли в Тутончаны, а оттуда 300 км против течения тянули лямку. В лодке сидел эвенк, он рулил, а мы шли пешком по берегу и тянули лодку. Так мы дошли до так называемого сользавода. Там было несколько домиков, в которых нас расселили. Я ходила в лес заготавливать дрова, брат (ему было 12 лет) подносил дрова к листам, а мама следила за костром. Сейчас даже не верится, что все это было. Затем нас опять вернули в Тутончаны. Я, «опытный лесоруб», снова занималась лесоповалом.
В 1945 году приехали в Туру, я работала на лесоповале, брат учился в школе. Затем я попала в рыбкооп, сначала работала счетоводом, а затем старшим бухгалтером. Мой брат пошел в школу, а мама работала в швейном цехе. В 1951 году меня перевели в райпромкомбинат, где я до отъезда в Москву в 1955 году работала старшим бухгалтером.
В 1952 году я вышла замуж за москвича, ссыльного, которого в 1955 году реабилитировали. В августе 1955 года мы уехали из Туры с двумя детьми, и с этого времени я живу в Москве.
Да, вся жизнь, как сон. Иногда я думаю, что благодаря физическому труду, которым мне приходилось заниматься, я продлила себе жизнь.
...
Переселение коснулось
и моей семьи. Гитта Борисовна Перл, моя прабабушка,
- уроженка Риги, национальность - еврейка, родилась в
1898 году. В Риге, как и во всей
Латвии, в 1941 году творилось
нечто ужасное. Ранним утром
14 июня 1941 года всю семью
Перл вывели из дома. Высланы
они были сразу, без времени на
сборы и без объяснения причин.
Изначально предполагалось депортировать бывших членов различных националистических партий, полицейских, жандармов, помещиков, фабрикантов, крупных чиновников, офицеров и уголовников, ведущих антисоветскую деятельность и используемых иностранными разведками в шпионских целях. Так как переселенцы объявлены политически неблагонадежными, существовала реальная необходимость «запрятать» их как можно дальше.
Почему мои родные были объявлены неблагонадежными? Ответ на этот вопрос я узнала спустя годы. Разные были предположения, но все сомнения развеял документ, официально истребованный в ГУВД Красноярского края моей тетей, дочерью Гария Яковлевича.
Перл Гарий Якубович (слева) с другом
Архивная справка, полученная нами в 2001 году, удивила своей формулировкой - Гарий Якубович в свои неполные 12 лет был объявлен социально опасным элементом, как член семьи крупного фабриканта. Действительно, по рассказам деда, а также по свидетельствам Милии Яковлевны Якобсон, моему прадеду, Якову Язеповичу, на правах компаньона принадлежал крупный магазин электротоваров. Также по рассказам родных, мой прадед был владельцем имущества в Латвии - ему принадлежал трехэтажный дом, американский автомобиль - и это только малая часть того, что было изъято при аресте.
В тот страшный день, 14 июня 1941 года, пути моих родных разошлись. Якова Язеповича выслали в Усольлаг, там 22 октября 1942 года и оборвалась его жизнь. Через какие испытания ему пришлось пройти за этот страшный год лагерной жизни, можно только предполагать. Родственники семьи Перл, оставшиеся в Латвии, также не избежали трагической участи: все они прошли через фашистский концлагерь, многие из них погибли в газовых камерах. Так, Роза Борисовна Чахас, родная сестра Гитты, в военные годы попала в концлагерь в Польше. Как это ни странно, от газовой камеры ее спасло наличие высшего образования. Кто бы мог подумать, что это обстоятельство повлияет на ее судьбу!
Гитту с сыном Гарием выслали в Тасеевский район Красноярского края, где они находились по 15 июня 1942 года. А 16 июня 1942 года их отправили в тягостный путь навстречу чужой земле - Эвенкии на долгие годы. Моему дедушке Гарию посчастливилось пройти нелегкий путь изгнанника рука об руку со своей мамой, все тяготы жизни на чужбине делить пополам.
Гитту и Гария высадили на берег в п. Тутончаны. По рассказам, к ним приехал сотрудник НКВД и сказал, что пора бросать свое «чемоданное настроение» и строить себе жилье - их отправили навечно. Гитте с сыном пришлось налаживать быт - построить себе маленький домик. Как и все остальные они рыбачили, добытую рыбу солили, отправляли ее на фронт.
После тяжелой работы, голодные, уставшие, думали лишь о том, как бы хватило сил добраться до дома. Два раза в месяц приходилось отмечаться у коменданта: не сбежали ли?! Собираться вместе у кого-либо сосланным было строго запрещено, таков был суровый закон жизни поселенцев.
Воспоминания Фрумы Давыдовны Берлин и членов семьи Перл дают возможность предположить, что прабабушка Гитта по образованию была медицинским работником. Фрума Давыдовна вспоминала, что на рыбалке она сильно обморозила ногу и лежала целый месяц, так вот Гитта Перл навещала ее, приносила какие - то мази и лечила.
Конечно, труд в суровых условиях Севера был тяжелым испытанием для Гитты. Ее прошлая жизнь была совсем другой – интеллигентная семья, хорошее образование, она играла на всех клавишных инструментах.
Когда закончилась война, объемы добычи рыбы снизились, постепенно и в рабочей силе переселенцев на факториях перестали нуждаться. В 1947 мои родные получили разрешение местных властей на переезд в Туру.
Документы о трудовой деятельности моего деда в Туре мне удалось найти в архиве. Это большая удача, что я имею возможность прикоснуться к истории своей семьи посредством документов. Будучи сотрудником архива, я с трепетом пересмотрела множество документов, которые могли помочь мне узнать, какими же были они, мои далекие предки.
В августе 1948 года Гарий Яковлевич принят в качестве ученика счетовода в Туринский рыбкооп. Позже, в 1951 году, мой дед был зачислен в штат Туринской конторы связи, неоднократно награжден Почетными грамотами, денежными премиями, получил звание «Почетный радист», «Ветеран труда». В архивных документах имеется личная карточка Гария Яковлевича, где значатся сведения о месте его рождения, национальности и даже о выдаче первого паспорта в июле 1958 года. По рассказам моей мамы, получение этого самого главного документа для моего деда было праздником со слезами на глазах.
Гитта так и осталась навсегда в Эвенкии - она умерла от рака желудка 29 марта 1952 года и похоронена на кладбище, которое находится около Туринской средней школы.
В 1959 году Гарий Яковлевич получил разрешение вернуться в Латвию, но не воспользовался этим правом и в конце 80-х годов выехал в пгт. Балахта Красноярского края, где умер в декабре 1999 года, не дожив до своего 70-летия всего один день. Светлая им память…
Такова история моего рода - память, собранная по крупицам, навсегда вошедшая в летопись моей семьи.
День 14 июня вошел в историю Латвии как День памяти жертв массовой депортации.
Этот памятник спецпереселенцам стоит на железнодорожной станции Торнякалнс в
Латвии
Анастасия НАУРУЗОВА
Эвенкийская правда 31.06.2013