Норильск в истории. история в Норильске
На недавних юбилейных торжествах в нашем городе побывал писатель, журналист,
бывший заключенный Норильлага Сергей ЩЕГЛОВ-НОРИЛЬСКИЙ. Несмотря на почтенный
возраст – в сентябре Сергею Львовичу исполнится 92 года, – он по-прежнему
работает. Руководит областным историко-просветительским и правозащитным
обществом “Мемориал” в Туле, продолжает писать. В череде праздничных мероприятий
Сергей Львович побывал в редакции “Заполярного вестника” и передал нам свой
новый рассказ.
Перед разводом, когда зэки стояли возле барака, закутавшись, кто чем мог, прозвучала со столба “радиопараша”: сорок три градуса и ветер десять метров. Федоровский подсчитал жесткость погоды: шестьдесят три балла. То-то щеки сразу прихватывает!
Леденящий ветерок не разгонял плотного белого тумана, лучи прожектора над вахтой вязли в нем сразу же за рядами колючей проволоки зоны. В ряду своей пятерки Николай Михайлович, как положено, шустро вышел за проволочные ворота. Под привычный хрип овчарок в окружении десятка вертухаев с винтовками наперевес (а у двоих чернели и автоматы) колонна споро шагала по утоптанному снегу. Но на площадке кирпичного завода идти стало плохо. Снег тут выглажен и отполирован, как лед на катке, только не такой ровный. Давно пурги не было, тысячи ног и сотни машинных скатов утрамбовали сугробы, сгладили заструги. Резиновые подошвы бурок ЧТЗ не сцеплялись со скользкой поверхностью. Овчарка сбоку привязалась к Федоровскому, упорно рычала, ловчилась ухватить за лохматое голенище порванной ватной бурки. Старался Николай Михайлович ступать на носки, но пятки резиновых подошв норовили свалить навзничь. Да и плохо видно, куда поставить ногу. Ноябрьский день норильский не дает света, а лампочки где-то далеко в тумане.
Первый раз он грохнулся сразу же после того, как конвоиры сдали бригаду десятнику. На пологом спуске к штабелю досок правая пятка поехала в сторону, Федоровский взмахнул руками, пытаясь устоять, но гибкости талии не хватило, и он опрокинулся, стукнулся затылком о доски. В голове загудело. Кое-как поднялся и догнал напарника. То был высокий крепкий хохол, немецкий полицай с Волынщины, в бараке они лежали на нарах рядом. С ним наряжен был сегодня десятником доктор наук таскать доски.
Лесины были пятиметровой длины, половая – шестидесятка. Обросшая шершавым инеем сосновая махина тяжко похрустывала, когда Николай Михайлович и Омельчук подняли четырехугольные торцы на плечи и, покачиваясь в такт ее провису, пошли по уклону вверх. Федоровский шагал сзади. Доска чугунно давила на плечо и шею. Одубевшая на морозе транспортерная лента ЧТЗ бурки подвела в конце подъема, и Николай Михайлович опять ударился с размаху затылком, теперь уже об лед. Омельчук выматерил напарника и сбросил с плеча свой торец. Доска зазвенела и нехотя поползла вниз, но тут же уперлась во что-то. Федоровский с трудом поднялся, сделал несколько осторожных шагов к своему краю лесины, ухватил его рукавицами и тяжко водрузил на плечо. Подхватил свой торец и полицай, и они опять зашагали в ногу вверх по уклону. Но вдруг профессор ощутил, что его качает и плохо видно, куда ставить стопу, ориентировки нет. Боясь опять поскользнуться, стараясь упирать на носки, он чувствовал, что не знает, куда и зачем идет и вообще где находится. Он забыл, что падал, что дважды со всего маху ударился затылком. Но твердо знал, что он на Севере, в Арктике. Кругом полярная ночь. Вот ведь, не новичок он в ней, а поразила, проклятая, подсекла.
Они донесли половицу, бросили плотникам на козлы и отправились обратно за следующей. Но это знал Омельчук, а Николай Михайлович не осмысливал. Тихо сказал напарнику:
– Что-то я ориентировку потерял.
И улыбнулся виновато.
– Чего-чего? – прохрипел хохол и зорко вгляделся в обвязанное суконными шапочными ушами лицо старика.
– Не знаю, куда идти, – пояснил Федоровский.
Омельчук остановился, хмыкнул зло:
– Ты что, свихнулся? Сейчас вот десятник подойдет, покажет, куда идти, мать твою так-перетак.
Николай Михайлович стоял и напряженно пытался вспомнить, где он. В Воркуте? На лесоповале? Вдруг пришло: в Норильске! Как же добраться до техникума? Там в теплой аудитории собрались ребята и девушки, ждут лекции о минералах, ждут стихов.
– Пошли, пошли, до обогрева доски перетаскивать велено, – торопил Омельчук. И решительно зашагал вниз. Федоровский двинулся за ним. Несколько шагов сделал и опять остановился. Оглянулся. Никого. Кругом белый туман, обжигает щеки, нос затвердел. Закрыв лицо рукавицей, Николай Михайлович осторожно вытянул правый носок вперед, оперся о скользкую почву, бережно перенес другую ногу. Но куда дальше? В какую сторону? А идти надо. Ждет его Брицке. Он теперь уже академик, академик Брицке, черт возьми! И Мамуровский ждет. Но куда, в какую сторону идти?
Испуг охватил его. Шаги стали неуверенно торопливыми. Шаг, еще шаг. Опять левый носок вперед… но там нет опоры! Федоровский не удержался, широко раскинул руки и ухнул лицом вперед.
Его нашли в котловане на куче полузанесенных снегом горбылей. Омельчук и еще двое зэков вытащили обмякшего старика из ямы, положили на лед. Он открыл глаза, улыбнулся, пробормотал что-то, можно было разобрать: “Извините, так получилось…” – и что-то про полярную ночь.
– Рехнулся, видать, – заключил полицай.
– Похоже, нога сломана, – услышал Федоровкий голос десятника.
– Омельчук, иди в балок за конвоиром. А вы несите его в медпункт.
Заполярный вестник 09.08.2013