Когда мы собирались в гости к Эмме Ивановне Гейдельбах, ожидали увидеть согбенную годами старушку. И как же удивились, когда у калитки нас встретила маленькая женщина, ростом около метра. И как-то сразу прониклись к ней симпатией. Хозяйка пригласила в дом. Она не суетлива, но движения ее живые, совсем не старческие. Встав на стул, наливает чаю.
Можно только позавидовать ее выдержке. Наверняка за много лет выработалась привычка не замечать любопытных взглядов или неловкую учтивость людей. Столько горечи пришлось вынести Эмме Ивановне Гейдельбах на своих маленьких хрупких плечах — на три жизни хватит. Не довелось ей познать радости семейного счастья и материнства, а злых кривотолков, наверное, хватило с лихвой. Тем более – на чужбине, среди больших людей, даже языка которых не знала.
Что спровоцировало ее болезнь? Генетическое заболевание или эндокринное, кто теперь скажет? Но только Эмма Гейдельбах на всю жизнь осталась маленькой, как шестилетняя девочка. Родные всегда ласково и заботливо относилась к ней, старались оберегать от насмешек. Даже в самые тяжелые годы, девочка не оставалась без поддержки и любви близких.
Эмма Ивановна не любит рассказывать о детских годах. От тех счастливых воспоминаний порой становится еще горше.
- Большой дом в селе Штрасбург Палласовского района в Поволжье, — говорит она, не пытаясь сдерживать слезы. — Счастливая семья, дом с садом, полный двор живности. Любящие родители-труженики. Отец работал конюхом в колхозе. Ухаживал не только за лошадьми, но и быками и даже верблюдами. Мама работала в детском саду прачкой, ждала пятого ребенка. Мне шел седьмой год.
Радужные воспоминания сменяются другими – темными, страшными. Как обоз вез скарб на железнодорожную станцию в райцентр – Палласовку. Там их уже ждали длинные составы. Мужчины, старики, женщины и дети со всего района отправлялись в неизвестность. 17 дней осени 1941 года люди были в пути. С отцом семейство Гейдельбах разлучили сразу. Позже они узнали, что его отправили в трудармию.
— Никто не сказал, куда повезут, зачем. Слух прошел, что приедем в глухой лес, и нас всех там убьют. Отчаяние было безмерным. Дети сильно болели в пути, самые маленькие и слабые умирали.
Состав прибыл в Красноярск, когда уже ударили первые морозы. Отсюда на барже доставили в Атаманово и отправили в деревню Иркутскую.
- До Иркутской ехали на подводах. Я любовалась деревьями. Теребила бабушку за рукав – смотри, мол, какие красивые и густые сады. Она только вздыхала: «Это вальд (лес) дикий, а не сады».
Эмма Ивановна до сих пор с благодарностью вспоминает многодетную семью Высоцких в Иркутской. К ним поселили депортированных немцев. Эти люди очень помогли обездоленной семье, в которой дети совсем не знали русского языка, только мама понимала несколько слов. Высоцкие объясняли женщине, как выживать в сложных сибирских условиях. Как рубить лес. Как сохранить тепло в избе в лютые холода, о которых в благодатном Поволжье и не слышали.
Но далеко не все жители относились к спецпереселенцам с пониманием. Изможденные нищетой и тяжелым крестьянским трудом, испуганные неожиданной войной, сельчане приняли непрошеных гостей с опаской и даже злостью.
- Ивана отправили в школу. Он вернулся избитый – мальчишки, чьи отцы погибли на фронте, не стали разбираться, услышав немецкую речь. Мама и меня хотела отправить учиться, но после этого случая стала оставлять нас дома, на весь день закрывая под замок.
Первая зима была самой тяжелой. Теснота, холод и голод. На улицу не выйдешь. И не в чем, и ребятишки деревенские затравят. — За счет чего жили? Из колхозного стада выделили тощую нетель. Председатель тогда сказал маме: поймаешь вон ту, белую - будешь меня всю жизнь добрым словом поминать». Так и вышло. Эта корова потом и себя, и нас кормила. На ней и сено возили, и пахали. И молока она давала по ведру.
Предусмотрительная бабушка взяла с собой две маслобойки и ручной сепаратор. Гейдельбахам несли молоко, мать делала из него сливки. Небольшую часть их брала в качестве платы. Накопит сметаны, собьет масло и сменяет на сено для коровы. Потом, правда, и маслобойку продала за еду, и свои красивые теплые шали, посуду, да и остальные вещи. Сепаратор только оставила.
Легче стало в 1942 году, когда семью Гейдельбах переселили в Миндерлу. Сибиряки к спецпереселенцам попривыкли. Немцам уже не так часто приходилось испытывать враждебное отношение со стороны местных. Однако маленькая Эмма боялась людей. Родные оберегали девочку изо всех сил. Но в тот год все же решились отдать ее в школу.
- Как-то незаметно мы стали разговаривать по-русски. И все меньше – по-немецки. Позже стала частенько ловить себя на мысли, что и думаю я на русском языке. И когда пошла в школу, мы учились писать по-русски вместе с мамой. Но иногда все же возникали непонимания. Например, брат отказывался ходить на уроки: учительница звала его не Ханс, а Ганс, что означает «гусь». Потом только его стали называть Иваном.
А мне во всем обида чудилась. Вот сверстников моих в пионеры принимают, а меня – нет. Хотя смысла этого ритуала все равно не понимала – а неприятно было. С досады буркнула учительнице Эльзе Шрайерне, из ссыльных, что не нужны мне никакие пионеры. И тут же оказалась в кабинете директора, фронтовички. Она кричала: «Это мать тебя научила, что в пионеры не хочешь?»
Так шли годы. К немцам стали относиться терпимее, с некоторыми даже подружились. И Дню Победы радовались вместе, встречая его со слезами на глазах.
Весной 1948 года семью Гейдельбах отправили в Исток. Но жилья там не было, поэтому обосновались в Абакшино. А в 1950-м году из трудармии пришел отец.
- Вот тогда только хлеба стали есть вдоволь. Мама покупала муку, пекла вкусные булки. Меня определили в столовую рабочей. А летом на совхозных полях полола пшеницу и кукурузу, огурцы и помидоры, осенью помогала убирать овощи. За сезон неплохо зарабатывала.. А зимние дни были заняты шитьем.
Всю одежду Эмма шьет себе сама. Портниха-самоучка, этим ремеслом она зарабатывала себе на хлеб. Сложно представить, как она держит иголку в своих маленьких, словно детских, пальчиках. И как, оказывается, ловко ею орудует. Класть аккуратные и крепкие стежки научила мать. Вязать и вышивать – тоже.
Эмма Ивановна и сейчас любит рукодельничать. Большую комнату украшает множество ее работ. Особенно красивые чудесные подушки с вышитыми крестом узорами. На нитки для вышивки распускает старые вязаные вещи, а мотивы придумывает сама. Это занятие так увлекает, что на грустные размышления не остается времени.
В Больших Прудах Эмма Ивановна живет с 1973 года. Одна. Сама управляется с печкой и огородом. Но, говорит, одинокой себя не чувствует. Тем более, что ей звонят родные, каждую неделю приезжает брат из Красноярска, помогает по хозяйству. Частенько навещают подруги да и сама в гости ходит. За много лет большепрудовцы привыкли к миниатюрной односельчанке. Теперь она не ловит на себе удивленные взгляды.
- Как-то брат засобирался в Германию, с собой звал. Но я не хочу уезжать отсюда. Хотя на сухобузимской земле с лихвой хлебнули горя и обиды, но она стала родной. Знаю немцев, которые, как только сняли надзор, подались в Поволжье. Но многие вернулись назад. Родственники и знакомые старики, уехавшие в Германию, рассказывают, что не отпускает тоска по Сибири.
Наталья Головина
Сельская жизнь (Сухобузимский район) 25.10.2013