Трагическая судьба Сергея Ожигова, увы, типична. Его дело, цитаты из которого воспроизводятся ниже почти дословно, ничем не отличается от многих и многих подобных. Мясорубка режима переламывает людей без сожаления. Одинокий голос человека теряется в пустоте.
В ноябре 1936 года 29-летний Сергей Ожигов, отбывавший в Красноярской тюрьме двухгодичный срок за растрату, был вызван на допрос. От него требовали назвать имена знакомых.
Сергей старательно припоминал:
- Ожигов В. А. - мой дядя, Санковский И. Ф. доводится мне отчимом. Михайлов Георгий работает в Маслосбыте, где живёт, не знаю...
- Вы скрываете от следствия своих знакомых,- обнаруживает свою осведомлённость НКВД.
Ожигов напрягает память и вспоминает:
- Политико, имя и отчество не знаю, Словцов Николай, Литвинов Александр, отчеств не помню, где работают и живут, не знаю. Но знакомство с ними относится ещё к 1924 году.
Следствию как раз это и надо. Следует заявление в лоб:
- Вы обвиняетесь в принадлежности к контрреволюционной повстанческо-террористической организации в городе Красноярске. Расскажите следствию о вашей деятельности в организации и ваших организационных связях.
- В 1924 году я познакомился с Литвиновым Александром, а вскоре познакомился и с Политико. Литвинов обижался, что его выгнали из РККА, Политико обижался, что его, как бывшего белого офицера, притесняют, а я обижался за то, что мне не разрешали учиться... В большей степени эти разговоры разжигал Политико. Я помню, мы собирались у меня на квартире на улице Охраны Труда, 14, и собирались всего три раза. Инициатором этих сборищ был также Политико...
Вопросы и ответы формулируются на бумаге в обвинительном тоне. Следователи пишут их или печатают на машинке заранее и отдают Ожигову на подпись. Встречи трёх людей, которые вели недовольные разговоры, превращаются в сборища контрреволюционной организации.
Ожигова быстро вовлекают в иезуитский замысел. Появляется программа деятельности:
- Конечной целью наша организация выдвигала свержение советской власти вооружённым путём. Ставились задачи: вербовка новых членов, приобретение оружия, проникновение в партию, комсомол и в РККА с целью их разложения. Расскажите, кого вы лично завербовали и кого вербовали Политико и Литвинов?
- Мною лично завербован Петров Михаил, Литвиновым завербован Словцов Николай, Политико завербовал Петра, фамилию не помню...
- Где вы собирались приобретать оружие?
- Нашу организацию снабдить оружием обещал Политико...
- Вы ведь собирались осуществлять террористическо-диверсионные акты?
- Не помню, на каком из сборищ Политико и Литвиновым был поднят вопрос о взрыве памятника Ленину... Политико обещал приобрести взрывматериал в военном городке.
- Следствием установлено, что член вашей контрреволюционной организации Михайлов лично вами был направлен в 1930 году на работу в органы НКВД. Почему вы скрываете это?
- Этого я не знаю. Я лично на работу в органы НКВД Михайлова не направлял.
В последующие месяцы арестовали и допросили И. Санковского, Н. Словцова, М. Петрова, Г. Михайлова. Однако допросов Политико и Литвинова в деле нет.
Костёр же, уготованный Ожигову, разгорается всё сильнее. Обладая информацией о том, что Санковский когда-то был эсером, следствие настойчиво добивается от Ожигова признания в том, что Санковский вёл с ним контрреволюционные разговоры.
3 апреля 1937 года НКВД начинает новый допрос и требует рассказать о членах семьи Бизовых. Ожигов рассказывает, что Анатолий Бизов жил в Харбине.
- С Решиным Дмитрием Владимировичем вы встречались в Ачинске?
- Да, встречался в декабре 1925 года. Решин приезжал в Ачинск из Красноярска для закупки кожи и ночевал у меня на квартире, а в 1935 году я встречался с ним у Санковского.
Получив эти показания, 13.04.1937 года НКВД наносит новый удар:
- Вы обвиняетесь в том, что являетесь активным членом эсеровской террористической повстанческой организации и до последнего времени проводили контрреволюционную работу.
- Признаю, что являюсь членом эсеровской организации... На путь контрреволюционной деятельности я встал в 1924 году под влиянием своего отчима Санковского. Затем по контрреволюционной работе я был связан с руководителем организации Решиным Д. В. Решин из Харбина получал указания через свою тёщу Бизову, а впоследствии - через Бизова Анатолия, который прибыл из Харбина в 1929 году.
Итак, эсеровский заговор с выходом на заграницу готов!
Ожигов не мог знать, что руководство страны втайне готовило гигантскую, не знавшую прецедентов операцию по уничтожению всех, хотя бы потенциально оппозиционных сил. "Заговоры" росли как грибы, но не по вине граждан - их плодили в недрах НКВД.
Не отставало и Красноярское краевое УНКВД. Главой местного заговора оно назначило казака Решина, который был эсером в 1917 году. А Санковского, водившего с ним дружбу, признали главой отделения. Ожигов же и его знакомые превратились в террористическую группу.
Согласно описи документов дела, Ожигов 17 апреля 1937 года подал заявление об отказе давать показания. По логике, следующим документом должно было быть заявление Ожигова от 29.04.1937 года об аннулировании его заявления от 17.04.1937 года. Однако эти документы из дела кто-то изъял.
Но сохранилось заявление Н. Словцова, поданное краевому прокурору в апреле 1937 года: "На следствии следователь мои ответы записывает не так, как я говорю, а так, чтобы сделать из меня члена подпольной организации. Если я отказывался подписать, меня морили голодом. Прошу вмешаться в моё дело, я от подписи всех протоколов отказываюсь".
Последний протокол допроса Ожигова датирован 27.07.1937 года. Оказывается, он, неуёмный, и в заключении продолжал свою деятельность, завербовав ряд лиц из рядового и начальственного состава Красноярской тюрьмы, в том числе - начальника отделения следственного корпуса Карнаухова.
- Я потребовал его войти в состав организации, и он согласился. Я дал ему задание подбирать надёжных людей и вовлекать их в организацию. Заявил, что во время восстания мы будем освобождать тюрьму.
Попался в сети Ожигова и начальник следственного корпуса Казачков:
- Казачков был завербован мной в августе 1936 года.
На обороте последней страницы допроса имеется запись рукой Ожигова: "Казачков, пользуясь своим служебным положением, заменил мне карцерное положение на общее, а числился я по распоряжению УНКВД в карцере с 28/VI по 5/VII 1937 года". Это единственный случай, когда ему удалось докричаться до будущих поколений, сообщить, что довелось пережить во время следствия.
Согласно обвинительному заключению от 22.08.1937 года: "Ожигов своим отчимом Санковским был завербован в 1924 году в террористическую организацию. Лично завербовал Петрова, Михайлова, Словцова, Карнаухова, Казачкова..." Имена Политико и Литвинова из заключения опять выпали.
- Лично я готовился к теракту над руководителями ВКП(б) и Совправительства, а также над местным партактивом. Разрабатывал план освобождения тюрьмы, взрыва здания НКВД, горсовета и памятника Ленину,- якобы признался Сергей Ожигов.
Однако доказательств у обвинения практически не было. Есть основания полагать, что Ожигов, Санковский и другие во время следствия догадались о роли Политико и Литвинова как провокаторов.
С первых лет коммунистической власти была раскинута широкая агентурная сеть, следившая за настроениями всех граждан, в том числе, разумеется, и бывших эсеров.
Думаю, инициатива взрыва памятника Ленину, исходившая, как следует из материалов дела, от Политико и Литвинова, была частью чекистской операции по выявлению реакции у различных социальных групп на предстоящее "политически важное мероприятие - установку памятника вождю мирового пролетариата".
Мина, заложенная в 1924 году под Ожигова, имевшего несчастье когда-то быть усыновлённым эсером, дождалась своего часа. Ожигов был приговорён к смертной казни на первом же заседании тройки краевого УНКВД, которое состоялось 23.08.1937 года и рассматривало дела 188 человек.
Вместе с Ожиговым к смерти приговорили Г. Михайлова, М. Петрова и Н. Словцова. На следующий день они были расстреляны. Через четыре месяца казнили Санковского, Решина, Бизова. Карнаухов и Казачков, арестованные 16.08.1937 года, пробыли в этом статусе до октября 1939-го, а затем дело было прекращено "по реабилитирующим обстоятельствам". Ожигова и его казнённых товарищей реабилитировали только в 1957 году.
Злосчастный памятник Ленину стоит и поныне - в сквере Ленинского района, напротив магазина "Баджей". Остались невредимыми здания НКВД и горсовета. А вот людей уже не вернуть. В 1937 году в Красноярске по политическим обвинениям были казнены 1 525 человек, в 1938 году - 2 345. Теперь все они посмертно реабилитированы.
Павел ЛОПАТИН, член Красноярского историко-просветительского общества "Мемориал".
Красноярское управление НКВД
Фото из личного архива Владимира ЧАГИНА.
Красноярский рабочий 27.10.2015