Председатель красноярского «Мемориала» рассказал «НП» о природе страха,
подоплёке доносов и корнях бытового сталинизма
– Алексей, есть расхожее мнение, что сталинские репрессии коснулись барчуков, а рабочему с колхозницей жилось спокойно. Это так?
– Это заблуждение, на котором и зиждется бытовой сталинизм. На самом деле репрессировали в основном крестьян, и не только во время раскулачивания. Операция 1937-го называлась антикулацкой, имела чёткие временные границы, лимиты на расстрел и категории, кого брать.
По Красноярскому краю, по нашим данным, крестьяне составляли 80–90 % от всех репрессированных, партийных было всего 5 %. Начало исполнения приказа – 5 августа 1937-го, конец – 5 декабря 1937-го. Но органы так раздухарились, что лимиты быстро выбрали. В крае, к примеру, уже в начале октября расстреляли «плановых» 750 человек и стали просить тов. Сталина: «Нам бы ещё шесть тысяч»…
– Откуда взялось это заблуждение?
– XX съезд компартии печалился, в основном, о репрессированных партийцах – командармах, секретарях обкомов и проч. Всё, что в период оттепели о репрессиях писалось, были воспоминания выжившей интеллигенции. (Исключение – «Один день Ивана Денисовича» Солженицына.) Крестьянин, если он уцелел, забился в норку и замер, да и писать-то не умел. Если бы граждане поняли, что такие люди, как они, составляли 90 % репрессированных, они, может быть, не так бы и хотели Сталина. А второй миф – что при Сталине был порядок. А при Сталине был жуткий бардак! Везде. Указания сверху беспрекословно выполнялись. Но, если нужно было принять решение на месте, тянули время, боялись, потому что чёрт его знает, как поступать. К примеру, товарищ Бухарин заведовал «Правдой» и был на коне, и вот он уже – враг народа. Сейчас, кстати, картина такая же. Вчера турки – лучшие друзья, сегодня – заклятые враги. И что там у них наверху, и кто завтра враг?..
– Среди тысяч трагедий есть истории, которые вас задели?
– Я знаю такие истории, но не любитель их рассказывать. Они вызывают у обывателя сладкий ужас, который тоже лежит в основе сталинизма. Обывателю нужен Сталин, которого он так сладко боится и которого любить от этого не перестанет. Это не работает. Вот история. Семью – мужа с женой – высылают за то, что у них был батрак. А батрак этот – приёмный сын, сирота-подросток, который, естественно, им помогал. Он с год в органы писал: «Они мне за отца с матерью были, я с ними ел и жил». Наконец, надоел он им: «Значит, ты признаёшь, что был членом кулацкой семьи? Тогда и тебя высылаем». И выслали туда же. Нет здесь, как видите, ни распятых мальчиков, ни крови. Вся штука в том, что зло было обыденным. И эта атмосфера, когда боишься вякнуть, десятилетиями продолжалась. Это и есть настоящий ужас, но он многим непонятен.
– Может, вам попадались нетипичные ситуации?
– Была интересная история, когда человек 10 молодых троцкистов выслали в 1927‑м из обеих столиц в Ачинск. Идейные были ребята. На вопрос, за что сослан, гордо отвечали: «За приверженность ленинским идеалам». А практика такая была: если ссыльный, первым делом лишают избирательных прав. Их лишили. Они объявили голодовку, всё время делали какие-то заявления… Ну, их арестовали и выслали по одному кого куда. Ещё ярче случай. Был такой Либер, латыш. Когда его в 37‑м арестовали, он на допросе стукнул следователя пресс-папье по голове, выхватил у него револьвер и выстрелил ему в голову. И ещё нескольких ранить успел, пока его не скрутили.
– Почему в Ачинске до сих пор нет памятника жертвам политических репрессий?
– В крае два города, где памятники есть: Минусинск и Енисейск. В остальных городах с этим большие проблемы. В Канске, Ачинске, Туруханске места массовых захоронений известны, но не отмечены. В Ачинске, когда в 70‑е строили аэропорт, вскрыли захоронение. В начале 90‑х (ещё были живы свидетели того, как извлекали останки из земли) ачинский «Мемориал» потребовал от прокуратуры официально подтвердить этот факт и взяться за расследование. Тогда можно было бы памятный знак поставить. Но прокурорские отбоярились, у нас есть их переписка.
– Если бы не доносы, такого размаха репрессий бы не было?
– Донос был эффективным средством социального лифта. Донёс на начальника – его забрали, ты на его место сел. Правда, готовься, что и на тебя напишут… Или – человек вёл личный дневник, где о советской власти отзывался не шибко хорошо. Отношения с женой у него были неважные. И жена, чтоб от него избавиться, откопала дневник и передала его в НКВД… Мы знаем много таких случаев. Но, если бы правоохранительная и законодательная система в стране была нормальной, эти доносы не работали бы, – вот в чём дело! Донос и беззаконие – две стороны одной медали. Осуждая самостоятельные доносы, я бы отдельно поставил показания арестованных людей: их показания – вынужденные. Ломали в НКВД очень быстро. Достаточно пригрозить уничтожить семью, чтобы вынудить человека подписать что угодно. С момента раскулачивания и ликвидации НЭПа обыватель знал, что с ним легко могут сделать всё. И 37‑й год финальную точку в этом поставил. Страх стал, образно говоря, генетическим. Году в 2004‑м репрессированные стали отказываться давать нам интервью: «Вдруг мне или моим детям плохо будет». Власть повела себя похожим образом, и страх проснулся.
– Нынче мораторий на смертную казнь. Почему же так оробели?
– Теперь уже и расстреливать не надо, народ обмельчал, боится мелочи: с работы снимут, дело заведут. Да и в тюрьму можно загреметь за милую душу без всякой вины. А если за тобой ещё и грешки водятся, так тем более. Это ещё один приём управления, который действовал и тогда, и теперь. Когда законодательство настолько противоречиво, что ты не можешь что-то делать, не нарушая. Пока ты свой, на это смотрят сквозь пальцы. Как только тебя решили съесть, найдутся совершенно законные способы посадить. И это всё, я так думаю, сознательно сделано. Каждый ходит на крючке.
– Ваше отношение к людям, жизни изменилось в результате ваших исследований?
– К людям я стал относиться гораздо хуже скорей в последние два года, когда увидел, как легко этот «совок», который я ненавидел, возвращается на всех уровнях, сверху донизу, одним щелчком – дзынь! Благодаря тому, чем я занимаюсь, я понимаю эту систему, куда она идёт и что с ней будет. И что будет с людьми, которые вольно или невольно её поддерживают. Мне этих людей не стало жалко. Если они несутся на всех парах к обрыву, это их проблема, не моя. Задача «Мемориала» – сохранить память о тех, кто пострадал, восстановить историю и донести её до тех, кому это интересно.
Справка «НП»
За годы советской власти по политическим мотивам арестованы более 50 тысяч красноярцев, расстреляны – почти 20 тысяч. В Ачинском районе лишены избирательных прав 2434 семьи, раскулачена – 1581.
Маргарита Баранова