Сергей Простаков — о важности опыта организаторов восстаний в ГУЛАГе для современного российского гражданского общества
В прошедшее воскресенье из Украины пришла печальная новость — скончался Евгений Грицяк, один из руководителей Норильского восстания заключенных в 1953 году. Ему было 90 лет.
Украинец Грицяк и русский Борис Шамаев — самые известные руководители восстания в Норильске. Грицяк родился в 1926 году, был членом молодежного крыла Организации украинских националистов (ОУН). Во время возвращения Красной армии на Западную Украину был мобилизован, войну закончил в Чехословакии. Получил многочисленные боевые награды. А в 1949 году советские спецслужбы узнали о его прошлом — Грицяк был арестован и приговорен к расстрелу, который заменили по тогдашнему законодательству 25 годами каторги. Борис Шамаев родился в 1918 году. Попал в плен летом 1941 года. В немецких концлагерях был членом подполья, организовывал побеги заключенных. В 1945 году получил 20 лет каторжных работ «за измену Родине».
Евгений Грицяк. Источник: ukrinform.ru
Но нельзя сказать, что судьбы Грицяка и Шамаева как-то особенно выделялись среди заключенных послевоенной волны. Закончившаяся в 1945 году война оказалась не только величайшей трагедией для страны и для первого полностью советского поколения Грицяка и Шамаева. После уничтожения гражданского общества в 1930-х годах, полного подавления автономной общественной жизни линия фронта между жизнью и смертью оказалась и единственным пространством свободы в стране. Очевидно, что люди, привыкшие к смерти, меньше будут бояться государства. Из солдат и офицеров, прошедших войну, видевших жизнь в Европе, формировались новые эшелоны заключенных. Но они оказались и «бомбой замедленного действия»: эти заключенные станут вожаками и участниками восстаний в ГУЛАГе.
Смерть Сталина в марте 1953 года запустила в стране необратимые перемены. Гулаговские мемуары разных авторов свидетельствуют: то, что вся система держится на одном человеке, понимали если не все, то очень многие. И действительно, вскоре была объявлена амнистия. Но она не распространялась на главных жертв режима — «контрреволюционеров», осужденных по 58-й статье уголовного кодекса. Перемены если наступали, то медленно. Но и прежняя система взаимоотношений между заключенными и охраной лагерей продолжаться не могла. Зэки почувствовали «волю».
В Норильске почти не было уголовников, а потому «бериевская амнистия» заключенных в местных лагерях практически не коснулась. Местное отделение ГУЛАГа, Горлаг, строило Горно-металлургический завод и будущий Норильск. Заключенные на стройке работали по 10–12 часов, а лагерное руководство мало заботилось о быте зэков — сюда привозили умирать. Смерть диктатора моментально привела к брожениям, которым больше других способствовали зэки, уже прошедшие через войну. Лагерная администрация это стала замечать. Ответные действия последовали незамедлительно: в подозреваемых заключенных стали стрелять и убивать на допросах.
Листовка восставших заключенных Горлага. Норильск, июнь 1953 года.Фото:
gulagmuseum.org
Но это был уже не 1937-й и даже не 1945-й год — уже в мае 1953 года заключенные объявили о забастовке. Лагерная администрация столкнулась с тем, что и на воле во времена позднего Сталина было не встретить — организованное сопротивление. Через нелегальную лагерную почту к забастовке подключались все новые зоны. Зэки требовали не только сокращения рабочего дня и улучшения бытовых условий, но и полного пересмотра дел по 58-й статье, отменить унизительное ношение номеров на одежде, отпустить из лагерей инвалидов и иностранцев, снять с бараков решетки. Всего в забастовке приняли участие до 30 тысяч человек (по другим сведениям — 15 тысяч) — по масштабу забастовка превратилась в восстание. «Великая стройка социализма» посреди вечной мерзлоты встала. И все-таки со стороны заключенных эти события носили мирный характер.
Кроме Грицяка и Шамаева в руководстве восставшими зэками были бывший партизан, профессиональный диверсант Иван Воробьёв; полковник Павел Фильнев; украинка Александра Зеленская, посаженная за снабжение продуктами питания украинских повстанцев.
Усмирить восставших удалось только в начале августа. События в Норильске вошли в историю как самое продолжительное в истории ГУЛАГа восстание. В ходе подавления были убиты по разным данным от 200 до 400 зэков. Но что было показательно: руководство МГБ и МВД уже вынуждено было идти на переговоры с восставшими, ведь все еще никто не знал, что будет на самом деле после смерти Сталина. Не менее показательно, что руководители восставших «отделались» только штрафными изоляторами и избиениями.
Грицяк был освобожден в 1956 году, но затем был повторно посажен в 1959 году по тому же делу — «бандеровцу» не простили участия в молодежном ОУН. Хотя в диссидентском движении Грицяк не участвовал, под угрозой ареста он оставался до самого конца советской власти. Шамаев был освобожден только в 1968 году. Он поселится в казахской Алма-Ате, где умрет в 1998 году.
Норильское восстание — не единственное, произошедшее в ГУЛАГе после смерти Сталина. Одновременно с Норильским по схожему сценарию проходило восстание заключенных в Воркуте. Куда более известным стало восстание в казахском Кенгире в 1954 году. Оно не было самым продолжительным, но во время него зэки пытались создать подобие собственной «республики» внутри страны. Жертвами подавления Кенгирского восстания стали от 40 человек по официальным и до 500 человек по неофициальным данным. Спустя несколько месяцев следствие установило, что в применении силы не было необходимости.
Эти восстания — безусловно, не единственные в истории ГУЛАГа и тем более не единственные примеры сопротивления советскому авторитаризму на протяжении всей его истории. Однако в общественном сознании они занимают гораздо меньше места, чем того заслуживают.
Александр Солженицын после выхода из лагеря, 1953 год. Источник: kulturologia.ru
Александр Солженицын уже в самом начале своего эпического «опыта художественного исследования» «Архипелаг ГУЛАГ» ставит центральный вопрос своих размышлений о советской репрессивной машине: «И вот — вас ведут. При дневном аресте обязательно есть этот короткий неповторимый момент, когда вас — неявно, по трусливому уговору, или совершенно явно, с обнаженными пистолетами — ведут сквозь толпу между сотнями таких же невиновных и обреченных. И рот ваш не заткнут. И вам можно и непременно надо было бы КРИЧАТЬ! Кричать, что вы арестованы! Что переодетые злодеи ловят людей! Что хватают по ложным доносам! Что идет глухая расправа над миллионами! И, слыша такие выкрики много раз на день и во всех частях города, может быть, сограждане наши ощетинились бы? Может, аресты не стали бы так легки?!». И затем Солженицын 2,5 тысячи страниц «Архипелага» наполняет описаниями не только страданий и издевательств, но и сопротивления системе.
Главная книга Солженицына писалась им в 1960-х годах, когда в общих чертах уже сформировалось представление о сталинском терроре, в плену которого мы находимся до сих пор. В 1956 году на XX съезде КПСС Никита Хрущев пошел на исторический шаг: система впервые в истории разоблачила себя и фактически покаялась в совершенных преступлениях. Но с одним значительным «но»: преступления, в которых каялась система, были совершенны против невиновных людей. В круг оправданных не вошли люди, являвшиеся по советским меркам преступниками — кто словом или делом, с оружием в руках или мирной забастовкой сопротивлялся большевикам. А потому историю сталинских репрессий медленно низвели к рассказу о том, как советских граждан гнали на убой, а они не сопротивлялись. Сопротивление большевикам было выключено из насаждаемого официального нарратива.
Этот катастрофический разрыв нашей исторической памяти не поколебали перемены. У большинства россиян произошло еще в советское время примирение с «белыми»: по меткой формуле того же Солженицына, воевали «наши против своих». Такая точка зрения никогда не распространится на коллаборационистов Второй мировой — они вошли в историю не столько борцами со Сталиным, сколько очевидными предателями в истребительной войне. Упоминать о более мелких примерах сопротивления не приходится — они, откровенно говоря, большинством россиян «забыты».
Но подобная ситуация нуждается в исправлении. Сегодня, когда гражданское общество сталкивается с самым сильным с советских времен давлением со стороны государства, становится необходимым искать положительные примеры в прошлом. Да, в отечественной истории слишком мало убедительных примеров опыта свободы. Ее без труда можно описать как вековое царство авторитаризма. Но сколь велика авторитарная традиция, столь значительна и традиция сопротивления ему. И Норильское восстание, и его организаторы — пример того, что и в истории и даже в будущем не все так безнадежно, как порой кажется.
Сергей Простаков