30 октября отмечается печальное событие — наша страна вспоминает жертв политических репрессий.
Большемуртинский район был местом ссылки более 4 000 политических заключённых, осуждённых по 58 статье как враги народа. О некоторых из них, таких как В. Ф. Войно-Ясенецкий, Е. А. Максимова, М. И. Спиридонов, В. А. Степун и многих других у нас достаточно информации, о некоторых мы практически ничего не знаем. Наша задача — не дать забыть имена невинно осуждённых.
Андрей Андреевич ЕВДОКИМОВ — активный участник многих событий российской
истории конца XIX – начала XX века. Иваново-Вознесенск, Харьков, Москва,
Архангельск — четыре города, с которыми связана его судьба. В дореволюционной
России А. А. Евдокимов поднялся по социальной лестнице от мальчика на
побегушках в винной лавке до лидера рабочего движения, члена Правления
крупнейшего в России и в Европе банка, известного писателя, редактора столичных
журналов. Народник, один из первых русских социал-демократов, основоположник
профессионального движения, теоретик и практик кооперации, исследователь
европейского Севера России, он был назван выдаю¬щимся экономистом А. В. Чаяновым
— великим пророком. А. А. Евдокимов был арестован в 1938 г. в Архангельске за
принадлежность к Трудовой крестьянской партии и после двухлетнего «следствия»
сослан в Красноярский край.
О последних месяцах его жизни мы имеем бесценный источник — собственные письма А. А. Евдокимова к жене и дочери Людмиле. Они красноречивы и говорят сами за себя.
Почтовая открытка
Дорогие Надя и Люда! Итак, я поселился в селе Большая Мурта Краснояр¬ского
края. Дышу воздухом и рад лету. Предстоит пора трудных месяцев, пока освоюсь с
работой. Прошу вас, если возможно, выслать мне телеграфом пятьдесят рублей по
адресу: село Большая Мурта Красноярского края Андрею Андреевичу Евдокимову (до
востребования). По этому же адресу пишите письма. 1940. Июля 20.
Почтовая открытка
Дорогие Надя и Люда! Обстоятельства таковы, что нужно мне экстренно помочь.
Если можно, продали бы книги мои. 1940 г. Июля 21-го.
Председателю Райисполкома Большая Мурта
от Евдокимова Андрея Андреевича
Заявление
Прошу предоставить мне право произвести литературную работу «Описание
Большемуртинского района». Хочу быть полезен. Работал 8 лет в Архангельском
облплане научным сотрудником.
Почтовая открытка
Дорогие Надя и Люда! Я желал бы получить от вас почтовыми посылками следующие
предметы:
1. Белье — 2 пары.
2. Рыболов. снастей: лески, крючки, грузила, поплавки.
3. 2 пачки махорки.
4. 2 тетради.
5. 12 конвертов.
6. 6 листов бумаги.
7. Кило сухарей любого цвета.
Самый существенный вопрос для меня относительно пенсии или пособия. Сходите в
отдел социального обеспечения и узнайте, что скажут о переводе моей пенсии в
Красноярский край. Надеюсь, вы получили мою просьбу выслать телеграммой до
востребования пятьдесят рублей по адресу: Большая Мурта Красноярского края
Андрею Андреевичу Евдокимову.
А. Евдокимов 1940 г. Июля 23-го.
14 августа 1940 г.
Я почти уверен, что Большая Мурта не является местом моего прикрепления. В
Красноярске мне, как и прочим, предлагали выбрать из 14 районов края любой. В
Мурту нас отправляли бесплатно, а так как денег у меня не было, то я как бы и
выбрал её. Мурта — село небольших размеров. Нашего брата здесь порядочно, а
потому квартир нет, канцелярии укомплектованы. Теперь вообще по поводу твоих
мыслей. Надя, о перспективах с моей колокольни, а я полагаю, что имею некоторое
право на колокольню, выходит вот что. До весны никаких подвижек не делать.
Поездка в Красноярск стоит примерно 400 рублей, а что она даст — это вопрос.
Тогда как для меня на зиму нужен гарантийный фонд по 100 рублей в месяц, то
есть рублей 700 — иначе я сдохну. Мне надо 100 рублей в месяц, чтобы не стоять с
сумкой под окнами. Вообще в Мурту лишнего не посылать. Багаж: для меня убийство.
В начале сентября все наши думают перебраться в Енисейск. Коренной вопрос —
литературная работа. Её надо искать в Архангельске, Москве, Ленинграде. В
Красноярском крае надо полгода пожить, чтобы о нём писать что-нибудь. Я ведь
халту-рить не мастер. Итак, моё положение трудное. Я сейчас исключительно
рыбачу. Библиотека закрыта до сентября. Читать нечего, кроме газет. Но я
рыбачу с остервенением. За 12 часов 12 маленьких рыбок и в твоей кружке варю
уху. Эта моя страстишка — как она мне пригодилась.
12 сентября 1940 г.
Милая Наденька! Как бы я желал, чтобы наша переписка была менее нервной, более
деловитой и спокойной. Мы из тех людей, которые сами себя мучают и часто без
большой надобности в этом. Поэтому надо себя сдерживать. Я всё ещё не получил
разрешение на переселение в Енисейск. Ты уже, конечно, учла, что южные районы
для меня закрыты. Что касается Мурты, то здесь за 200 руб. в месяц работают
люди с дипломами высших учебных заведений. В Енисейск меня влечёт библиотека,
река Енисей и, может быть, легче будет с хлебом. Сейчас для меня это большой
вопрос. За всю долгую жизнь без хлеба не бывал. Думаю, всё же дадут мне хлеб. А
пока что посылай сухарики и табачок. Табачок копи для случая и бумагу копи.
Хотя я ничего не пишу пока, кроме писем. Но ведь налажусь же на какую-нибудь
тему.
25 сентября 1940 г.
Дорогие Надя, Люда. Сейчас послал вам телеграмму «остаюсь в Мурте». Принял
решение и успокоился. Думаю так. Если вы будете здоровы и благополучны, то и я
зиму проживу, может, и без пользы и в ущерб вам. Живём мы три старика в
комнатушечке, хозяйка — вдова — у неё двое ребят и двое маленьких внучат. Живём
мирно. Все квартиранты, кроме меня, работают. Поэтому я днём один — могу
философствовать, сколь душе угодно. Хлеб и табак — узкие места у меня. А посему
прошу не забывать: сухари, табак, бумага. Бумага, табак, сухари. Денег у меня,
должно быть, хватит до 15 октября, поимейте в виду. За квартиру пока плачу 100
рублей в месяц. На дрова, может быть, пятёрку добавят. Вчера у нас выпал снег, и
на полдня пейзаж стал зимним. Вообще: осень, грязно, сыро, не-приветливо.
Сухари, бумага, хлеб. Пошли ходатайства в Москву, — я думаю удобнее в конце года. Прокурор вряд ли поможет. Скорее писать в Верховный Совет. Ещё мне думается вот что. Ну, зиму проживём. Не мог ли бы я в случае, если останусь в Красноярском крае, присуропиться к какой-нибудь научной экспедиции: геологов или рыболовов. Об этом тоже нужны справочки в Москве и Ленинграде заблаговременно. Если с литературной работой ничего не выйдет, надо что-то же другое придумывать. Может, я ещё не один год проживу. Быть дармоедом очень унизительно. Конечно, иметь бы свой огород, да кур, да гусей, да козу. А вот как осень ударила — так я весь и скрючился. Так бы лёг в тёплую могилку. Всякие бывают настроения.
Сухари, табачок, бумага, справки. Просить помощи добрых людей. Не будем хныкать.
24 октября 1940 г.
Я начал получать книги из Красноярска. Поставь за правило писать не менее трёх
раз в месяц. Благодаря вашей посылке я живу очень неплохо. Можно сказать — сыт,
бедный человек. Не знаю, насколько трудно вам собирать посылку, а то хорошо бы
получать две посылки в месяц, только бы не в ущерб вашему здоровью. Далее у меня
до первых чисел ноября хватит. В первых числах ноября пошли сколько-нибудь
телеграфом. Пиши теперь адрес — Советская улица, 10. На почту мы стали реже
ходить — холодно и грязно.
25 января 1941 г.
Надежда Ивановна! Я случайно очутилась, где жил и умер Ваш муж. Когда я искала
комнату — зашла в этот дом, и вот хозяйка открыла мне комнату, в которой лежал
бедный такой старичок, в том виде, как умер. Мне ужасно было тяжело видеть эту
картину ещё и потому, что мне тоже 64 года и тоже ссыльная — на 5 лет, и тоже не
знаю, вернусь ли на родину.
При опросе некоторых лиц я узнала, что у него был бархатный пиджачок — это сказал ссыльный старик, который жил в комнатке с Вашим мужем, но он не видел — носил он его, или же не носил; вот простыню хозяйка ему мыла, но он её сам продал за 20 руб. Сапоги его драные лежат, валенки старые носит сосед по комнате, кое-какое белье и ватные брюки лежат, и хозяйка до лета не хочет их трогать, т. к. старичок делал под себя, и пока реки нет — она ни мыть, ни смотреть не хочет. Пальто его зимнее, которым он покрывался, — лежит, может, Вам за него немного заплатить, и я, может, какую юбку смогу сделать.
Подушечку положили в гроб. Наволочки никогда не мыл. Спал он прямо на соломе. Никаких записей он не оставил. Он вообще был очень слаб и расстраивать Вас не хотел, болел два месяца, хоронил сельсовет.
Пишите, отвечу. Гофман
Уважаемая Надежда Ивановна! Вы пишете, что надо все переносить, как бы ничего
не случилось. Да, «зрители», т. е. наши знакомые, мало сочувствуют в нашем горе,
а люди, как мы, долж¬ны нести этот бич и не жаловаться. Но люди очень выносливы
и переносят больше верблюда.
Ваш муж не имел хлеба, видно, плохо питался и не искал выхода, т. е. у него (по словам некоторых) было мало энергии для борьбы с тяжестью во всём. Конечно, если бы все было бы иначе, мо¬жет, он бы ещё и пожил.
В Мурте в неделю раз базар, и все дорогое: масло топлёное 60—70 р. кило, мясо воловье — 15, свиное нежирное 20—25, картофель 8 р. ведерко, кружок молока 3 р., ну, а больше на базаре ничего нет, хотя лук и капусту тоже можно купить. При таких ценах не напасёшься.
Когда он болел, а болел он почти два месяца (по словам хозяйки), хозяйка про¬сила его написать Вам и чтобы просил приехать, но он от этого категорически отказался, говоря, что у Вас на это средств нет. Я пришла в дом из-за комнаты 6 января, и он уже был мёртв. Ещё за недели две до смерти он очень почернел, и хозяйка его спросила — что с ним, он ответил — что ничего, но она тогда решила, что ему уже не жить. Будто был врач и сказал, что он слаб, стар и не поправится, а болезни никакой особенной нет. Словом, не было лица близкого, а чужим он был чужой. Ещё относительно посылок: возможно, что у него и брали дети, т. к. дети здесь тоже были голодные, и вся семья голодная, и немудрено, если у него кто и потаскивал. Так что Вы теперь успокойтесь в отношении своей будто вины к мужу. Жаль очень, что так мало осталось до конца и не удалось дожить.
А в общем — тот, кто был в тюрьме и совершил путешествие из тюрьмы до места ссылки, — никогда не сможет точно описать всё пережитое, так много унижения, так тяжело и физически и нравственно, что неудивительно слабому человеку уничтожиться настолько, чтобы уже не быть человеком, способным к дальнейшей борьбе, да в таких летах.
Гофман
Андрей Андреевич умер от голода в селе Большая Мурта в январе 1941 года. Что ж это за Отечество, в котором пророки умирают от голода и нищеты?..
30 октября в парке культуры и отдыха в 12.00 состоится митинг, посвященный памяти жертв политических репрессий. Мы верим, что подобное беззаконие никогда не повторится в истории нашей страны.
С. А. Маматова, директор Большемуртинского краеведческого музея
НОВОЕ ВРЕМЯ, № 43, 28 октября 2017 г.