Еще один материал из архивов газеты "Наша жизнь"- отрывок из так пока не опубликованной книги Михаила Альтера «Евреи в истории Донетчины».
В тот день, когда в записную книжку вносился адрес подпольщицы-большевички Сони Дерман, во все концы Российской империи шли по телеграфу секретные распоряжения губернским жандармским управлениям о задержании «опасной преступницы Софии Дальней, исчезнувшей тайно и в неизвестном направлении, покинувшей местечко Юзовка Екатеринославской губернии». Не знали, однако, агенты охранки, что Софья Дальняя, которую они разыскивали, была еще и «Софьей Папиросницей», состоявшей также в розыске, что она в метриках значилась урожденной Цукерблюм, а выйдя замуж, в брачном свидетельстве была записана как Софья Дерман.
Софья Дерман... Прежде чем принять это звонкое имя, девушка из Бахмута, которая росла в семье без отца, в семье, где в нужде проходил каждый день, переехала в поисках работы в Луганск, где поступила ученицей на папиросную фабрику. Монотонное занятие набивкой табаком бумажных папиросных гильз тяготило энергичную работницу. Но приходилось мириться: сама заработком кормилась, снимала угол у солдатской вдовы, да еще, бывало, пересылала рубль-другой матери с попутчиком, ехавшим в уездный Бахмут.
Юная папиросница вошла в революционное подполье и сразу же зарекомендовала себя преданным партийному делу бойцом. Разносила листовки по ближним поселкам, а бывало, воскресным днем, минуя охрану, проникала на паровозный завод и в механических цехах вкладывала в инструментальные ящики мастеровых листовки. Стояла она и дозорной на «наружке», когда в тайном месте заседал партийный комитет. И при всяком случае, а их бывало немало, объясняла бедствующим, что из нужды народ выйдет, когда вместо богатеев страной будет править сам народ.
В 1903 году Софья вступила в РСДРП, а через два года, получая ответственное партийное задание от К.Ворошилова, связанное с переездом в Юзовку на случай возможного провала, приняла и другое имя — София Дальняя.
Дальняя становится опытным подпольщиком, умелым конспиратором. Ее голос звучит на рабочих маевках и тайных сходках. Она пишет гневные листовки, в которых просто и убедительно рассказывает, почему тяжело живется рабочему человеку. В Юзовке она занимается и поэтическим творчеством, в своих стихах доводит до читателей мысль о том, что пролетарии являются творцами своего счастья, которое может ими быть добыто только в борьбе с самодержавием.
Преследуемая царской охранкой, она попадает в Екатеринославскую тюрьму. Ее муж, Дерман, усиленно хлопочет, чтобы беременную Софию выпустили на свободу. Но этим просьбам не вняли. Сын Анатолий родился в тюремной камере и там провел свой первый год, пока, наконец, мать не выпустили на свободу.
Маленький сын оказался легальным прикрытием для матери, по-прежнему активно сотрудничавшей в Донецком революционном подполье. В период кампании по выборам в четвертую Государственную Думу София Дальняя проводит в Донецком бассейне большую работу, связанную с агитацией за избрание большевика Г.И. Петровского депутатом от рабочей курии.
Не оставляет София поэтического творчества, занимается журналистикой. Она посылает в «Правду» корреспонденции из рабочего Донбасса, публикует в газетах свои стихи.
В.И.Ленин обратил внимание на корреспондентку из Донецкого бассейна. По его поручению Н.К.Крупская устанавливает с ней письменную связь. Позже, уже в советское время, эта связь перерастает в дружбу.
София все время в гуще политической борьбы, и в этой трудной и опасной нелегальной деятельности она не оставляет поэтическое творчество. Со своим стихотворением она выступает в первом номере журнала «Работница», который начал выходить в 1914 году. Там же публикуется ее приветствие новому журналу российских работниц.
После октября 1917 года София Дальняя в гуще борьбы за упрочение советской власти. Она активно участвует в Российском и международном женском движении. Вероятно, это и послужило основанием для того, чтобы направить ее на руководящую работу в Грузию. Будучи заведующей женским отделом ЦК компартии республики, она открыто выступила против массовых репрессий, проводившихся Л.Берия по отношению к коммунистам-руководителям и к рядовым членам партии. Ответной реакцией была фабрикация обвинения ее в пособничестве врагам народа, пытавшимся «сбить Грузию с пути построения социализма в республике». Ее арестовывают и пытаются добиться признания в антипартийной, заговорщической деятельности. Однако добиться признания заключенной в том, чего не было с ней, и не могло быть, следствию не удавалось. В одном из ее допросов принимал участие Берия. Он задал ей несколько вопросов, среди, которых был и такой:
«Кто Вас рекомендовал в 1913 году в партию?» Несмотря на трагизм своего положения, София Яковлевна ответила: «Эх, Лаврентий, как далеко зашла твоя прожорливость и ненасытность! Кто рекомендовал? Николай второй и генерал Зубатов. Мне кажется, что ты, молодой человек, совсем не знаешь истории ленинской партии».
Больше вопросов не было.
В 1948 году София Яковлевна возвратилась из заключения. Но, как оказалось, недолго пришлось быть ей на свободе. Прямота суждений о том, что сложилось в стране и в партии в период культа личности Сталина — Сталинского правового произвола, повлекла новые репрессии. Софию Яковлевну арестовывают и отправляют в Красноярскую таежную глухомань на лесоповал. И только в 1960 году ее, больную, еле передвигавшуюся с помощью костылей, полностью реабилитировали. Она вернулась в Тбилиси вместе с сыном Анатолием, экономистом по образованию, родившимся в Екатеринославской губернской тюрьме. Сына постигла участь матери, с которой он был на каторжных работах — лесоповале и в карьерах.
В грузинской столице Софии Яковлевне дали квартиру, назначили персональную пенсию. Но с каждым днем ее силы угасали. За три дня до смерти, 29 октября 1960 года, она отправила письмо в ЦК КПСС. В нем такие строчки: «Прикованная к постели, я не потеряла способности следить за тем, что происходило на съезде. Титаническая работа по исправлению сталинских извращений... по своей значимости не меньшая, чем сам октябрьский переворот 1917 года. Как бы ни злобствовали враги, как бы трусливо ни пророчествовали мещане, пытаясь оградить «чудотворную икону» от снятия с нее покрова, в рабочем классе были и есть силы, способные развеять всякий миф и говорить языком исторической правды. Спасибо вам за то, что я ухожу из жизни необолганной. Жаль только хороших людей и напрасные жертвы».
В день смерти она еще раз высказала сыну сожаление, что не вернулась в родной Донбасс, в Юзовку, где проходила ее подпольная партийность и начиналась ее литературная деятельность:
— Там моя земля, Толя, и там мне надлежало завершить свой земной круг. Постарайся переехать туда...
Анатолий выполнил волю матери и стал жителем Донецка. Скитания по тюрьмам и лагерям, каторжная работа подорвали и его здоровье. Он, стесненный в средствах, задумал нелегкое для себя дело — перевезти останки матери в Донецк и на ее могиле поставить памятник. Но это оказалось несбыточным. Завершился и его земной круг.
Много раз мне доводилось встречаться и подолгу беседовать с Анатолием Дерманом. Скромный во всем, какой-то застенчивый, говорил он неторопливо, тихо, с грустью, в нем чувствовалась какая-то услужливость, отсутствие потребности что-то просить для себя, желания как-то улучшить свое нелегкое материальное положение.
С трудом уговорил я его, пришедшего ко мне домой в лютый мороз в кепи, — другого головного убора у него не было, — взять теплую ушанку.
— У меня их две. Одну презентую Вам. Простынете, хуже будет — говорил я ему.
— Хуже, чем было, уже не будет. Вы бы знали, во что нас одевали и обували в полярную стужу. Прокаленным я стал, — отвечал он мне.
Удалось через городские организации поддержать его материально, устроить на посильную работу.
— Зачем все это мне? Я ведь лагерник. Привык к самому прескромному режиму жизни. И мама привыкла. Она мужественно переносила все лишения. Вспоминая свое прошлое, даже не верю, что выжил, что мама дождалась свободы...
Анатолий передал в центральный партийный архив стихи, которые писала его мать в тюрьмах и лагерях, которые ему неведомым образом удалось сберечь от тюремного надзора, еще некоторые другие материалы Софии Яковлевны, свидетельствующие о ее несгибаемости в тяжелых условиях сталинско-бериевского кровавого произвола.
Донецкий филолог, литературный критик Е.Волошко, сделавший первую публикацию о Дальней в газете «Социалистический Донбасс» за 12 декабря 1962 года, изучавший ее стихотворное наследие, считает ее зрелым поэтом своего времени, а стихи, написанные в годы заключения, — свидетельством мужества, цельности натуры автора, посвятившей себя делу, в которое верила и за которое страдала большую часть своей жизни.
Сохраним и мы память о ней.
Юзовка-Сталино-Донецк. 27.11.2017