Журналист и писатель Николай В. Кононов о причинах и следствиях Норильского
восстания 1953 года
Николай В. Кононов , журналист и писатель
Восставшие лагерники требовали пересмотра дел «политических», сокращения
рабочего дня и улучшения условий содержания /Архив УФСБ
Норильское восстание в Горном лагере (Горлаге), вспыхнувшее 26 мая 1953 г., начало зреть задолго до смерти Сталина и даже до создания особых лагерей для политзаключенных в 1948 г. Зерна гнева родились в душах, откованных войной, – пережитым животным ужасом, перенесенным опытом убийства других людей, притуплением жалости к противнику. Когда их – пленных, прошедших немецкие трудовые лагеря, антикоммунистов, коллаборационистов, националистов, «предателей», «шпионов» – загребли одной гребенкой, наградили четвертьвековым сроком по 58-й статье УК и этапировали на Таймыр, начался новый виток антисоветского сопротивления.
Представьте город в тундре с редкими чахлыми деревцами и горами, которые нависают над возводящимися сталинками и заводами. По окраинам стройки на мерзлоте разбросаны шесть лаготделений; одно вынесено далеко в горы, а самое опасное – строгого режима – стоит в нескольких километрах от Норильска в чистом поле среди заболоченных мхов. За полярным кругом зима длится 10 месяцев, с ноября по февраль солнце не показывается из-за горизонта. Температура падает ниже минус 40, и колонны людей перемещаются при свете прожекторов, держа у лица фанерку, чтобы не обморозиться. В этих колоннах плетутся западногерманский социал-демократ Буш, взятый в ГДР за шпионаж, украинец Грицяк, школьником помогавший националистам из ОУН(м), Аста Тофри – блокадница, распространявшая подпольный журнал литовских националистов, китаец Чан Дзолин – как сказали бы сейчас, коуч, преподававший лидерство, еврей Бомштейн – железнодорожный инженер, взятый как «вредитель», русский Доронин – сын партийного функционера, написавший гневную поэму, обращенную к поколению своего отца, польский проповедник-католик Чижек. Всего более 20 000 человек, у каждого от 10 до совершенно сатанинских для ледяной пустыни 25 лет срока. Бежать некуда, вокруг тысячи километров безлюдья.
Еще по дороге в Красноярск политические устанавливали между собой связи, чтобы защищаться от уголовников. Помимо землячеств узники объединялись в идеологические движения – многие умели конспирироваться и вести подпольную работу. Так, сотрудничавший с абвером разведчик Федор Каратовский и изгнанный коллаборационистской Русской национальной армией за отказ участвовать в операции с СС и тем не менее осужденный Сергей Соловьев создали Демократическую партию России. Соловьев, который прожил четыре послевоенных года в Бельгии, написал устав и программу по-французски и отдал соратникам, чтобы те перевели документ и распространили по Горлагу. Как писал состоявший в партии Лев Нетто, привлекать сторонников проектирования новой России без коммунизма им помогал футболист московского «Спартака» Андрей Старостин.
Началу бунта предшествовали провокации. В конце 1952 г. руководство казахского Степлага решило избавиться от украинцев, воевавших с уголовниками, и перевело партию активных националистов в Горлаг. Начальник лагеря генерал Семенов решил нейтрализовать новоприбывших, рассеяв их по отделениям, но в итоге добился, наоборот, распространения бескомпромиссных настроений. В марте 1953 г. умер Сталин, ГУЛАГ готовился к массовой амнистии, но, когда она началась, выяснилось, что вместо политических отпускают бытовиков. Недовольство нарастало, и Семенов, не дожидаясь выступлений, спровоцировал бунты в отделениях, таким образом получив повод расправляться с зачинщиками. За одну майскую неделю конвоиры несколько раз открывали огонь по заключенным из-за незначительных нарушений или вообще без причин. Было убито и ранено более 10 человек. Насилие, ярость узников и их готовность объединяться срезонировали, и 26 мая в пятом отделении заключенные выгнали вохру за колючую проволоку. Вскоре к ним присоединились все отделения, включая женское. Важную роль в синхронизации действий сыграла подпольная Демократическая партия. На высотных кранах в строительных зонах реяли черные флаги.
Бунтовщики ревизовали запасы продовольствия, топлива и лекарств, выставили часовых у важных объектов. Сведениями они обменивались на производственных площадках, где продолжали работать бригады из разных отрядов. Горлаговцы потребовали комиссию из Москвы для пересмотра дел политических. Многие объявили голодовку. В четвертом отделении вскрыли шкаф с делами осведомителей, стучавших администрации, и лишь в последний момент остановились, чтобы их не зарезать, – как писала историк Алла Макарова, собравшая досье на участников восстания, «ангелов среди них не было». Чтобы оповестить вольных жителей о забастовке, бунтовщики запускали воздушный шар и поджигали шнур, чтобы привязанный к нему ворох листовок рассыпался над Норильском: «Передайте Совету министров, что нас убивают!» Совет министров готовился съесть Берию, поэтому вряд ли беспокоился насчет восстания; сам же Берия был в курсе, но весь июнь занимался подавлением рабочей забастовки в Берлине. Докричаться до мира Горлагу, впрочем, удалось: судя по базе исторических документов ЦРУ, в США о восстании знали спустя полтора месяца после начала.
Комиссия во главе с начальником тюремного отдела ГУЛАГа, полковником Кузнецовым, приехала в Норильлаг в начале июня. Это была фантасмагорическая, непредставимая еще за год до того сцена: каждое отделение вынесло в тундру длинные столы, накрыло их красной тканью, расставило стулья, посадило со стороны «колючки» делегатов от национальных ячеек – а напротив уселись силовики. Переговоры длились по несколько часов. Всем пообещали скорейший пересмотр дел, а прямо завтра – снять решетки с окон и номера с телогреек, не запирать бараки на ночь и расследовать майские убийства невиновных. Горлаговцы поверили, пустили охрану в отделения и прекратили голодать. Конструктор Владимир Ройтер, в тот момент норильский школьник, вспоминал о коротком промежутке свободы так: «Раньше, когда колонны водили по городу, лиц, казалось, не видать. А здесь лица были, улыбающиеся, торжествующие. Свои номера на телогрейках они замазали – как бы вызов, не стереть, а замазать, чтобы все видели, что они только что существовали, эти номера. Один [заключенный] шел с гитарой на плече».
Однако спустя две недели 700 узников пятого отделения вызвали на этап – среди них были все переговорщики с чекистской комиссией и лидеры восстания. Когда они отказались выходить за ворота, охрана открыла огонь и убила двоих.
Узники поняли, что их водили за нос. Вновь вохровцы были изгнаны и на высотном кране возник черный флаг – знак, что восстание продолжается. Комиссия пробовала увещевать лагерников, но больше Кузнецову никто не верил. Тогда в начале июля охранные войска стали захватывать отделения силой. Первое и пятое отделения штурмовали со стрельбой – лагерные врачи подсчитали, что убитых было более 50. К женскому отделению подогнали пожарные машины и ударили водой по цепи взявшихся за руки арестанток. В четвертом отделении главарь восставших Евген Грицяк и другие лидеры были настроены решительнее других, но, увидев «краснопогонников» с боевым оружием, предпочли сохранить жизнь товарищам и вывели всех из лагеря в тундру, как требовала охрана. Существенная часть узников Горлага вообще не протестовала и заранее покинула территорию восстания.
Третьему отделению повезло – особо опасных решили брать последними, и узники успели сплотиться. Пока чекисты готовили операцию, из Москвы пришла весть, что Берия арестован. 10 июля комиссия Кузнецова вылетела в столицу. Новый начальник Горлага Царев не стал форсировать штурм, воздействуя на бунтовщиков страшилками из репродуктора и мелкими провокациями. За этот месяц третье отделение создало свой парламент с национальными фракциями, органы управления, включая отделы безопасности, пропаганды и помощи малограмотным в написании жалоб. Их лидеру, попавшему в плен командиру саперного взвода Борису Шамаеву, удавалось гасить все распри. Как и в соседнем четвертом отделении, где украинцы ставили оперу «Назар Стодоля», у «каторжан» давал спектакли любительский театр.
20 июля бунтовщики из третьего отделения узнали об аресте Берии и укрепились в желании стоять до последнего. Они разработали тактику переговоров с властью, Шамаев написал для товарищей инструкцию «Как говорить с правительственной комиссией». Это своего рода литературный памятник ненасильственного сопротивления: все действия обосновываются конституцией СССР, исполнение которой было главным требованием восставших к власти. Кроме того, Шамаев придумал риторический ход – заключенные должны были заявить, что, если их амнистия не рассматривается, они просят заменить им срок на расстрел.
В ночь на 2 августа охранники и солдаты внутренних войск окружили отделение. Повстанцы, которые возвращались из клуба с концерта, решили, что это чуть более изощренная, чем обычно, психологическая атака. Однако, все было всерьез – грузовики с автоматчиками ворвались в лагерь. «Разгорелся безжалостный и дикий бой за каждую человеческую жизнь, – описывал штурм «каторжанин» Петер Данилюк. – Солдаты швыряли ручные гранаты. Заключенные швыряли в ответ заранее собранные камни, отбивались палками, закалывали ножами. Но силы были неравными, и спустя несколько часов все кончилось: третье отделение потеряло убитыми 57 человек, 98 были ранены. Схваченных участников восстания морили в карцерах, многим ужесточили условия содержания. Предводителей и скрытых идеологов вроде Сергея Соловьева из Демократической партии судили в Красноярске и, добавив по несколько лет срока, разбросали по особым лагерям.
В том же июле 1953 г. разразился еще один бунт – в Воркутлаге, менее масштабный и быстро подавленный, но столь же впечатляющий. А еще через год случилось Кенгирское восстание – 40 дней политзаключенные удерживали власть в своей «вольной республике», создали лагерное радио и даже привлекли на свою сторону уголовников. Причины восстания описал Александр Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ»: «Имея низкий административный рассудок и лишенные высокого человеческого разума, гулаговские власти сами подготовили кенгирский взрыв: сперва бессмысленными застрелами, потом – вливом воровского горючего в этот накаленный воздух». Подавляли Кенгир так же силой, танками.
Но было бы лукавством утверждать, что Норильское и другие восстания разрушили ГУЛАГ. Во-первых, в 1956 г. ГУЛАГ лишь переименовали: число лагерей для политических, конечно, резко сократилось, но сама система просуществовала до 1988 г. А во-вторых, труд узников был экономически неэффективен – прибывающие осужденные быстро теряли силы, а менять их на новых, ускоряя оборот граждан за решеткой, было безумием: после развенчания культа личности дул иной политический ветер.
Тем не менее свидетельства о бунтах разлетелись по стране и подготовили почву для диссидентского движения, а главное, показали, что залог успеха – в упорстве, идти на компромиссы вредно. А вот отстаивать личные свободы и достоинство – наоборот, полезно и небезрезультатно. Евген Грицяк замечал, что, не умаляя скорби по жертвам и масштаба преступлений, он парадоксально благодарен опыту страдания, отчаяния и борьбы, который создал его как личность. Еще один урок восстания заключается в том, что достаточно агрессору намекнуть на либерализацию, как многие протестующие удовлетворяются этим. До конца же идут те, кому по-настоящему нечего терять, – и этот урок современные авторитарные режимы выучили на отлично.