В этом году «отец сибирских городов», а когда-то центр огромной губернии и всей сибирской торговли — Енисейск — отпраздновал своё 400-летие. В истории города были периоды взлётов и времена забвения, и писали её, вольно и невольно, многие известные люди России. О необыкновенном прошлом Енисейска, а также об исторических и культурных проектах, которые касаются всего Красноярского края и народов, в нём живущих, мы поговорили с преподавателем Енисейского педагогического колледжа Ириной МОИСЕЕВОЙ.
— Ирина Николаевна, кто из известных людей определил историю Енисейска? Как
они изменили судьбу города, а город — их жизни?
— Енисейск почти с самого своего основания был местом ссылки инакомыслящих. За 400-летнюю историю он впитал самые разные людские потоки — от декабристов до жертв сталинского террора. Двадцатый век был щедрым на импульсы для развития Сибири и, в частности, нашего города. И одним из них стал трагичный опыт советских репрессий 1930—50 годов.
Сюда посылали представителей разных народов Советского Союза, полностью или частично высланных из своих республик. А с 1948 года в край в ссылку стали попадать многие политзаключённые-«повторники», которых сослали снова. Число ссыльных в городе, по данным двух спецкомендатур Енисейска, на 1 января 1952 года — около 2000 человек при общей численности жителей в 16 000 человек.
В начале 1930-х годов город наполнялся «интеллектуальным» потоком ссыльных. Часть из них была выслана из крупных культурных центров — Москвы, Петрограда, Киева, Тбилиси. Сибиряками поневоле стали многие известные люди: Густав ШПЕТ, философ, переводчик, полиглот; профессор-историк Сергей ДУБРОВСКИЙ; Александр АЛИМОВ — ведущий инженер КБ Туполева; профессор Александр КУЖМА, разработавший в ссылке модель водомётного катера; Константин ШАРАПОВ — создатель первых легковых автомобилей в СССР; Юрий РУМЕР — советский физик-теоретик, доктор физико-математических наук, соратник Льва Ландау; начальник военно-воздушной академии имени Жуковского Александр ТОДОРСКИЙ; святитель Лука (ВОЙНО-ЯСЕНЕЦКИЙ); конструктор сверхмалых подводных лодок Валерьян БЖЕЗИНСКИЙ; Николай ЭРДМАН, известный писатель-драматург, автор сценариев к кинофильмам «Весёлые ребята» и «Волга-Волга»; Роберт ШТИЛЬМАРК, автор «Наследника из Калькутты»; жена маршала Будённого Ольга МИХАЙЛОВА и гражданская жена адмирала Колчака Анна КНИПЕР-ТИМИРЁВА... И многие, многие другие.
Находясь на сецпоселении в Енисейске, они развивали местную культуру, медицину, образование.
— Ваш проект «Енисейские окна» — он об этих людях? Как возникла его идея?
— Знаете, сегодня материальных свидетельств пребывания многих ссыльных в Енисейске как будто бы нет. Нет табличек на домах, где они жили (исключение — дом Шпета), нет постоянно действующих музейных экспозиций.
Эта часть прошлого, получается, исключена из области публичного. И даже жители Енисейска часто не знают об этой странице истории своего города и никак не соотносят её с собственной жизнью.
Но сами дома, в которых выдающиеся учёные, инженеры, писатели прожили по несколько лет, остались. Остались и окна, в которые они когда-то смотрели. Родилась идея вспомнить о людях Енисейска, «заглянув» в эти окна. Наша выставка призвана рассказать о тех, без кого образ города был бы неполным. Хочется раскрасить белые пятна, помочь возвращению памяти.
— Кто из названных вами ссыльных енисейцев стал героем выставки?
— Было выбрано пять историй, которые сопровождаются документами о пребывании людей в ссылке, фотографиями того времени. Взяты реальные окна домов, где жили ссыльные: окно спецкомендатуры, окно подвала, где жила Ольга Михайлова-Будённая, окна домов, где жили музейный работник и библиотекарь Мария ЛЕВИС и Юрий Румер, окно больничного корпуса, в котором работали Валентин Войно-Ясенецкий и Вера КРЕСТИНСКАЯ. Окна в разной степени сохранности, разные по размерам и цвету, но каждое позволяет окунуться в атмосферу своего времени.
На мой взгляд, окна — это метафора. На выставке каждый может почувствовать трагедию замкнутости жизненного пространства. Одним из наших героев удалось вписаться в него и раздвинуть его границы для возможного счастья. Другим, увы, нет. Но жизнь каждого достойна памяти. Последнее в экспозиции — окно Марии Левис. Она оставила о своей енисейской ссылке ценнейшие воспоминания.
— Будет ли продолжен этот проект?
— Я надеюсь, что да. Во всяком случае, идёт поиск новых окон, ведутся переговоры. В ноябре «Окна» будут экспонироваться в Енисейском краеведческом музее в течение месяца.
А проект уже начал жить своей жизнью. Недавно я получила письмо от когда-то маленькой девочки, родившейся в ссыльном Енисейске, героини «окна» сестёр Левис-Дареджан. Её судьба сложилась вполне успешно: Дареджан Диомидовна выросла, окончила 1-й Ленинградский медицинский институт в 1956 году, работала врачом, как и её мама, вышла замуж за француза. И с 1964 года она живёт во Франции.
Дариджан поведала мне свою историю: «У меня двое детей. Андрей — литературный переводчик с русского на французский. Ирина — синхронный переводчик. Бывает в разных местах. Однажды вот так очутилась в Енисейске и во время стоянки теплохода отправилась с пристани в краеведческий музей. И сказала там работникам: «А моя бабушка у вас работала в 30-х годах...». Об этой истории писала в своё время «Енисейская правда», но тогда я ещё не «жила» этой темой.
— Не так давно вы также успешно презентовали проект о енисейских немцах. Как появилась эта тема?
— Документальный проект «Енисейские немцы. Семейные истории» представляет собой сборник интервью поволжских немцев, депортированных в начале войны в Красноярский край. В него вошло 40 интервью. Конечно, это ничтожно мало на фоне общего количества прибывших в Красноярский край — 77 359 человек! Но это настоящая живая история целого народа.
В самом названии книги — отсылка к географии проживания наших респондентов. В экспедициях записывались интервью с жителями сёл Енисейского района: Ярцево, Усть-Кемь, Потапово, Новокаргино, Подтёсово, самого Енисейска. Эшелонные списки, которые хранятся в городском архиве, сообщают точную численность прибывших в район — 967 человек (из 970 выехавших). В основном это были жители Каменского, Сельманского, Хволынского районов, сёл Фаерское, Гримм, Каменка, Сельман, городов Саратов, Энгельс, Хволынск.
Кроме того, Енисей стал объединяющим началом для всех немцев, депортированных на север Красноярского края, куда они добирались от Красноярска по реке на теплоходах «Мария Ульянова», «Иосиф Сталин». Они жили, работали вблизи реки. Так, в сборник вошли интервью жителей Казачинского района — сёл Момотово, Галанино, Дудовка, Мокрушинское, Вороковка, Матвеевка, Рождественское.
Книга «Енисейские немцы. Семейные истории» — это панорамная фотография того времени. Честные рассказы от первого лица опубликованы с минимальной редактурой. В историях нашли отражение разные стороны жизни наших собеседников: их жизнь до депортации, механизм переселения, трудовое использование, правовое положение, отношения с местным населением, бытовые детали… Это очень разные интервью и по содержанию, и по способу подачи. Такими они и должны быть.
Личная история, семейная — всё это категории субъективные. Но разве не субъективны любые исторические труды? Разве не зависимы они от взглядов и мнения исследователя, госзаказа, политической конъюнктуры? Локальная история позволяет самостоятельно «прочесть» большую историю без купюр, совершить собственные открытия.
***
Очень подробно изложена в «Енисейских немцах» история Эвальда ТРАЙЗЕ. Ему 95 лет, но он прекрасный собеседник, поёт песни на немецком, читает стихи. Он рассказал, как во время войны всю их деревню вывозили в Сибирь, как уезжали, взяв с собой только музыкальные инструменты, два мешка муки и швейную машинку. Всех домашних животных оставили дома, ехали до Красноярска почти месяц.
Трайзе работал на лесоповале в трудармии, а затем строил шахту в Киргизии… «Немцы работали как черти все, воевали на фронтах, защищали Брестскую крепость, защищали Москву. Многие под фиктивными русскими фамилиями… Какие обиды? Я председателем был, многонациональный коллектив, и все дружно работали. Вот эта дружба — это большое дело», — вспоминал он. Его сын сейчас живёт в Германии, возглавляет институт. А сам Эвальд не поехал, остался в Сибири.
Трагична история Юзефа ШЕККА. В трудармию забрали его отца, и когда тот пришёл оттуда в конце войны, то впервые за много лет наелся и умер на другой же день. Дети вместе с матерью жили на севере, под Туруханском. В войну голодали, летом «выползали на поляны и грызли там всякую траву», в школу ходили босиком. Босиком бегал в школу и другой рассказчик, Александр ШЛЕЙНИНГ — он грел ноги по пути в коровьих лепёшках, они «от холода горели огнём». А тех, кто умирал зимой, в условиях вечной мерзлоты складывали штабелями до весны… И при этом Юзеф Шекк говорил: «на Сталина не обижаюсь». Мол, «каждый год дешевле и дешевле было…» Вот такой стокгольмский синдром...
— Ирина Николаевна, будет ли продолжение немецких историй?
— Да, в последние два года мы были в Пировском районе и там записали тоже примерно 30 интервью, как раз на новую книгу.
— Как удаётся справляться с таким огромным количеством материала?
— Большое количество материала — это самое лучшее пожелание участникам наших экспедиций. Проблема как раз в том, что трудно найти материал или респондентов. А когда материала много, мы счастливы!
Грустно, но источников с каждым годом становится всё меньше. Увы, люди уходят. Ещё 3—5 лет, и не надо будет никуда ездить, не у кого станет брать интервью. Хотя порой и дети рассказывают интересные истории из жизни своей семьи, но это уже пересказ. А хочется всё слышать от первого лица. Именно это и привлекает студентов, ведь в некотором роде они чувствуют себя первооткрывателями — каждая история уникальна, и именно ты трансформируешь её, делаешь публичной.
— Какой из проектов у вас самый любимый?
— «Казанские этюды». В течение двух лет мы выезжали в отдалённый уголок Казачинского района — деревню Казанку, где компактно проживают чуваши. Отдалённость, полное отсутствие сотовой связи, отсутствие доступного интернета — всё это, вероятно, способствует сохранению специфических традиций этого народа. Народа очень трудолюбивого, весёлого и, что меня очень тронуло, трепетно относящегося к старикам, к традициям.
Результатами наших экспедиций туда стали очень интересные научные работы и фильм «Казанские этюды» о чувашах, который мы сняли вместе со студентами. Он получился таким светлым, хорошим! У них в деревне, по сути, сохранились остатки язычества. По своим обычаям провожают в армию, есть свои погребальные традиции. Уникальнейшее место, о таком нигде не прочитаешь. Вот если где-то на земле есть чувашский рай, то он, наверное, в Казанке.
А всего за плечами моих студентов уже 15 экспедиций — исторических, фольклорных, этнографических. О 13 из них можно прочитать на сайте «Красноярского мемориала», руководитель которого, Алексей БАБИЙ, многие годы был участником этих поездок.
— Наверное, сложно писать «живую историю» людей?
— Конечно! Люди очень по-разному реагируют на наши «приставания». Многие сразу задают вопрос: а зачем, всё же можно в книжке прочитать. Но я обычно объясняю так: книжек много написано. Однако сегодня одна политика, завтра другая, и информация подаётся по-разному. Так что настоящую правду, пусть субъективную, знаете только вы.
Не всегда получается записать интервью сразу. Но я говорю студентам: закрывают двери — стучитесь в окно, не пускают в окно — пробуйте через трубу. Это с одной стороны. А с другой, объясняю, что никто не обязан делиться с ними историей своей жизни. Вот вы бы открыли душу первому встречному? Бывает, люди рассказывают о себе что-то очень личное. Например, как воровали сахар, подсыпая его в распоротую полу халата. А один респондент рассказывал, что в детстве отец строго-настрого запрещал ему брать чужое. И когда этот вечно голодный мальчик увидел растущую картошку, то просто засунул руки в землю, погладил её и присыпал снова. Люди очень доверяют тебе, рассказывая такие истории, и надо уважать это личное пространство.
А знаете, что для студентов самое сложное? Эмоциональная сторона. Студенту приходится переживать вместе с респондентом его прошлое — сочувствовать, негодовать и даже плакать вместе. И это уже никакой не приём или техника общения, а искренняя реакция, эмпатия, как сказал бы психолог. Иногда с рассказчиками продолжаются отношения, мы ходим друг к другу в гости. Вот однажды в селе Рождественском Казачинского района я разговаривала с женщиной, которая жила в то время, когда в селе отбывала ссылку московская художница Ева ЛЕВИНА-РОЗЕНГОЛЬЦ. Она рисовала картины на клеёнке и меняла их на продукты. Я расспрашивала свою собеседницу о том времени, попросила переснять фотографии. А она перед моим отъездом принесла подарок — пачку табаку: «Вот когда твоя художница тут жила, такой табак продавали». А в другой деревне одна из переселенок с Поволжья подарила мне вышивку, которую сделала ещё в молодости, до ссылки в Сибирь.
— Ирина Николаевна, как ваш интерес к истории связан с вашей личной историей, историей вашей семьи? Чем лично вам дорог Енисейск?
— История прошлась хорошо по моей семье, да и семья не стояла в стороне от истории: были и известные участники Белого движения в Сибири, и сторонники советской власти. Были и жертвы политических репрессий. До сих пор в ушах стоит мамин рассказ о том, как забирали дедушку. А направляясь в поликлинику, я понимаю, что, возможно, иду по костям моего пращура — здесь массовое захоронение 1937 года. Было и много авантюрного, комедийно-трагедийного. Словом, предки жили по полной. Есть в семейной истории и белые пятна, и свои скелеты в шкафу.
А Енисейск… Это город, где произошло всё, что могло произойти в моей жизни, всё самое лучшее и не очень.
Но никак моя жизнь, реальная и виртуальная, не может ограничиваться только одним Енисейском. Обязательно мне нужно расставаться с ним, встречаться, отходить на расстояние и бросаться друг другу в объятия, брать и отдавать. Много чего должно быть в отношениях с любимым городом.
— Недавно завершились праздники по поводу юбилея. Каким, вы считаете, было значение этих событий для Енисейска?
— Город очень изменился. Причём он менялся со скоростью, обратно пропорциональной количеству дней, оставшихся до юбилея. До неприличия быстро. Он стал лучше, атмосфернее… Но он стал другим! Это уже не совсем город моего детства и юности. Старое, в данном случае я, нелегко принимает новое. Но такова жизнь. И мне остаётся довольствоваться лишь тем, что «след от гвоздя был виден вчера» (Новелла Матвеева).
А если без эмоций, страшит другое: как скоро, по меткому выражению одного московского дизайнера, облетит косметика юбилейного празднования? Увы, она уже облетает. Сможем ли мы сохранить всё то, что сделано?
Наверное, сможем, если включим мозги. Если не будем имитировать бурную деятельность, а каждый день делать то, что положено, что необходимо: мести улицы, стричь газоны… Важно подключить к этому всех — ветеранов, юнармейцев, всех жителей. Когда ты вложишься лично, труднее будет разрушать, ты уже не будешь безразличным и безучастным. И ещё: пора прекращать жить по юбилейным датам, приездам краевых или столичных гостей. Нужно жить здесь и сейчас.
Алексей БАБИЙ, председатель Красноярского общества «Мемориал»:
— Ирина Моисеева много лет занимается темой енисейской ссылки. Ездит в экспедиции по району со студентами, работает в архивах, выпускает книги. Многие её материалы опубликованы на сайте «Мемориала».
Материал накоплен богатейший. Выставка «Енисейские окна» — один из результатов этой работы, самый «визуальный». В Енисейск были сосланы известные и талантливые люди. Ирина не только собрала сведения о них, но и нашла дома, в которых они жили в ссылке. Мало того — раздобыла окна из этих домов. На этих окнах и размещена замечательная выставка, которую, к слову, лучше всего смотреть вместе с Ириной. Даже я, немало зная о ссылке вообще и енисейской в частности, всегда бываю захвачен её эмоциональной подачей и неизвестными деталями.
Егор ЛАРИЧЕВ, дизайнер, искусствовед, независимый куратор музейных проектов:
— Выставка «Енисейские окна», придуманная Ириной Моисеевой, рассказывает про хрупкую память ссылки, которую город не очень-то хочет хранить. Ещё бы: 400 лет истории, первая берестяная грамота — а тут какие-то жёны советских военачальников, святые, учёные. И все они — невольные жители города, ссыльные.
Окно прозрачно, оно разделяет мир внутренний и внешний. Но будучи прозрачным, оно всё-таки сохраняет в себе что-то о тех, кто через него смотрел, кто его протирал. Память человека и тем более память города — вещь довольно избирательная, особенно если касается она не очень приятных событий. «Енисейские окна» позволяют физически прикоснуться к личной памяти через посредство города, и это замечательно.
Татьяна АЛЁШИНА